В тот же день Светорада взяла с собой эту диковинку на прогулку в сад. Ее иудейских приятельниц там не оказалось, и княжна расположилась в одной из беседок, где долго играла с ящерицей, дразня ее павлиньим пером, даже повизгивала от веселого страха, когда та кидалась на него, а потом вновь замирала, шипя и раздувая пятнистое горло.

Несколько женщин, заинтересованных невидальщиной, пришли к Светораде в беседку, смеялись и обсуждали, какое имя дать этакому чудищу.

– Я думаю назвать ее Захра, – заявила Светорада, явно смутив гаремных красавиц.

Однако за этим последовал взрыв веселья, из чего княжна поняла, что властную булгарку здесь многие недолюбливают. Даже присевшая подле княжны уличанка Венцеслава не удержалась от улыбки, но тут же покосилась туда, где на своих излюбленных качелях полулежала Захра, недовольная оживлением вокруг новенькой.

Правда, вскоре внимание Захры было отвлечено. Да и девушки вокруг Светорады неожиданно притихли, стали пересвариваться, поглядывая куда-то в сторону. Светорада проследила, чем вызвано их внимание. Сначала показалось, что ничего особенного не произошло: просто в сад вышла еще одна из обитательниц гарема, какую княжне ранее встречать не приходилось. Незнакомка шла по аллее одна, без прислуги, даже сама несла довольно увесистый ящик. Она была одета во все белое, только темноволосая голова была покрыта изящно накинутым голубым шарфом, столь длинным, что другой его конец обвивал ее тело до бедер наподобие византийского лора.[114] В этом была особая элегантность, отличавшая вновь прибывшую женщину от большинства разряженных, как райские птички, обитательниц гарема. И еще Светорада подумала, что ей еще ни разу не доводилось видеть такой красавицы: величественная, тонкая, грациозная, с высоко вскинутой на тонкой длинной шее головкой, изящной, будто у змеи.

– Кто это? – спросила княжна у Венцеславы.

– Мариам, любимая жена кагана Муниша.

– Ааа…

– Не «ааа», – вскинулась уличанка. – Она – демон. Мариам всех тут сторонится, всем дает понять, что они убожества, в то время как мы уже выведали, что сама она далеко не благородного рода. Мариам христианка. Наверное, ее Белый Бог так ворожит, что она, будучи старше любой из нас, остается молодой и прекрасной. Но она змея. Каган в ней души не чает, поэтому Мариам вольна убрать из гарема любую, которая, по ее мнению, слишком долго не пользовалась вниманием своего господина. Такую женщину просто отправляют в иные покои дворца, где живет прислуга. А это начало забвения и старости, это конец роскошной жизни и переход на положение служанки. И поверь, половина из заботящихся о нашей кухне и нарядах женщин состоят из таких изгнанных. Они, конечно, не забыли, по чьей указке их унизили, и ненавидят проклятую христианку!

Светорада и впрямь заметила некое оживление среди служанок. Забеспокоились и сами райские птички гарема. А Захра даже стала визгливо звать Сабура. Она переговорила с евнухом и, как показалось Светораде, что-то передала ему, после чего тот отвесил ей низкий поклон и удалился величавой поступью.

Венцеслава тоже это заметила. По ее губам скользнула улыбка.

– Похоже, нас ждет развлечение. Захра недаром добилась такой власти в гареме. Только она может поставить на место низкородную христианку.

Ящерица Светорады все же схватила зависшее в воздухе перо, но его больше никто не отнимал, и она замерла, держа его во рту, а ее драконьи глаза стали почти пустыми. Светорада же наблюдала, как Мариам, пройдя в тень деревьев, опустилась на разостланный ковер, открыла свой ящик и стала вынимать из него свернутые трубочкой свитки. Казалось, ей и дела не было до того, что происходило вокруг. Просмотрев один из свитков, она пару раз черкнула в нем пером и отложила, потом развернула другой. А еще Светорада заметила, что евнухи тоже стали расходиться, исчезали за деревьями, как до того сделал Сабур.

Толстая Захра, наконец, поднялась со своего ложа-качелей и что-то сказала группе собравшихся прислужниц. Те почти побежали в сторону одиноко сидевшей под деревьями Мариам, окружили ее, галдя и ругаясь. Просто диво, но эта женщина оставалась спокойной, что еще больше разозлило прислужниц. Они стали непотребно себя вести, показывали голые задницы, одна даже помочилась на край ковра, на котором сидела Мариам.

«Лучше бы она ушла», – неожиданно подумала Светорада. Наверное, эта женщина и впрямь досадила тут многим, однако княжне претило, когда все начали травить одну. А еще она пребывала в недоумении: все-таки Мариам – жена самого кагана, а с ней так смеют обращаться!

Уязвленные равнодушием христианки прислужницы, пользуясь отсутствием евнухов, хранителей порядка, стали бросать в Мариам плоды из корзинок, потом облили ее из кувшина. Наконец, они сорвали с ее головы голубой шарф, развалив прическу, опрокинули ее сундучок со свитками и стали топтать их ногами. А потом случилось еще более неприятное. Когда Мариам встала и хотела уйти, ее начали толкать, дергать за одежду, почти избивать.

Светорада не выдержала. Быстро подхватив ящерицу – одной рукой под горло, другой под тугое брюшко, – она понесла свое сучившее когтистыми лапками чудище в сторону Мариам и набросившихся на нее прислужниц. Венцеслава что-то кричала ей вслед, но княжна не обращала внимания. Ворвавшись в круг терзавших Мариам женщин, она ткнула оскаленной пастью ящерицы в лицо одной из них и, когда та отскочила, стала наступать с шипящей ящерицей на других. Обидчицы Мариам сначала расступились, но потом кто-то наскочил на саму княжну, ее толкнули, вцепились в одежду. Светораде пришлось бросить ящерицу на землю, и только тогда прислужницы с визгом и криками отскочили от засеменившей между ними ящерицей. Светорада, воспользовавшись моментом, подхватила пустой кувшин из-под вина – длинный, с узким чеканным горлышком и округлым донышком – и стала колотить им по женщинам, как иной воин булавой. Только звон пошел и крики усилились. Однако распаленные женщины неистово отбивались, одна даже ухватилась за головное покрывало Светорады, другая поймала ее за запястье. Светорада с разворота въехала ей кулаком в челюсть, так что голова напавшей так и откинулась. Ну, чисто мужики в потасовке на льду, когда идут стенка на стенку! Правда, здесь Светорада была одна, но почему-то не испытывала страха. Может, в раж вошла, а может, понимала, что за нее есть кому вступиться. Ибо и впрямь, едва она вмешалась в происходящее, как прятавшиеся до этого евнухи прибежали в сад, зашумели, стали разгонять женщин.

Светорада, откинув с лица растрепавшиеся волосы, повернулась к Мариам:

– Вы не пострадали?

У той на лице застыло недоумение. И глаза у нее были такие… Светораде таких прекрасных глаз еще не доводилось видеть. Удлиненные, почти лиловые, они казались необыкновенно яркими на матово-смуглом тонком лице.

– Я признательна за вашу доброту, милая княжна, – проговорила Мариам, и Светорада не сразу поняла, что та обратилась к ней на славянском. Искаженно, но вполне понятно.

А потом Мариам накинула на голову край голубого шарфа и принялась собирать смятые свитки. Евнухи с причитаниями стали ей помогать, а Сабур, заметив разорванный кисейный рукав Светорады, вообще раскричался, как тур во время гона. Светорада даже шикнула на него:

– Купишь мне новую рубашку за те деньги, какие получил от толстой булгарки.

Когда Мариам уходила, Светорада тоже решила, что ей не стоит оставаться в растревоженном, как пчелиный улей, саду.

Вечером к ней пришло приглашение от Мариам.

Любимой жене кагана отводилось целое крыло дворца. Там в переходах стояли кадки с диковинными растениями, прямо в покоях журчал фонтан, по стенам струились роскошные драпировки с золотым шитьем, легко колыхавшиеся от ветерка, который врывался в открытое полукруглое окно. По углам были установлены изящные золоченые курильницы, от которых распространялись столь насыщенные ароматы, что у Светорады даже голова закружилась. Она потерла висок, как от боли, и услышала рядом негромкий голос жены кагана:

– Поначалу я тоже маялась от такого изобилия запахов, но потом привыкла. Здесь же рядом река, и только эти благовония позволяют избавиться от комаров и мошек.

Светорада повернулась и увидела Мариам, кормившую с руки подаренную горбуном ящерицу.

– Она убежала сегодня во время сумятицы, но я велела разыскать ее, чтобы вернуть вам. Вот уж никогда не думала, что такой маленький дракон способен быть защитником.

Светорада молчала, разглядывая Мариам. Может, она и впрямь прекрасно выглядела, а может, освещения тут было недостаточно, но жена кагана казалась почти юной девушкой – тонкой и легкой, с красивым, изящно очерченным смуглым лицом, правильным носом и необычными глазами удлиненного разреза. И только некая умудренность во взгляде выдавала ее возраст. Она и на этот раз была в белых одеждах, красиво ниспадавших вокруг нее на софу, накрытую шкурой барса.

– Я никогда не бывала на Руси, – мелодично растягивая слова, заговорила Мариам. – Но за годы, проведенные в Итиле, я выучила немало языков. Ведь надо же чем-то занимать себя, живя в гареме. А скука – это как раз то, чего я не переношу. Скука – удел лентяев или глупцов, а я имею надежду не причислять себя ни к тем, ни к другим. Я научилась писать арабской вязью, исследовала родословную наиболее сановных рахдонитов, познакомилась с обычаями и языками окрестных народов. Теперь мой каган часто приглашает меня в качестве толмача. Еще я читала Коран и Тору, общалась с шаманами черных хазар, принимала христианских купцов и мудрецов с Востока. Порой же я просто размышляю. Однако ни мечтать, ни заниматься пустым созерцанием мне никогда бы не пришло в голову. Даже спустившись в сад, где толкутся эти сплетницы, я преследовала определенную цель: изучить новенькую, которая оказалась при дворе и о которой идет слух, что она покорила сердце самого неуживчивого и строптивого мужчины в Итиле, царевича Овадии. А еще я слышала, будто ты изнуряешь себя плясками и непрестанно грустишь.