И я пересказала Пестову все, что сообщила мне Наташа. Он выслушал меня с напряженным вниманием, задумался. Пока он думал, я вспомнила еще встречу с женщиной на выставке, и решила рассказать о ней. Только про маленького адвоката я рассказывать не хотела: меня смущала тема наследства.

— Значит, эта женщина сначала узнала тебя, потом решила, что обозналась. Интересно. А может, и Наташа обозналась, она натура впечатлительная?

— Вряд ли! Слишком много подробностей она привела.

— Это ничего не доказывает. Если она обозналась, то эти подробности относятся вовсе не к тебе, ты ведь ничего из того, что она говорила, не вспомнила, или вспомнила?

— Нет, я ничего не вспомнила, но имеются два нюанса. И та женщина на выставке, и Наташа назвали меня Сашкой, странное совпадение, вы не находите? Второй нюанс — Наташа говорила о моей давней подруге Юльке, которая сообщила ей о моей смерти. Две ночи мне снится сон, что я маленькая девочка и бегаю с подружкой Юлькой, причем первый раз сон мне приснился до рассказа Наташи. Нет, похоже, я именно та Сашка, которую знает Наташа.

— Похоже что так. Но давай разберем все варианты. О твоей смерти эта неизвестная нам Юлька зачем-то солгала. Зачем — важный вопрос, допускаю даже, что самый важный, но разгадать сейчас мы его не можем, значит, оставим пока. И ты права, солгала она сознательно, а не ошиблась, поскольку заявила, что сама хоронила тебя. Правда, и здесь есть нюанс. Допустим, что хоронили в закрытом гробу, поскольку останки сильно изуродованы, тогда она ошибиться могла, но это слишком уж много допусков без доказательств, пока говорить об этом не будем. Примем за гипотезу, что она солгала. Но почему ты с такой уверенностью говоришь, что о твоем замужестве она солгала тоже, если ничего не помнишь?

— Не помню, но не было никакого мужа, поверьте мне на слово.

— Опять что-то крутишь? Выкладывай все, если хочешь, чтобы я тебе верил!

Я посмотрела на него с упреком и вздохнула:

— Ох и трудно же с вами, Алексей Степанович! Ничего, кроме моей лжи, вам в голову не приходит, а дело в другом. Не могла я быть замужем, потому что до недавнего времени была девственницей. Теперь понятно?

Его глаза вспыхнули каким-то дьявольским блеском, но тут же погасли.

— Ну что ж, это многое проясняет. Тогда ни о каких закрытых гробах и думать не стоит, поскольку все Юлькино сообщение — сплошная ложь. Надо как-то распутывать этот клубок, и срочно. Ты непростительно затянула это дело. Страхи страхами, любой на твоем месте чувствовал бы себя не в своей тарелке, но прятать на манер страуса голову в песок тоже нельзя! На тебя это совсем не похоже. Ведь неизвестно, чем грозит тебе каждый день промедления, может, этой Юльки уже и в стране нет? Усвистала куда-нибудь, и ищи ветра в поле! Нужно более решительно взяться за Наташу, она наверняка знает что-нибудь еще. Вот только человек она сложный, будет лучше, если ты с ней встретишься и поговоришь еще раз. А я скажу Львовичу, чтобы не препятствовал.

— Нет, так не пойдет. Я не могу говорить с ней, не рассказав про амнезию, а я не собираюсь этого никому сообщать. Не хотела и вам, но вы вынудили меня.

— Чушь собачья! Ты хочешь узнать все о себе или нет?

— Для меня не чушь. Я не смогу вам объяснить свои мысли и ощущения, поскольку вы не поймете, меня может понять только человек, который испытал то же самое. Но это сейчас не важно. Даже рассказав все Наташе, я не добьюсь от нее больше того, что могу добиться и без ее рассказа. До этого дня я никого ни о чем не спрашивала, а кое-какой информацией уже располагаю. Иногда путь молчания, путь обходных маневров бывает более успешным, чем путь лобовых атак и вопросов, — это как раз такой случай. Подождите! Выслушайте меня! Наташа знает обо мне много, но это все не пригодится мне, ведь до встречи на банкете мы несколько лет не виделись, а все случилось со мной недавно, в этом году, нет, уже в прошлом.

Видя, что Пестов see же собирается перебить меня, я даже ногой топнула от раздражения.

— Да подождите же! От Наташи можно узнать две вещи: мою фамилию — это раз, название института, где мы с ней учились, дату поступления и окончания — это два. Узнать проще всего вам, через Сергея Львовича. Название института и годы учебы он и так может знать, а о моей фамилии может спросить у жены как бы невзначай: что мол, это за подруга? Понимаете? Тогда Наташа ничего не заподозрит и волноваться не будет. А узнав все это, я могу справиться сама, хотя нет, это тоже лучше сделать вам, вдруг я нарвусь на знакомых, начнутся ненужные расспросы, а это преждевременно. Я имею в виду, что можно узнать в институтском архиве мои анкетные данные и, главное, адрес.

Алексей Степанович засмеялся, неуверенно заулыбалась и я:

— Чего вы смеетесь? Что я хочу поручить это вам?

— Не обращай внимания, это я так. Уж больно забавно ты выглядела, когда топала на меня ногами. Ишь ты! То как испуганный заяц, который куста боится, а то уже все продумала и решила и меня в работу запрягла.

— А вы против? Не будете ничего узнавать?

— Отчего же, узнаю. С Сергеем ты и правда хороший ход придумала, намного легче с ним иметь дело, чем с его женой. Пожалуй, и вправду лучше, чтобы никто ничего не знал. Сказать можно всегда успеть. А Борису ты рассказывала? Ну, что молчишь?

Я потупилась.

— Я же сказала уже, что никому ничего не рассказывала и не собиралась этого делать.

— Значит, нет. Ну и не говори пока. Постой! Что-то еще у меня вертится в голове, какой-то вопрос. А-а, вот. Дизайнером-то ты когда успела стать?

— На ваших глазах. Вы рекомендовали меня Сергею Львовичу, не могла же я подвести вас?

— Ну ты и лиса! Не подлизывайся, все равно не поверю. Ведь какие-то навыки у тебя были? Не могла же ты вот так с ходу освоить художественную профессию. Это ведь не картошку чистить.

— Может, и были, но я ничего о них не знаю. Просто подумала, что каждая женщина должна уметь устраивать гнездо, пусть и не свое, вот я и попробовала. Вроде получилось, так что, выходит, что все же с ходу, как вы говорите.

— Сильна! С тобой не соскучишься. Ну я пойду, спасибо за ужин, как будут результаты, сообщу, может, не завтра, но сообщу. А ты пока займись чем-нибудь, чтобы не скучать, да глупостей никаких не наделай. Да, ты вроде про английский говорила, ну освежишь его и что, зачем он тебе? Или так просто, от нечего делать?

— Пока так просто, а потом, может, на работу куда устроюсь, скучно дома сидеть, и деньги скоро кончатся.

Пестов нахмурился:

— Подожди пока с работой, не торит. Денег я тебе дам, это не проблема.

— Да не возьму я у вас ничего. Я и у Бориса ничего не беру. Сама заработаю, а не заработаю, машину Аськину продам. Ну это уже на крайний случай. Пока я еще с голоду не умираю.

Когда он ушел, я посмотрела на часы и ахнула — уже почти час! Ничего себе поговорили! Что подумает обо мне Нина Федоровна, его жена? Она, наверно, знает, что он ко мне пошел? Неприятно, если она будет думать обо мне плохо.

Прошло два дня, я занималась английским, гуляла, днем одна, а вечером с Борисом. Потом мы пили с ним чай, дурачились, много смеялись. Оказалось, что он хорошо знает английский и немецкий. Я пробовала с ним говорить по-английски, он сказал, что произношение у меня неплохое, но мне надо тренироваться, и если я не хочу идти на курсы, то надо купить видеокассеты. Я попросила его сказать несколько фраз по-немецки. Внимательно прослушала их и пришла к выводу, что немецкого не знаю. Еще в первый вечер, когда мы с ним гуляли, я увидела на улице забавного пуделя и сказала Борису, что хотела бы завести собаку, но не могу себе этого позволить, поскольку не знаю, что будет со мной завтра и где я буду? Он как-то странно посмотрел на меня и надолго задумался. Через день он пришел с огромным пластиковым пакетом и вручил его мне. Недоумевая, я достала из него большую плюшевую собаку бело-рыжей масти. Собака была размером почти с меня, но очень легкая. Я поцеловала ее в нос, посадила на диван и решила, что назову ее в честь дарителя — Бо. Борис рассмеялся, мы стали целоваться, упали на диван и столкнули собаку на пол. Бедный пес! Потом мы ужинали, Борис принес каких-то больших, невиданных мною креветок, сказал, что это королевские, и собственноручно их зажарил. Мы запивали креветки пивом. После ужина Борис собрался уходить, я встала проводить его до двери, но зазвонил телефон. Это был Пестов, спросил, одна ли я. Я покосилась на одевающегося в прихожей Бориса и ответила:

— Пока нет, но скоро буду.

Мой телефонный собеседник что-то буркнул себе под нос и спросил недовольно:

— Полчаса тебе будет достаточно?

Я ответила, что вполне, и он отключился. Когда я вышла в прихожую, Борис спросил, сжав зубы и побелев:

— Это Пестов?

— Какое это имеет значение? Когда нет доверия, то позвони мне хоть сам митрополит, тебе все равно не понравится.

— Ах да! Пресловутый мораторий.

Он ушел, не хлопнув дверью только потому, что я придерживала ее. Я понимала, что в его глазах веду себя не лучшим образом, но что я могла сделать?

Пестов пришел недовольный, прошел в комнату, сел в кресло, помолчал. Потом заговорил, не глядя на меня:

— Одновременно с Наташей училась Александра Бахметьева, специализировалась по хирургии сердца.

Жила на момент поступления в институт в Ивантеевке в однокомнатной квартире с какой-то родственницей, вроде бы теткой, фамилия другая. Тетка эта умерла три года назад. Через несколько месяцев после ее смерти Бахметьева из квартиры выехала и продала ее. Выехала вроде бы в Москву, но в Москве Александры Бахметьевой с такими данными не значится, другие Бахметьевы есть, и даже Александры, но не такие, где возраст другой, где отчество. Так что эта нитка оборвалась, надо искать другую. — Так, может, все-таки это не я? Пестов достал из кармана и бросил на журнальный столик какой-то маленький квадратик. Я взяла его в руки. С небольшой фотографии на меня смотрело мое улыбающееся лицо, только немного моложе. Фотография поразила меня, таким счастьем и уверенностью веяло от этого лица, что у меня защипало глаза, но я справилась с собой, я еще ни разу не плакала и не собираюсь начинать.