Нет у меня ни матраса, ни одеяла чистого, чтобы бросить на пол, придется надеть куртку и спать на полу в кухне, там хоть ничем противным уже не пахнет. Я так и сделала, легла на голый пол и сразу уснула. Мне приснился все тот же сон — Юлька топит меня в ванне. Я проснулась с криком и почувствовала, что по щеке что-то ползет, вскочила и смахнула, это оказался крупный таракан! Вон и еще на стене и по мойке ползет, да тут их полно. Надо делать дезинфекцию всей квартиры, одной кухней не обойдешься. Да, и придется как-то запертую комнату открывать для этого. Я сидела на полу кухни в седьмом часу утра, чувствовала, как ноет тело от усталости и лежания на жестком полу, и мечтала о дезинфекции, может, я свихнулась? Ведь куда проще было уехать ночевать в Аськину квартиру, а здесь разгребать и убирать все постепенно, ведь ясно же, что квартира и помимо дезинфекции требует немалого вложения денег: всю мягкую мебель, палас, занавески и люстры надо менять. Я не уверена, что и за полгода соберу нужную для этого сумму. Квартира большая, трехкомнатная, куда мне такую? Может, продать и купить поменьше? Нет, не продам! Квартиру купила Ульяна и очень гордилась ею, насладиться только не успела, и пусть я не любила ее, но не Юльке же менять ее планы, это наше дело, семейное. Ульяна хотела, чтобы я жила здесь, значит, я и буду жить здесь. Но что же мне придумать? Еще одной такой ночи я не выдержу! Мне и надо не так уж много пока: матрас, одеяло и подушку, пару полотенец. Полотенца я покупала, надо поехать забрать их, а также все, что мое, в Аськиной квартире, и те вещи, что я постоянно носила, тоже возьму.

Эти мысли слегка оживили меня, и я, кряхтя, словно старуха, поднялась наконец с пола и поставила чайник на плиту. Чашка кофе с бутербродом немного смела паутину с очумелого мозга, вторая чашка привела меня в рабочее состояние, я решила тут же поехать за вещами. Пока мыла чашку, как-то самой собой вспомнилось, куда я повесила ключ от комнаты Ульяны, вряд ли он там, но проверить надо. Я пошла в прихожую, зажгла бра и открыла шкаф, пошарила в нем рукой, ничего не было. Я вспомнила, как покидала эту квартиру вместе с Юлькой. Я ехала на вокзал, к поезду на Архангельск, а Юлька шла по каким-то своим делам и обещала присоединиться ко мне в Архангельске через два дня. Она вышла из квартиры первой, я задержалась у зеркала, подумала, что ключ от комнаты Ульяны незачем тащить с собой, отцепила его от связки и повесила в этот шкаф на выступающий штырек. Я присела на корточки и стала водить рукой по полу шкафа — в самом углу рука натолкнулась на что-то небольшое, металлическое, ну вот и ключ найден! Замок долго не открывался, видно, что-то погнули в нем, пробуя открыть. Наконец я смогла войти, в комнате густой спертый воздух, на всем слой пыли, она проникает везде, ей ключи не нужны. Я огляделась, что ж, неудивительно, что после неудачной попытки Юлька отказалась от мысли войти сюда, ничего особенного здесь нет, и она это знала, перед моим отъездом она везде сунула свой изящный носик. Жаль, но здесь нет ничего такого, что можно было бы продать, а может быть, спать здесь? Нет, только не это! Да, в шкафу тоже ничего нет. Роскошно отделав и обставив квартиру, уговорив меня накупить себе кучу дорогих тряпок и украшений, сама тетка осталась в чем была, носила старые, немодные, но добротные вещи. Надо же, я назвала ее теткой! А думала, что никогда не смогу, что не теткой, а любимой тетей для меня всегда была тетя Поля. Та самая тетя Поля, которая вырастила меня с младенчества, воспитала и выучила, отказывая себе во многом, чтобы я могла стать врачом. И я стала им, а она умерла, умерла тихо, во сне, никого не обременив своей смертью, как не обременяла собой никого при жизни. А Ульяна, ее родная сестра, жила в это время припеваючи и знать не хотела о ней. Ладно, чего это я? Не надо о прошлом, а то я сейчас в таком состоянии, что оно погребет меня под собой, накроет, как лавина. Трудно не думать в этой комнате о прошлом, но я пришла сюда с определенной целью, не стоит отвлекаться. Я закрыла глаза и вполголоса сказала:

— Ульяна, мне нужна твоя помощь! Осталось ли в этой разоренной квартире хоть что-то ценное?

Я долго не открывала глаз, в доме было тихо, слышалось только мое дыхание. Когда все же открыла глаза, то первое, что я увидела, была любимая кукла Ульяны, сидящая на кровати. На меня напал смех, вот уж действительно ценность! Отсмеявшись, я подумала, что ответ-то был правильный. Ведь ценное — это то, что ценят, а эту старую облезлую куклу, сделанную еще до революции и принадлежавшую когда-то моей прабабке, Ульяна любила и спала с ней до самой своей смерти. Если Ульяна напоминает мне с того света, что не только о деньгах надо думать, то это совсем уж забавно, она-то очень любила денежки! Я взяла куклу в руки, она была тяжелая. Помню, когда я в первый раз взяла ее и ощутила ее тяжесть, то очень удивилась, но Ульяна объяснила мне, что тряпичное тело куклы очень туго набито, а голова фарфоровая, вот она и тяжелая, не то что полиэтиленовые пупсы! Но я отчего-то решила тогда, что Ульяна спрятала в нее золото, и в ее отсутствие прощупала все тело куклы и долго трясла фарфоровую голову. В теле не ощущалось ничего жесткого, а в голове ничего не стучало, и мне стало стыдно. Улыбнувшись кукле со стертым лицом, я собралась посадить ее обратно. Но вдруг кто-то позвонил в дверь. Я вздрогнула от неожиданности, и кукла, выскользнув из моих рук, ударилась об угол комода, и голова ее рассыпалась на несколько кусков. Кукла, пережившая столько революций, войн и переездов, разбилась! Собирать ее было некогда, в дверь уже нетерпеливо барабанили. Кто же это так рвется ко мне с самого утра? Я подошла и резко открыла дверь, не спрашивая, кто там, настолько я была раздосадована непоправимой порчей куклы. За дверью были два не то пьяных, не то обколотых существа: рослая девица лет двадцати семи и тощий юноша неопределенного возраста, ему можно было дать и шестнадцать, и двадцать лет. Глаза у обоих были стеклянные, но этими своими глазами они видели неплохо, потому что, обозрев меня, девица повернулась к спутнику и спросила для верности:

— Это ведь не Аська?

Юноша отрицательно мотнул головой, от чего чуть не упал и вынужден был уцепиться за дверной косяк.

— Эй, ты, позови Аську, че стоишь таращишься? — обратилась девица уже ко мне.

На столь любезное обращение нельзя было не откликнуться. Не знаю, где эти слова и обороты хранились в моем сознании, с какого дна всплыли, но я их честно все озвучила, а увидев проблеск какого-то понимания в глазах утренних гостей, добавила уже по-человечески:

— Аська здесь больше не живет, здесь живу я. Придете еще раз — сдам в милицию.

Упоминание о милиции было как раз тем лекарством, которое им требовалось. Они послушно развернулись и, поддерживая друг друга, пошли. Войдя в лифт, парень сказал:

— Во, блин, дела! — С этим они и убыли.

Я вернулась, подняла обезглавленное тельце куклы и собрала осколки, повертела их в руках, нет, уже не склеишь. Вроде бы не хватает какого-то кусочка, присела на корточки, так и есть, отлетел под кровать и еще туго свернутый комок тряпок, его я подняла тоже. Даже голова у куклы была набита, только непонятно зачем? А может, наклеить черепки прямо на этот ком, вон он какой тугой. Я попробовала приладить, но руки у меня сейчас были неловкими, и я все опять уронила, на этот раз на кровать. Пусть валяется.

Я поплелась на кухню, решила выпить еще кофе, обычно я не пью столько, но мне не нравилось мое состояние, голова горела, и меня лихорадило, может, от недосыпа, может, простудилась вчера, когда шастала по квартире в колготках и мыла полы при открытых форточках, а может, нервное. Немало мне доставалось в последнее время, есть от чего нервной системе прийти в упадок. После кофе я немного взбодрилась и решила сразу ехать, пока есть силы.


В Аськиной квартире управилась очень быстро и была вознаграждена находкой: складывая утепленную кожаную куртку, услышала хруст, в потайном кармане нашла двести долларов. Я об этом кармане и не подозревала, когда носила куртку, значит, Аськина заначка, спасибо! Чувствуя, что голова опять начинает гореть, я спустилась вниз, кое-как распихала пакеты с вещами и поехала. По дороге в мебельных магазинах искала матрасик, но там не было, нашла в хозяйственном, там же купила одеяло и подушку. Смешно, но матрас я поднять не смогла, помог какой-то дядечка, он донес мне матрас и одеяло, ну уж подушку я сумела донести сама. До дома ехала уже как в тумане. Доехав, сначала отнесла пакеты, матрас мне донес какой-то молодой парень, он еще шутил по поводу моего бледного и странного вида, но мне уже было все равно, я еле ноги переставляла. Не помню даже, поблагодарила я его или нет. Дома разделась, переобулась в мягкие тапочки, которые привезла с собой. Сил мне еще хватило, чтобы расстелить в кухне на полу матрас, застелить его простынкой, сунуть подушку в наволочку и кинуть одеяло, на пододеяльник сил уже не хватило. Стянула джинсы и, оставшись в футболке, залезла под одеяло.

Может быть, я и спала, не знаю, но отдыхом это назвать было нельзя, скорее бредовым кошмаром. Явь и вымысел, прошлое и настоящее, причудливо сплетаясь, проходили предо мной, волнуя и мучая. Юлька с разбитой головой и стершимся, как у куклы, лицом наступала на меня, теснила, грозная даже на тряпичных, подгибающихся ногах. Рядом стояла Ульяна, скрестив руки на груди и поджав губы сухого запавшего рта. Она согласно покачивала головой, она тоже была против меня. Я легко читала ее мысли: «Я ее взяла, пригрела, накупила ей разных вещей, поселила в квартире хорошей, наследство свое отдала, даже фамилией своей поделилась, а она, негодная, ничего не сберегла. Лучше бы я Юльку к себе взяла, но теперь у Юльки разбита голова, теперь не склеишь».

— Это тебе надо голову разбить! Все равно пустая, даже тряпок в ней нет, — наступала на меня Юлька, и Ульяна кивала, соглашаясь.

Они пропали куда-то, вокруг был туман, а голова моя гудела, словно большой колокол, в нее просочились Юлькины и Ульянины обиды, жгли и давили мозг, было больно и страшно. Я понимала, что голова может не выдержать и разлететься, как разлетелась голова куклы, как разлетелась ваза, которой я ударила бандита. А бандит уже вот он, копошится у моих ног, приподнимается, смотрит с обидой мне в глаза. Я чувствую, что и его обида проникает в меня и распирает мою голову, и все время звенит, звенит что-то! Я обхватываю голову руками и вою от тоски, боли и чужих обид. Кто-то отдирает мои руки от головы, словно хочет, чтобы она треснула. Кажется, это бандит, да нет, это же Пестов!