* * *

Эстелла сидела на диване и пристально смотрела на Эллин, расположившуюся в кресле в другом конце комнаты. Эллин рассказала ей всю историю круиза. Она видела, как лицо ее сестры постепенно бледнело по мере того, как она продолжала свое повествование, и теперь оно стало совсем бесцветным.

— Как я спаслась! — сказала она в конце, наклоняясь вперед за сигаретой из коробки на столе. Зажигалка вспыхнула, и дымок сигареты взвился. — Его следует посадить в тюрьму. — Она сделала паузу, ожидая какой-нибудь реакции, но Эллин хранила молчание, размышляя о своей личной обиде.

— Ты случайно не влюбилась в этого парня? — с любопытством спросила Эстелла, удивляясь выражению лица сестры, которое было почти так же бледно, как и ее собственное.

— Не говори ерунду! — неуверенно улыбнулась Эллин, но опустила голову. — Я не влюбляюсь так легко, как это бывает с тобой.

— Какой он? — цвет лица стал постепенно возвращаться к Эстелле, но она была еще далека от спокойствия.

— Красивый и очень высокий, — произнесла Эллин осторожно.

— Он точно обещал прекратить дело?

— Я уже говорила, что да.

— Принадлежит ли он к тому сорту мужчин, которые держат свое слово?

— Я совершенно уверена, что он сдержит слово.

Вздох облегчения вырвался у Эстеллы. Она откинулась на диване в расслабленной позе и рассматривала вьющееся кольцо голубого дыма, поднимающееся с кончика ее сигареты. После долгого молчания она сказала:

— Какой удобный случай! Будь я на твоем месте, я воспользовалась бы этой ситуацией. Я бы сделала так, чтобы парень заплатил за свою ошибку.

— Заплатил? — Эллин взглянула вопросительно. — Что ты имеешь в виду?

— Ты не представляешь, какая удивительно большая удача выпала тебе! Эллин, что ты за идиотка! Если Симон Дьюрис так богат, он, очевидно, хорошо известен и уважаем в своей родной стране. Если бы я была на твоем месте, я бы потребовала с него компенсацию, иначе… — Глаза Эстеллы заблестели; она явно прикидывала что-то в уме. — Он крупный бизнесмен, это точно, и, если бы он не хотел потерять уважение своих деловых партнеров и друзей, тогда он заплатил бы мне маленькую сумму за мои страдания. Маленькую сумму, я сказала? — добавила Эстелла сквозь плотно сжатые губы. — Нет, большую сумму, если он хочет купить мое молчание.

Эллин закрыла глаза, не в состоянии поверить своим ушам.

— Требование денег связано с угрозами, — задохнулась она.

— Не обязательно. Ты просто должна попросить компенсацию за то, что претерпела от него. Если он не сделает этого, то ему не избежать наказания. Он не предлагал тебе чего-нибудь в качестве компенсации?

— Он предложил оплатить мне следующий круиз. Я отказалась — ничего не хочу от него. Я лишь хочу не попадаться ему на глаза.

Эстелла издала продолжительный вздох раздражения.

— Ты идиотка, Эллин! Этот круиз стоит свыше четырехсот фунтов. Ты могла бы, по крайней мере, иметь эту сумму. Что заставило тебя отказаться от его предложения?

— Гордость, — коротко ответила Эллин, и у Эстеллы снова вырвался вздох.

— Это так же старо, как и твои идиотские мысли о целомудрии. Ты могла воспользоваться этими четырьмя сотнями хотя бы для того, чтобы купить себе несколько приличных платьев. Что касается меня, то я бы не удовлетворилась четырьмя сотнями. Я бы захотела иметь по крайней мере пять тысяч в качестве платы за молчание. — Она сделала паузу, и ее глаза весело заблестели. — Держу пари, что ты покраснела!

— Это не очень приятное происшествие, Эстелла, и это не то, что может забавлять. Я больше никогда не поеду в круиз.

— Абсурд. Тебе предоставляется такая возможность, если только ты правильно оценишь ситуацию.

Эллин ничего на это не ответила, единственным ее желанием было забыть Симона Дьюриса и вернуться к мирной — пусть даже и скучной — жизни, которой она жила до того, как сделала глупость, решив воспользоваться билетом, который сестра предложила ей.

Слова Эстеллы всплыли в ее памяти — и очень скоро. Эти слова стали так близки ее собственному желанию заставить Симона заплатить за боль и унижение, которые он причинил ей.


Через месяц после ее возвращения из круиза тетя умерла, и меньше чем через неделю владелец дома потребовал освободить квартиру. Эллин потратила большую часть денег, которые тетя оставила ей, чтобы нанять адвоката, но только бесполезно израсходовала их. Она не была арендатором и поэтому не могла рассчитывать на то, чтобы остаться в доме. Ей был предоставлен месяц, чтобы подыскать другое жилье, но по истечении первой недели, которую она провела в поисках комнаты или квартиры, Эллин начала осознавать, что никто не захочет терпеть пятилетнего ребенка. Ей предложили комнату в большом доме, но когда она упомянула о Джинкс, предложение было отклонено.

— Все наши жильцы либо пожилые, либо одинокие люди, — сказал владелец. — Они находятся здесь, потому что мы гарантируем им тишину.

Через неделю Эллин была вынуждена вернуться на работу, к счастью, их соседка согласилась встречать Джинкс, когда она возвращалась из школы, но, хотя Эллин и убеждала Джинкс в необходимости быть исключительно хорошей, ребенок вскоре впал в немилость, и Эллин порекомендовали нанять кого-нибудь еще, чтобы следить за ней.

— Почему миссис Браун не хочет быть со мной? — Джинкс взяла руку Эллин и прижала ее к своей щеке. — Я ничего плохого не сделала.

— Ты была непослушной. Она не хотела, чтобы ты каталась в ее холле.

— Но пол так блестел. Он как будто специально сделан для того, чтобы скользить по нему, как по льду.

— А разве ты не держала свой палец под краном в ванной комнате — и не забрызгала все стены?

— Мне не следовало этого делать, — призналась Джинкс, но ее глаза заблестели. — И все-таки это было здорово. Я ничего не могла поделать. О, вода била струей в разные стороны!

Глубоко вздохнув, Эллин взглянула на Джинкс. Она забрала ее от миссис Браун, и женщина твердо сказала, что не желала бы иметь еще когда-либо детей в своем доме.

Эллин взглянула на часы. Половина седьмого. Джинкс обычно пила чай в это время, но она сказала, что очень голодна, поэтому Эллин приготовила бекон с яйцами, и они поели вместе. Было как-то странно и пусто без тети Сью. Теперь здесь не было никого, кто мог бы остаться с Джинкс. Эллин не видела выхода. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, было то, что сразу после купания Джинкс и укладывания ее в постель раздался звонок в дверь. Эллин открыла и столкнулась лицом к лицу с отцом Сюзанны Хаггерти. Ее сердце готово было выскочить, она почувствовала, что больше уже не выдержит. Но тем не менее вежливо произнесла:

— Вы войдете, мистер Хаггерти?

Он шагнул в комнату и остановился.

— Этот ваш ребенок, — начал он угрожающим тоном. — Если вы не сделаете что-нибудь с ней, тогда сделаю я! Она сегодня опять избила Сюзанну. Я видел классного руководителя сегодня утром, поэтому я говорю вам, мисс Марсленд, — я сделаю с ней что-нибудь сам. Она заслуживает хорошей взбучки, и если бы у нее был отец, она бы, вероятно, получила ее, но вы, очевидно, позволяете ей делать все, что заблагорассудится. Вы совершенно не следите за ней, и я вам вот что скажу: она станет маленькой преступницей прежде, чем вырастет.

— Преступницей? Как вы смеете говорить подобные вещи?

Эллин почувствовала, что теряет терпение из-за ударения, которое мужчина сделал на слове «мисс». Тем не менее она сдержалась и извинилась за все, обещая, что проследит за тем, чтобы этого больше не случилось.

— И как вы думаете предотвратить нападение этого маленького отродья на мою дочь? — желал знать мужчина.

— Я серьезно поговорю с Джинкс…

— Поговорите! — вспыхнул мистер Хаггерти, краснея. — Слова действуют до определенной степени. — Он ткнул указательным пальцем в лицо Эллин. — Я сам буду действовать, если это случится снова, запомните!

Он повернулся и шагнул за порог, хлопнув калиткой, как только достиг конца тропинки, ведущей к тротуару.

Измученная и настолько несчастная, что не смогла сдержать слез, Эллин тихо закрыла дверь и, повернувшись, пошла наверх к Джинкс. Ребенок не спал, и, включив свет, Эллин встала за дверью, наблюдая, как Джинкс села в кроватке, щурясь от света. Эллин увидела веснушки, маленький вздернутый носик… и трогательную улыбку, которая неожиданно появилась на детских губах. Эллин вздохнула. Она любила эту маленькую драчунью, находя красоту в чертах, которые, как утверждала ее тетя, не были хоть сколько-нибудь привлекательными — кроме глаз, конечно, которые были большими и выразительными.

В конце концов, решила Эллин, Джинкс должна узнать правду; она должна узнать, что она не дочь Эллин… но не теперь. Нет, не теперь. Это надо сделать постепенно. Но как постепенно? Однако Эллин решила, что рассказать ей все сразу будет слишком большим потрясением.

— Что случилось, мама? — проник в ее сознание голос; она прошла в комнату и встала у кровати.

— Мистер Хаггерти был у нас сейчас. Он говорит, что ты опять ударила Сюзанну. Это правда?

— Да, правда, но она первая дернула меня за волосы. Это было ужасно больно! У меня с тех пор все время болела голова, поэтому, когда мы вышли из школы, я ударила ее. Это произошло потому, что она все время дергала меня за волосы, мама. Я бы не ударила ее ни за что.

— Почему она дергала тебя за волосы?

— Вообще ни за что. Я играла с Джеймсом на детской площадке, а она подошла и дернула меня за волосы.

Эллин изучающе посмотрела на нее. Она никогда не уличала Джинкс во лжи, и сейчас ребенок отвечал ей искренним взглядом, не увиливая.

— Ладно, ложись, я поправлю одеяло.

— Ты сердишься на меня?

Эллин обняла ее. У Сюзанны был отец, чтобы прийти и высказать недовольство, защитить ее. У Джинкс не было отца. Эллин не сомневалась, что Сюзанна дергала Джинкс за волосы, несмотря на то, что тетя Сью утверждала, что Сюзанна не агрессивна. И будь у Джинкс отец, он бы встретился с мистером Хаггерти в присутствии Джинкс, и поэтому дело могло было быть рассмотрено справедливо.