— Не понимаю, какая ему выгода в срыве сделки? Наоборот, теперь он, как и все, что-то получит, — недоумевала я вслух, втайне сгорая от любопытства узнать что-нибудь о роли Германа в здешних делах.

— Понимаете, у нас все очень сложно. Раньше мы были государственной конторой, дела шли так себе, но шли. А потом нас сделали акционерным обществом, основной пакет акций остался у государства, небось в руках каких-нибудь чиновников повыше. — Тут она осеклась и оглянулась, в коридоре, где мы с ней все еще стояли, кроме нас, не было ни души. — А остальные акции можно было покупать частным лицам, у нас кое-кто купил, но так, по чуть-чуть, и навару от них пока никакого, вот, может, сейчас пойдет потихоньку. В общем, осталось довольно много акций, которые долго никто не покупал, мы чуть совсем не закрылись. Тут и подвернулся Илья, купил все, что оставалось, процентов тридцать пять, так что после государства он основной держатель акций, а стало быть, и совладелец фирмы. Уж откуда он такой богатый выискался, на чем разбогател, не знаю. — Валентина Ивановна переждала, пока Алла не прошла мимо нас в обратную сторону, и продолжила: — А Герман к нам от государства поставлен. Поскольку Илья спас фирму, деньги немалые вложил, ему вроде как уважение оказали, он стал директором, а Герман — заместитель, но ведь основной пакет у государства и Герман от государства, вот он и распускает хвост. Тем более, что Илью сразу невзлюбили. После прежнего-то директора он слишком жестким показался, да еще и богатый, вот богатства-то ему и не могли простить. Ой, заболтались мы тут с вами, а вы чего от меня хотели? Вы ведь ко мне шли?

Я объяснила ей свою проблему. Подумав, она сказала, что, наверное, платить мне будет сам шеф, но, сколько мне положено, она сейчас может посчитать, и мы вошли в бухгалтерию. Светлана Михайловна почти тут же вышла, Катька где-то бегала, и нам никто не мешал. Подсчеты заняли считаные минуты, но вот причитающейся суммы я так и не узнала.

Дверь бухгалтерии широко распахнулась, влетела Катька с перекошенным лицом и закричала:

— Ася! Ася! Там «мидия» умирает!

Мы сорвались с места и побежали, я обогнала всех и влетела в кабинет, где на полу лежал Илья с посиневшим лицом, а возле стола стояла бледная как мел Люся, готовая в любую минуту упасть в обморок.

— «Скорую» вызвала? — спросила я у нее.

— Да, и милицию тоже.

Я хотела спросить, зачем нам сейчас милиция, но было не до того. Я стала делать Илье прямой массаж сердца, с силой надавливая на грудную клетку, — вроде бы помогло, пульс стал прощупываться. Я распустила ему узел галстука и расстегнула рубашку, приоткрыла форточку, что делать еще, я не знала, но тут пришли врачи, а за ними и милиция. Услышав от медиков, что человеку стало плохо с сердцем, милиция вроде бы собралась уходить, но маленькая, дрожащая Люся выступила вперед и удивила всех:

— Не знаю, с сердцем у него или еще что, но только его отравили, и я знаю кто! — Она показала на пустую бутылочку из-под пепси-колы, стоящую у шефа на столе, тут уж побледнела я.

Шефа унесли на носилках, слава богу, не накрытого с головой, значит, жив пока. Мы вышли в секретарскую, где я сразу села, ноги не держали меня. Милиция попросила Люсю рассказать все сначала и по порядку. Люся уже оправилась от испуга и бойко начала:

— Ася, вот она, ушла, я работала на компьютере, и вдруг пришла Алла, секретарша заместителя директора Германа Александровича Гмыренко. Я очень удивилась, она сюда никогда не ходит, потому что Асю терпеть не может. Я спросила, что ей надо, но она рявкнула на меня, что это не мое дело, достала из пакета две бутылки пепси-колы, поставила их вот сюда и ушла. Потом приехал директор, прошел к себе, но через несколько минут подошел ко мне и спросил, где Ася. Я объяснила ему, что она пошла в бухгалтерию, и он собрался вернуться к себе, но тут увидел эту воду и спросил, почему она тут стоит. Я сказала, что не знаю. Тогда он взял одну бутылку и ушел в кабинет, но дверь неплотно закрыл, он часто так делал. Прошло несколько минут, мне вдруг показалось, что из кабинета раздаются странные звуки, будто кто-то громко икает, а потом вроде как свист какой-то. Я окликнула шефа, он молчал, я испугалась и заглянула в кабинет. Шеф стоял возле стола, весь синий, пытался вдохнуть, при этом получался свист, потом захрипел так страшно и вдруг упал, — это быстро все случилось, быстрее, чем я рассказываю. Я выбежала и увидела Катю из бухгалтерии, она ко мне пришла, я велела ей позвать Асю, потому что шеф умирает, а сама вызвала «скорую» и вас. Вот и все.

— Значит, вы утверждаете, что эта Алла отравила вашего директора?

Не знаю, что собиралась сказать на это Люся, но тут вмешалась я:

— Если Алла и собиралась кого-то отравить, то меня, вода предназначалась мне.

— Откуда вы знаете? Вас же здесь не было, — живо повернулся ко мне милиционер, который был постарше.

Я пересказала ему наш разговор с Аллой сначала в вестибюле, потом в коридоре возле бухгалтерии. Он очень заинтересовался и спросил, может ли кто-то подтвердить мои слова.

— В вестибюле слышал кто-нибудь наш разговор или нет, я не знаю, а в коридоре рядом со мной стояла Валентина Ивановна, наш главбух, она может подтвердить. Но дело вот в чем: мы же не знаем, содержится ли что-то вредное в воде, может быть, у шефа просто сердечный приступ?

— С этим разберемся. Воду сдадим на экспертизу, по поводу вашего шефа свое слово скажут медики, вы же ответьте мне вот на какой вопрос: если вода предназначалась вам и стояла в вашей комнате, то почему ваш шеф взял ее?

— Точно знать не могу, это знает лишь он сам, я выскажу лишь предположение. Во-первых, Люся на вопрос шефа, что это за вода, ответила, что не знает, во-вторых, шеф любит пепси-колу и, в-третьих, бутылки стояли на маленьком столике, где самовар, из которого пью не только я, иногда он сам подходит и наливает себе, когда я очень занята. Он мог решить, что это вода для него.

Задав еще несколько вопросов, милиция ушла, прихватив с собой пустую и полную бутылки пепси-колы. День тянулся необычайно медленно, казалось, что он никогда не кончится, я ничем не могла заняться, да и работы практически не было. Можно было бы уйти, но я все надеялась, что позвонят из милиции или больницы, сообщат, что у шефа обычный сердечный приступ и ему уже лучше. В общем, я ждала и дождалась. За час до конца работы пришла милиция и увела с собой Аллочку, которая вопила на весь коридор как резаная, что она ничего не знает и ни в чем не виновата. Моя надежда, что все как-нибудь обойдется, с треском рухнула. Дома, походив из угла в угол, я набрала номер мобильного телефона Пестова, застала его еще на работе и попросила, как только освободится, заехать ко мне.

— С тобой что-нибудь случилось, ты как-то плохо говоришь? Я скоро заканчиваю, потерпишь?

— Да, конечно, мне морально плохо, не физически, потерплю.

— Пожалуй, мне стоит поторопиться, жди, скоро буду.


Когда Пестов вошел и увидел мое лицо, то понял, что стряслось что-то не шуточное, и попытался подбодрить меня:

— Что случилось у самой отважной девушки в мире? Опять где-то маячит Юлька? В таком случае мы ей быстро ножки выдернем, головку открутим, больше маячить не будет!

Я вдруг, совершенно неожиданно, подумала: интересно, что за любовница у Пестова? Но загнала эту мысль поглубже и произнесла:

— Садитесь, Алексей Степанович, сейчас чаю заварю, а то я еще не ужинала, не смогла.

Увидев, как у меня трясутся руки, он негромко присвистнул, но промолчал. И лишь когда я выпила чашку чаю и пожевала что-то по его настоянию (сам он к чаю не притронулся), мягко сказал:

— Выкладывай, девочка, свои беды, надеюсь, это не Борис тебя обидел? Если да, то на этот раз я им займусь.

— Борис совершенно ни при чем, и я не обижена, я испугана. Илья Андреевич, мой нынешний шеф, при смерти, похоже на сильный сердечный приступ, но приступ этот случился не сам по себе, а оттого, что он выпил отравленную воду.

— Что?! Ты уверена? Рассказывай все по порядку, постарайся не упустить ни одной, даже самой мелкой детали.

Я пересказала ему все, что случилось утром, от разговора с Аллочкой в вестибюле до опроса милиции. Передала и содержание моего разговора с главбухом; впрочем, это как раз мало заинтересовало его, — видимо, в отличие от меня, он знал все эти подробности. Но когда понял, что вода предназначалась мне, он выпрямился, лицо его побагровело, жилы на лбу вздулись. Это продолжалось недолго, он тут же пришел в норму, но передо мной сидел уже другой человек, совсем не тот, что был десять минут назад: глаза смотрели жестко, ноздри заметно раздувались, он напоминал хищника, идущего по следу. Пестов молчал, обдумывая услышанное, потом спросил:

— Ты сказала, что Илья любит пепси, кто еще мог знать об этом?

— Многие, он ведь демонстрировал свое пристрастие к этой воде на банкете в пятницу, правда, Аллы там не было. Но я не понимаю вашей заинтересованности, ведь вода предназначалась мне, а не ему.

— Из тех фактов, что нам известны, скорее всего тебе, но нельзя ведь исключить и другие, более сложные варианты. Послушай, тебе сейчас лучше не оставаться одной, пойдем к нам, а? Поиграешь с Валериком, пообщаешься с Ниной.

Идея эта не слишком воодушевила меня, но оставаться сейчас одной и в самом деле не хотелось, и я пошла. Не знаю, что им всем сказал Пестов и когда успел, но ко мне никто не приставал с разговорами. Валерик играл у себя в какую-то компьютерную игру, Нина Федоровна включила телевизор, пощелкала пультом и остановилась на канале «Культура», где показывали балет, домработница принесла чай с маленькими воздушными пирожными, которые таяли во рту. Пестов закрылся в кабинете, надо думать, что телефон у него сейчас раскалился от разговоров. Но ночевать у них я все же не осталась, ушла к себе. Уснула я быстро, и никакие ужасы мне не снились.