Светорада только несколько раз моргнула. Овадия, наконец, посмотрел на нее. Его лицо было суровым, полные губы в обрамлении темной бороды плотно сжаты.

– Мне донесли, что ты стала приплачивать, чтобы тебе устраивали свидания с ним. И если мне нет дела до того, что иные гаремные женщины продают свои драгоценности и меха, чтобы свидеться с этими бойцами-смертниками, то русская княжна, по моему мнению, слишком высокородна, чтобы снизойти до раба.

Не сказав больше ни слова, он вдруг накинулся на нее, повалил, сжал до боли запястья, напугав настолько, что в первый миг она и слова не могла сказать, оглушенная бешеным стуком сердца.

Овадия пронзительно смотрел на княжну, приблизив к ней искаженное злобой лицо.

– Что, сладкая моя, я был тебе чужд и противен, а этот раб-смертник смог пленить тебя своим полуголым видом и татуировками? Ты платила, чтобы получить его, как иной получает шлюху в притоне, ты тайком шастала к нему по ночам, когда я лежал и мечтал о тебе… о твоей нежной коже, о твоих разметавшихся волосах, о твоей волнующей груди… Что же мне теперь делать с тобой? Как наказать за жестокость и измену?

– Нет, Овадия, нег! – рванулась Светорада. – Я не изменила тебе!

Ей казалось, что шад, ослепленный яростью, не слышит ее, – так шумно и тяжело он дышал. А еще… она вдруг захотела, чтобы он поцеловал ее. Сильно, со всем своим неистовством. Ибо она уже давно была готова к этому.

Когда он неожиданно отпустил ее и отшатнулся, она почувствовала почти разочарование. А с ним прошел и ее страх. Светорада поднялась, потянулась к Овадии, желая коснуться его ссутулившейся спины, погладить, утешить… обнять. Но едва она приблизилась, как он отскочил, заметался по комнате, спотыкаясь о разбросанные мягкие подушечки, сбивая низкие столики, с которых со звоном покатилась посуда.

– Ты… ты… сама рабыня. Низкая и грязная, не умеющая отличить достойного от недостойного. Ты мне лгала, избегала моих объятий, а сама шлялась по казармам!

Пожалуй, он был готов наговорить ей еще много чего, хотел даже избить ее, отдать палачам, чтобы содрали с нее нежную кожу, уничтожили как саму память о его любви к ней. Ему так хотелось ее любви! Но в нем всегда жил страх, что княжна прознает, что ее захватили по его приказу, что захочет отомстить… И это сдерживало его. Но что она влюбится в раба… Он помнил блистательную княжну Светораду Смоленскую, единственную женщину, достойную его любви. А она оказалась обычной потаскухой.

Ровный голос Светорады вывел его из оцепенения, заставил прислушаться. Она говорила спокойно, не глядя на него и невозмутимо заплетая разметавшуюся косу.

– Этот раб Гург – мой родственник. Как я могла оставить его в беде? Не знаю, поймете ли вы меня, благородный шад Овадия, однако скажите, как бы вы себя повели, узнав, что ваш друг и близкий человек оказался в положении раба-смертника? И мои встречи с ним… Я просто хотела ему помочь.

– Ложь! Я знаю ваших братьев, ваших родственников. Среди них не было этой татуированной обезьяны!

Странно, но чем больше горячился Овадия, тем спокойнее вела себя Светорада. Она рассказала ему, что у варягов есть обычай принимать чужака в родню. Если варяги на собрании рода объявляют кого-то своим, то отныне этот человек связан с их родом. И Гург – его имя Скафти сын Аудуна – стал ее родственником в Ростове, по сути, братом. Она посещала его, чтобы помочь. Она не станет рассказывать, что предприняла ради этого, поскольку надеется, что ей удастся его спасти. Но если Овадия помешает… Она его женщина, его невольница – княжна сделала ударение на последнем слове, и Овадия болезненно поморщился, – поэтому не смела говорить с ним открыто. Наверное, ей следовало бы в первую очередь обратиться к нему, однако она опасалась, что шад неправильно истолкует ее порыв. Но она чиста перед своим мужем! Произнеся последнюю фразу, Светорада шагнула к очагу и, склонившись, положила руку на уголья, чтобы на огне доказать свою верность, взяв в свидетели богов.

Изнеженная княжна не ожидала, что ей будет так больно. Но она только замычала, стиснув зубы, а затем, теряя сознание, откинулась назад на руки подхватившего ее шада.

Очнулась она, когда лекарь смазывал ее покрывшуюся волдырями руку целебными мазями. Вокруг хлопотали женщины, рядом плакала Руслана.

– Прости меня, Медовая. Это я во всем виновата.

Светорада стала тихонько постанывать, а лекарь журил ее, сожалея, что неразумная женщина хотела испортить столь совершенную красоту. Но ничего, он сделает все возможное, и она еще будет хвастаться своими пальчиками перед иными гаремными красавицами, перед самой восхитительной Рахиль. Почему-то лекарю казалось, что для шаде Медовой это будет особенно важно. Светорада даже улыбнулась, услышав, как он ее называет. С легкой руки Русланы ее многие стали так величать, находя ее славянское имя слишком сложным для произношения, а вот прозвище Медовая, как многие считали, подходило ей как нельзя лучше. Ведь в Хазарии все любили и ценили сладкий мед.

Овадия не появился, однако Светорада надеялась, что любовь шада заставит его поверить ей и он не станет больше гневаться на нее. Почему-то для Светорады это было очень важно.

Она проспала почти до следующего вечера. Вновь пришел лекарь, чтобы наложить новую повязку, и она, сжимая губы, старалась сдержать стоны. Лекаря огорчало, что ей причинили такую боль, снимая перстни. Но их было все же меньше, чем у иных хазаринок, так как самые красивые она продала, чтобы помочь Скафти. О небо! Сегодня у него бой! Сегодня он выйдет против троих, и неизвестно, чем обернется для варяга это противостояние.

Светораде хотелось позвать Руслану, но ей доложили, что служанка с наступлением сумерек куда-то исчезла. Известно куда, подумала княжна. Она там, где борется за свою жизнь ее любимый. А маленький Взимок опять хнычет на руках у служанок. Последнее время Руслана уделяла малышу очень мало внимания, и ребенок все время капризничал, плакал, словно чувствовал, что мать позабыла о нем ради кого-то другого. Светорада приказала принести ребенка к ней в постель. Об Овадии она не решалась спросить.

Вечер тянулся невыносимо долго. Одна из девушек развлекала ее игрой на маленькой флейте, Взимок заснул, и его вскоре унесли. Светорада смотрела на угли в очаге и баюкала свою ноющую забинтованную руку. Представляла: вот сейчас Гург уже вышел на площадку для боев, а толпа вокруг беснуется и воет, жаждая увидеть острое зрелище. И Руслана там же, напрягшаяся от страха и дрожащая, позабывшая и о сыне, и о ней. И там же Овадия… который желает поражения тому, кого он возомнил своим счастливым соперником. Странно, но сейчас, думая о Гурге, Светорада видела перед собой Скафти – еще не изуродованного, с золотистыми волосами и заплетенной у виска косицей, которую он скоро распустит ради вдовы собственного отца. У викингов часто женились на овдовевшей родственнице, чтобы род не терял столь достойную женщину, – так было принято говорить. А то, что Руслана за это время стала по-настоящему достойной, признала бы даже Гуннхильд, некогда презиравшая ее.

Совсем поздно во дворце началось некое оживление, слышались звуки рога, хлопанье дверей, долетали чьи-то голоса. Светорада испытывала нетерпение, волнуясь как за исход поединка, так и за Руслану, которая до сих пор не вернулась. Наконец, не выдержав, княжна отправила одну из девушек узнать, что случилось. Та вернулась возбужденная и взволнованная.

– О, светлоликая госпожа, все во дворце обсуждают великий бой, странный и волнующий. Рассказывают, что, когда на арену вышел прославленный воин, непобедимый Гург, против него выставили троих умелых бойцов, одного из которых выставил не кто иной, как сам благословенный Зек Вениамин. Он рассчитывал на опыт необоримых аларсиев и лично подбирал воина для боя с Гургом…

Светорада, не в силах больше слушать излияний болтуньи, стала ее торопить. И узнала странное: оказывается, когда бой затянулся, когда жестокий Гург разбил переносицу одному из поединщиков, а двое других, сговорившись, стали загонять его в угол и избивать, в площадку для боев неожиданно вонзилось копье. Кто его бросил, не удалось рассмотреть. Однако Гург схватил его, и не было никакой возможности забрать у него это оружие. Тогда Каюм повелел вооружить и его соперников, им выдали сабли, однако даже это не спасло их против умелых выпадов Гурга. Он сразил обоих! И хотя потом сам упал окровавленный, это произошло уже после того, как он поприветствовал зрителей. Светорада отметила про себя, что Скафти и ранее из всех видов оружия предпочитал копье. И то, что он получил его в разгар схватки, указывало либо просто на везение… либо на то, что кто-то знал, каким оружием он владеет лучше всего. Светорада вздохнула. Значит, Скафти все же удалось победить… Хотя еще неизвестно, чем обернулась для него эта победа, насколько тяжелы его ранения. И где, ради всех богов, Руслана? Отчего не придет, чтобы успокоить свою госпожу? И если ее нет… Светорада опасалась наихудшего. Ведь Скафти унесли в крови…

Руслана явилась во дворец только под утро, когда Светорада еще спала. Причем долго не задержалась. Как позже служанки рассказывали княжне, она поцеловала в лоб спящую хозяйку, слегка всплакнула, а потом забрала сына и ушла. Что бы это значило? Светорада приказала разыскать ее. Однако никто так и не смог ей ничего сообщить о месте пребывания Русланы.

Вечером к Светораде пришел Овадия. Сдержанно справился о ее самочувствии и, узнав, что она вполне здорова, чтобы совершить небольшую поездку по реке, велел собираться.

Светорада сперва решила, что он везет ее в свою загородную усадьбу. Они и впрямь плыли в том направлении, однако ладья прошла мимо усадьбы царевича, а затем пристала у небольшой отмели, где в сгущающихся сумерках княжна рассмотрела вскинутую оскаленную голову драккара викингов. Догадавшись, Светорада стремительно подошла к Овадии, который стоял на носу лодки, однако замкнутое выражение на его лице удержало ее от расспросов. Только когда она услышала голос Русланы, донесшийся с варяжского корабля, в ее душе проснулась надежда.