— Привет! Как хорошо, что ты еще не собралась. Давай хоть немного расслабимся, а то мои меня с утра загоняли. Когда мамахен собирается на дачу, то это полный абзац! Уже все собрали, погрузили, сели, почти уже уехали, но нет, она вспомнила, что забыли положить Валеркины игрушки. «Ах, как ребенок будет жить на даче без своих любимых игрушечек?» Как же, без игрушечек! Да у него там тонны три игрушек, правда больше поломанных, но и целых хватит на группу детского сада. Совсем избаловали ребенка! А ты чего сидишь-то, Ась? Расслабляться мы что, не будем?

Я сначала удивилась, чего это она сегодня прямо с утра начинает, но потом поняла, что выпить она себе может позволить, только когда не видят родители. На даче она будет все время у них на глазах, вот и решила расслабиться, так сказать, впрок. Не могу сказать, чтобы мне нравилось ее пристрастие к спиртному, но я ей не нянька, она взрослый человек, может быть даже старше меня, пусть думает о себе сама. Себе рюмку я не стала и доставать, а ей плеснула от души. Увидев на ее лице признаки разом поднявшегося настроения, я решила, что пора и о деле поговорить.

— Марин, а на чем мы с тобой поедем, на Настиной машине?

— Ой! Я совсем забыла тебе об этом сказать. Надеюсь, ты не станешь возражать? Я так не хотела ехать с мамахен! Ты же водишь машину? Я вообще-то тоже вожу, но не очень хорошо, я уже две тачки разбила. Папахен сказал, что водитель из меня вообще никакой и что больше он мне машины покупать не намерен. Подумаешь, испугал! Как будто такси нет. Да и вообще, куда мне ездить-то? Можно подумать, что у меня жизнь — одна тоска, а не жизнь.

Но несмотря на свою тоскливую жизнь, выглядела она сейчас вполне довольной. Я оставила ее в столь милом ее сердцу обществе бутылки, пожалуй, самой близкой из ее подруг, а сама пошла одеваться. В дорогу я выбрала себе белые шорты с синей окантовкой, полосатую, как тельняшка, кофточку и белую кепку с козырьком, обулась в белые с синим матерчатые туфли без каблуков, ну чем не морской волк? Маринке мой вид понравился до чрезвычайности, она обошла меня кругом, хлопая в ладоши, как ребенок вокруг наряженной елки, потрогала козырек моей кепки и, очень довольная, захихикала. Впрочем, веселье ее можно было объяснить и другими причинами — пока я одевалась и закрывала окна, она успела выпить больше половины бутылки. Но и оставшееся убрать не дала, сунула под мышку и собралась на выход. Отнять у нее бутылку не удалось, и я махнула рукой. Так мы и загрузились в машину: я с вещами, Маринка с бутылкой. Ехали мы если и не весело, то шумно — это уж точно! Маринка поставила кассету с какой-то залихватской музыкой, подпевала ей во весь голос, неимоверно фальшивя и время от времени прикладываясь к бутылке.


Дача Маринкиных родителей впечатляла. Конечно, я не ждала, что это будет какой-нибудь скворечник на шести сотках, но и увидеть загородный особняк, окруженный клумбами и затейливо стриженными кустами, я тоже не ожидала. Располагался этот шедевр архитектуры в охраняемом поселке на берегу Москвы-реки недалеко от Звенигорода. Я вышла из машины, глотнула чистого, напоенного ароматом цветов воздуха, увидела речку, сосновый бор на взгорке, освещенный солнцем, и почувствовала, что именно этого мне и не хватало.

Марина познакомила меня со своей мамой Ниной Федоровной, которую не только за глаза, но и в лицо называла как-то по-дурацки — мамахен. Нина Федоровна — женщина лет пятидесяти, довольно просто одетая, полноватая, с приятным округлым лицом и круглыми же глазами. Маринка была очень на нее похожа. И по виду, и по сути она явно была той, что называется: простая добросердечная женщина. Я как-то сразу освоилась в ее обществе. Валерик, Маринкин сынишка, сначала меня дичился, а потом буквально прилип ко мне. Как только мы приехали, Нина Федоровна собралась нас кормить, — видимо, ее любимым занятием было кормить досыта любого, кто подвернется под руку. Есть я еще не хотела и насилу вымолила у нее позволения хоть немного погулять до еды. Вот тут-то мальчишка и прилип ко мне. Маринка с усталым видом растянулась в гамаке, словно не сидела только что в комфортабельной машине, а шла из Москвы пешком. Нина Федоровна сказала, что пойдет распорядится, чтобы для меня к обеду приготовили что-нибудь особенное, и я поняла, что, хотя угощает она, готовит кто-то другой. В результате показать мне окрестности взялся Валерик. Сначала он показал мне участок, размером не меньше гектара, а потом водил по всему поселку. Несмотря на свой юный возраст, он оказался хорошим гидом. Сначала мальчик шел чинно, держась за мою руку, как и велела ему бабушка, но потом ускорил шаг, стал подпрыгивать, то и дело забегать вперед, ему явно не хватало движения. В этой малоподвижной семье ему не с кем было побегать и поиграть, хотя, может быть, он играет с какими-нибудь соседскими детьми? Я тоже ощущала недостаток движения и дала себе слово, пока я здесь, как можно больше играть с ребенком, о чем ему тут же легкомысленно и сообщила. Валерик запрыгал на одной ножке и завопил от радости во всю силу своих юных легких. Поскольку к этому моменту мы уже вернулись на участок, эффект от его вопля был потрясающим. Маринка чуть не свалилась с гамака, Нина Федоровна стояла перед домом с прижатыми к сердцу руками, словно ожидая трагических известий, в проеме двери замерла с паникой на лице женщина лет сорока в белом переднике, а от гаража бежал шофер с большим гаечным ключом в руках. Не знаю, что уж он подумал, но по его лицу было видно, что он готов всех нас защищать. На месте хозяев я бы прибавила ему зарплату. Но зарплату ему прибавить никто не догадался, даже за стол не посадили обедать, сели только Нина Федоровна, Маринка, Валерик и я. Обед был превосходным, но слишком обильным. Я хоть и пыталась есть поменьше, но хозяйка старательно подсовывала мне то одно, то другое, а про два блюда сказала, что их приготовили ради меня, не могла же я их хотя бы не попробовать. В итоге я вылезла из-за стола, чувствуя себя отяжелевшей и сонной. Ребенку надо было спать, он хоть и не капризничал, но и ложиться не хотел, я пообещала после сна пойти с ним на речку, и он тут же дал бабушке увести себя. Маринка вздохнула:

— Я понимаю, что этот человек достанет кого угодно, но все-таки нехорошо обманывать ребенка.

Я удивилась:

— Почему обманывать? Я действительно собираюсь после сна пойти с ним на пляж, сегодня так жарко. Здесь есть какой-нибудь пляж? А впрочем, не важно, была бы река. Или ты против? Если ты не разрешаешь, то, конечно, мы не пойдем, но боюсь, что мальчик расстроится.

Теперь уже удивилась Маринка:

— Ты что, и вправду собираешься с ним идти? Я думала, ты шутишь. Пляж здесь есть, но речка грязновата, это тебе не бассейн. Если ты надеешься, что этот надоеда даст тебе спокойно полежать и позагорать, то ты сильно ошибаешься. Он одними вопросами замучает: что это, а что то? И следить за ним все время надо: чтобы в воду не полез, чтобы песок себе в волосы и глаза не насыпал, чтобы не испачкался, чтобы не упал — короче, замучаешься.

Я хотела возразить, что ребенок на то и ребенок, чтобы везде лезть, задавать вопросы и что ни один ребенок еще не вырос без синяков, шишек и порванной одежды. А относительно загара, то в движении он даже лучше пристает, да и полезнее двигаться, чем лежать. Но потом раздумала, все это давно известные истины, если бы она хотела, то и без меня их знала бы. Вместо этого я попросила показать, где меня устроили.

— Не знаю, — зевнула Маринка, — наверное, в одной из гостевых комнат на втором этаже, подожди, сейчас мамахен придет и все тебе покажет.

Я удивилась Маринкиной лени и безразличию, но уже шла Нина Федоровна, извиняясь, что еще не показала отведенную мне комнату. Комната на втором этаже была небольшая, квадратная, оклеенная желтыми в мелкие серебристые цветочки обоями. Нина Федоровна показала мне санузел, извинившись, что он без ванны. Ванны действительно не было, зато были унитаз, умывальник и душевая кабина, чему я была очень рада. Но что добило меня, так это балкон с видом на реку. И сосновый бор за ней. На балконе стояло кресло-качалка, я тотчас в него уселась, собираясь полюбоваться рекой. Прошло всего несколько минут, и я укачалась. Проснулась я около четырех, воздух был знойным, и я вся была мокрая от пота. Поплескавшись под душем и сменив одежду, я спустилась вниз, раздумывая, как долго будет спать мальчик, но уже в холле услышала его голос, он спрашивал обо мне.


На пляж мы пошли втроем, Маринка все-таки решила пойти с нами. Нина Федоровна снабдила нас всем необходимым, на ее взгляд, конечно, этого необходимого набралось две сумки, словно мы собирались в длительный поход. Одну сумку ворча понесла Маринка, другую, из которой выглядывал большой термос, — я. Валерик нес надувной мяч и совок. Мое необходимое было при мне: купальник надет, очки от солнца на носу, кепка на голове, крем от загара в кармане шорт. Пляж мне понравился, большой, частью травяной, частью песчаный. Здесь были оборудованы раздевалки, стояли лежаки, навесы от солнца — все это роскошество было огорожено и охранялось.

Маринка расположилась на лежаке в мини-бикини, подставляя солнцу пышное незагорелое тело. Все мои призывы хоть чуть-чуть подвигаться и объяснения, что столько лежать вредно, действия не возымели. Махнув на нее рукой, я быстро разделась, намазалась кремом и раздела ребенка до трусиков, не забыв оставить ему кепку. Мы и бегали, и прыгали, и строили из песка волшебный замок, и играли в футбол. Какое-то время Маринка, снисходительно улыбаясь, следила за нашей возней, но потом уснула. Мы разбудили ее брызгами, отряхиваясь после купания прямо над ней, словно две собаки. Маринка заверещала, села и вдруг уставилась на нас круглыми от ужаса глазами. Не понимая, что ее так напугало, я оглянулась — за нами никого не было. Валерик отступил от матери на шажок и потупился. Оказалось, что ребенку запрещалось даже близко подходить к воде. Чертенок конечно же знал об этом, но мне не сказал, а самой мне такое и в голову не могло прийти — на пляже в тридцатиградусную жару запрещать ребенку купаться! Мы тут же стали собираться домой, Маринка выглядела недовольной, но я и не думала волноваться. Пусть хоть на голову встанут, а мальчик успел и набегаться, и накупаться, он шел домой усталый, но счастливый, крепко держал меня за руку и все норовил заглянуть мне в лицо. Я подмигнула ему, и он залился радостным детским смехом. Нормальный жизнерадостный малыш.