Елена Ярилина - Светлый берег радости

— Двое где-то наверху! Надо их найти, а то еще до детей доберутся!

— Уже не доберутся! Ты идти можешь? Охранник подхватывает Пестова, который вдруг начинает заваливаться вбок, и тащит его к двери, я тащусь сама и тупо размышляю, почему у меня такие тяжелые ноги? Мы вваливаемся на кухню, здесь горит свет, окна все целы. Я без сил плюхаюсь на стул и смотрю, как охранник осторожно раздевает своего патрона. Тот открывает глаза, что-то неразборчиво хрипит, пробует еще раз, наконец понятно, что он говорит.

— Сначала ее.

Охранник поворачивается ко мне и внимательно смотрит на лицо, я провожу ладонями по лицу, ощущаю что-то мокрое, отнимаю руки — кровь. Охранник ловко выдергивает что-то из моей щеки ближе к уху, и я вижу в его руках осколочек стекла. Это я, наверно, упала на него щекой, когда меня дернули за ногу, думаю я, но, скорее всего, говорю это вслух, потому что Пестов вдруг подтверждает:

— Упала. И каким-то чудом встала, я думал, что тебе уже конец. — И вдруг он переходит на крик: — Какого черта ты полезла мне помогать?!

Охранник уже заканчивает протирать мне щеку перекисью водорода. У меня все плывет и качается перед глазами, но я превозмогаю эту качку и стараюсь говорить уверенно:

— Теперь помоги своему шефу, видишь, он контуженный, орет как бегемот!

Охранник улыбается мне и возвращается к шефу. Мне кажется, я немного отключаюсь и прихожу в себя от слов:

— Иди сюда, помоги мне.

С трудом разлепляю глаза и оглядываюсь: кроме нас троих, в кухне больше никого нет, значит, это говорится мне. В первое мгновение чувствую возмущение, что он, с ума, что ли, сошел? Да я еле шевелюсь. Но кое-как встаю и подхожу к нему, пошатываясь.

Охранник рявкает на меня:

— Держи, мать твою! Вот здесь держи!

В голове у меня слегка проясняется, я держу окровавленную руку Пестова — видно, его несколько раз хватили ножом — и стараюсь хорошо делать то, что мне говорит охранник, чтобы он больше не кричал на меня. Пестов сидит белый как мел, прислонившись головой к стене, глаза его опять закрыты, но он в сознании, потому что шипит, когда ему промывают раны.

В это время в кухню бодрой походкой входит Семен Моисеевич, меня поражает, что глазки у него блестят и выражение лица чуть ли не радостное.

— Ну и где у нас тут больные? — осведомляется он громким голосом.

До этого мы все говорили вполголоса, и теперь этот голос мне кажется трубой, я вздрагиваю. Окинув нас обоих взглядом, он решает:

— Сначала барышня! Что у тебя здесь, милочка? Э, сущие пустяки, просто царапина. Но ты молодец!

— Я всегда молодец! — бодро рапортую я. Доктор пристально всматривается в мои глаза, что-то ему в них не нравится, и он качает головой. Но больше я уже ничего не вижу, кроме того, что пол вдруг начинает надвигаться на меня.

Прихожу в себя только утром. Хорошо хоть помню все, что было ночью, и как позорно отключилась в кухне, тоже помню. Начинаю медленно и неуверенно одеваться, но в общем-то тело слушается и руки действуют уверенно. Я стою посреди комнаты, озираюсь, вроде бы это не та комната, где я спала раньше. Дверь слегка приоткрывается, и в нее просовывается голова Леночки. Сначала взгляд ее обращается на пустую кровать, потом она видит меня и вздрагивает.

— Ой!

Я хочу окликнуть ее, но она уже исчезает в коридоре и кричит кому-то:

— Она уже встала!

Голова у меня не кружится, но я чувствую некоторую слабость и поэтому раздумываю, выйти мне из комнаты или еще полежать? Дверь открывается, и входят Леночка, Илья и Пестов с забинтованной до самого плеча рукой.

Я говорю им:

— Меня что, положили в другую комнату? Это ведь не моя комната?

— Это и дом другой! — хихикает Леночка.

Я хочу сделать шаг, но меня подхватывает Илья и сажает на кровать, прислонив к подушке.

— Теперь моя очередь болеть? — пытаюсь я шутить. Илья с улыбкой подхватывает мою шутку:

— Но не все же мне.

Я перестаю улыбаться и спрашиваю Пестова:

— Потери есть? Что с Борисом?

— Борис жив, он сейчас в реанимации, с ним Нора, воет от горя.

— Почему воет? — равнодушно спрашиваю я. Пестов пожимает плечами, но тут вмешивается Леночка:

— Да любит она его, любит! Когда увидела, что он лежит словно мертвый, так заорала, что чуть крыша дома не обрушилась!

— Поэтому мы теперь в другом доме? — интересуюсь я.

Все как-то дружно повернулись и тревожно посмотрели на меня. Илья присел рядом и взял за руку.

— Зря ты встала, тебе надо еще поспать!

Я поняла, что сказала что-то не то, но сдаваться мне не хочется, и я упорно продолжаю:

— А с остальными все в порядке?

Пестов смотрит куда-то в сторону и говорит глухо:

— Убиты двое охранников, один ранен, но не тяжело, и убит Сергей Львович.

— А как Наташа? — вскидываюсь я. Отвечает на мой вопрос почему-то Илья:

— Знаешь, как ни странно, неплохо, я думал, будет хуже. Она только не отходит от Нины Федоровны. Но завтра похороны, как она их перенесет, не знаю.

— Похороны? Так рано, почему не на третий день? — удивляюсь я.

— Ася! Но ты ведь спала целые сутки! — взволнованно объясняет мне Леночка.

— Значит, все было не сегодня ночью? Странно, я была уверена, что сегодня. Что-то я стала чересчур кисейной, то сознание ни с чего теряю, то сплю целые сутки.

— Почему ты думаешь, что ни с чего? Врач сказал, что ты вся в синяках, — неуклюже утешает меня Илья.

— Чепуха! Какие синяки? Я только щекой приложилась, а меня никто и пальцем не тронул.

Пестов вскинул брови и покрутил головой:

— Ну знаешь ли, не тронул! Да я сам видел, как тебя несколько раз ударили, в том числе и по голове. А ведь я не все видел.

— Ударили меня? Когда?

— А что ты помнишь? — спросил он меня с любопытством.

Я пожала плечами и пересказала всю сцену боя, потом подумала и прибавила:

— То, что время замедлилось, я могу понять, восприятие в этот момент у меня было такое. Но мне не понятно, каким образом я смогла подойти и ударить того типа вазой по голове, если он был гораздо выше меня ростом?

— Ты меня просто удивляешь, Ася! Подошла! Если бы подошла, он бы тебя сразу убил, ведь у него в руке был нож. Ты не подошла, а схватила вазу, прыгнула и уже в прыжке, сверху, огрела его. Никогда такого не видел! А удар был настолько сильным, что я думал, у него голова расколется. Но эта сволочь оказалась на редкость живучей. Как ты падала, я не видел, увидел, когда ты уже на полу была и второй тип бил тебя. Я тогда уже стул в руке держал, примеривался ударить, но все боялся по тебе попасть, но ты умница, как-то извернулась, откатилась, я и врезал ему.

— Странно, что я не все правильно помню, мне как-то по-другому тогда представлялось, наверно, я была в состоянии аффекта.

— Да уж! — буркнул Пестов.

Тут я увидела, что кроткая Леночка тоже умеет гневаться и возмущаться:

— Как вам не стыдно! Что вы бурчите?! Она вам жизнь спасла!

— Вот именно. Полезла в самое пекло. Зачем, кто тебя просил? А если бы тебя убили?

— Что бы было, если бы меня убили? Да ничего, я ведь нигде не числюсь, меня нет в списках живых. И не кривитесь, пожалуйста. Вы же сами узнавали — нет в Москве такой Александры Бахметьевой и в Архангельске нет. Меня уже год назад убили, по недоразумению еще живу. А если бы я не влезла и вас бы убили, что сталось бы с Валериком, с Ниной Федоровной? Кто бы оплачивал клинику Маринки? И что было бы с Леночкой, которая любит вас, не знаю только за что?

Илья вмешался и снизил мой эмоциональный накал своим вопросом:

— А ты сама его разве не любишь?

— Все совсем не так, как ты думаешь, — отмахнулась я и продолжила: — Вы грубиян, бабник и наглец, но, тем не менее, всем нужны. Вы это прекрасно знаете, пользуетесь этим, а еще орете на меня! — И совсем неожиданно для всех, а больше всего для самой себя, я расплакалась.

Пестов изумился:

— Ася! Что с тобой? Не надо, девочка, успокойся, ты же никогда не плачешь.

— Это я раньше никогда не плакала, а теперь буду, — пообещала я, разливаясь в три ручья и прижимаясь к Илье, он обнимал меня и тихонько покачивал, словно баюкал.

— Нервное истощение, — вполголоса сказал он про кого-то.

— Ей надо лежать, давайте ее уложим и врача позовем! — взмолилась Леночка.

— Да, да, сейчас, — рассеянно отозвался Пестов, — но пока еще длится этот момент истины, я хотел бы задать один важный вопрос. Ты слушаешь меня?

Я кивнула.

— Ты сказала, что тебя убили год назад, вспомни: кто тебя убил и как именно тебя убивали, вспомни!

Илья вздрогнул и удивленно уставился на Пестова. У Леночки округлились глаза и задрожала нижняя губа. Я нервно облизала губы и отвела взгляд, почему-то мне не хотелось об этом говорить, но он смотрел так пристально, словно выманивал из меня признание.

— Меня утопили, — сказала я тихо и добавила уже погромче: — Утопили в ванне. Из было двое, Юлька и Костик, мои друзья детства, я захлебывалась, а Юлька кричала надо мной: «Ненавижу тебя, ненавижу!» — Я перевела дыхание и задрожала.

Илья прижался сильнее, его тепло согревало меня. По лицу Леночки потекли слезы, она растерянно смотрела на меня. А Пестов выглядел так, словно из него, как из надувного шарика, вышел весь воздух.

— Значит, ты все-таки вспомнила. Ну теперь вспомнишь все.

— Нет, ничего я не вспомнила, но мне это часто снится, а последний сон был такой отчетливый, и Юлькин голос кричал: «Ненавижу!»

Разочарование проступило на лице Пестова, и он раздраженно махнул рукой.

— Я думал, что ты вспомнила, а сон — это все ерунда, это не важно!