Елена Ярилина - Светлый берег радости

Я поняла, что окончательно влипла. А все моя ущербная голова! Даже не продумала все аспекты авантюры, в которую ввязываюсь.

— Ну, что же ты примолкла? Есть ли хоть слово правды из того, что ты мне говорила?

Я вспыхнула:

— Есть! И не одно! Все, что я рассказала о трагедии в кафе, правда от первого и до последнего слова! Я только название кафе не знала, не посмотрела при входе. Да вы и сами знаете, что это правда, вы же сказали, что наводили справки.

— Ну, дальше, дальше! Я все еще не понимаю, как ты могла оказаться в кафе, сидела так близко от Аськи и она тебя не видела, ведь со зрением у нее все было в порядке.

— Видела она меня, просто не обращала внимания…

— Не верю! Не могла она не обращать на тебя внимания.

— Вы лучше слушайте, не перебивайте, мне и так непросто говорить. Видела она меня, вряд ли запомнила, но видела. Дело в том, что я… я не ее сестра, я вообще ей никто! Мы даже не были знакомы, я ее в кафе и увидела, не знаю, почему обратила на нее внимание, что-то в ней такое… Я еще подумала, что мы внешне чем-то похожи.

Алексей Степанович несколько мгновений смотрел на меня тяжелым взглядом, потом резко встал, с грохотом отшвырнул ногой табуретку, крутанулся по кухне и что есть силы кулаком врезал по стене.

— Вот оно! — выкрикнул он. — Вот оно!

Я смотрела на него угрюмо, не понимая и не разделяя его возбуждения. У меня было такое ощущение, что я опустошена, словно из меня силой вырвали что-то, что до сих пор хранилось глубоко внутри и что я не собиралась никому показывать. Страшный человек этот Пестов, страшный! Я даже Борису ничего не сказала, а этот выманил, хитростью и напором выманил из меня признание. Ишь радуется! Вспышка возбуждения, однако, у него уже погасла, и он сел на место, подняв отлетевшую табуретку.

— Мебель-то не ломайте, она не моя, Аськина! — зачем-то сказала я, как будто Аське на том свете могла понадобиться эта табуретка. — Что вы имели в виду, когда кричали «Вот оно!»?

— Разве я кричал? Не заметил. Вот оно! Это момент истины, я ведь все время чувствовал, что в тебе, в твоем появлении здесь что-то не то, что-то ненастоящее, но ты держалась так уверенно, говорила гладко, а главное — сходство! Я сразу его уловил, оно-то и убедило меня больше всего, потому и не копал глубоко, а стоило задать тебе пару-тройку вопросиков, и ты раскололась бы, как гнилой орех.

— Почему это гнилой?! — возмутилась я.

— А вот сейчас мы и посмотрим какой, — сказал он, опять начиная буравить меня взглядом. — Вот теперь у нас с тобой пойдет откровенный разговор, потому что больше тебе не удастся провести меня. Кто ты? Ты не Аськина сестра — это мы уже выяснили. Но кто? Давай подробно: имя, фамилия, род занятий, как попала сюда и, главное, зачем?

— Я не могу вам так все четко объяснить, я…

— Я сказал тебе, что разговор будет откровенным, сказал? Значит, хватит финтить! Я шуток не терплю!

— Финтить, финтить! Вы и представить себе не можете, что могут быть другие побуждения и…

— Рассуждать будешь потом. Как твое имя?

— Александра.

— Вот видишь, что значит отвечать четко и ясно. Фамилия?

— Не знаю.

— Это что еще за шуточки?

— Никакие не шуточки, с вами бы кто так пошутил! Я не знаю своей фамилии, а имя знаю только потому, что так назвала меня Наташа.

Я была на грани истерики, и Пестов это понял, он вылил в рюмку последние несколько капель коньяку и пододвинул рюмку ко мне, я отодвинула.

— Выпей, здесь всего чуть-чуть, не опьянеешь, но зато успокоишься.

— Я и так успокоюсь, посижу немного и успокоюсь, а спиртное я плохо переношу — это то немногое, что я о себе знаю.

Мы помолчали какое-то время, потом он осторожно спросил:

— Насколько я понимаю, это последствия твоей травмы головы, которую ты получила в автокатастрофе?

Был большой соблазн сказать «да» и закончить на этом наш разговор-допрос, но не сегодня, так завтра или послезавтра опять вылезет какая-нибудь несуразица, и кроме того, я устала лгать, устала прятаться от реальной жизни, не хочу больше быть улиткой!

— Нет, это не последствия травмы, да и не было никакой автокатастрофы, а что было, я не знаю. О катастрофе мне Наташа сказала, но ее обманули, это неправда.

— Если ты думаешь, что я хоть что-то понял, то ошибаешься, нельзя ли немного яснее?

— Попробую. Я расскажу это так, как мне открывалось самой. Моя нынешняя история началась 23 июня утром на верхней полке в вагоне поезда. Я проснулась, обнаружила, что еду куда-то в поезде, куда — не знаю, кто я — не помню, вообще ничего о себе не помню. Алексей Степанович, я вижу вашу недоверчивую усмешку, а как вы думаете, почему я молчала, не говорила правды, лгала? Да вот именно потому, что представляла себе чью-нибудь усмешку в ответ на мои слова. Вы думаете, я не представляю, насколько идиотской воспринимается эта ситуация?

— Продолжай, я слушаю. Проснулась ты в поезде, обнаружила, что ничего не помнишь, что дальше?

— Я посмотрела, что у меня есть при себе. Оказалось, только то, что на мне, и маленькая сумка со всякой мелочью, немного денег и никаких документов. Что я почувствовала, говорить не буду. Стали просыпаться попутчики, проводница объявила, что скоро Москва, — так я узнала, куда еду. Я никого не спрашивала ни о чем, боялась, что за ненормальную примут. Среди попутчиков оказалась словоохотливая тетка, она стала спрашивать, как я себя чувствую. Из ее слов я поняла, что накануне в поезд меня в невменяемом состоянии посадил какой-то сильно обросший молодой человек. Тетка все допытывалась, кто он мне?

— И что ты ей ответила?

— Ничего. Она говорила за семерых, ей ничего не надо было отвечать. А потом мы приехали в Москву, я вышла из вагона и увидела на табличке, что поезд прибыл из Архангельска. Я даже подумала купить билет и вернуться обратно, но от одной мысли, что я вернусь в Архангельск, меня охватил ужас. Потом я, как в полусне, несколько часов бродила по городу, шарахалась от встречных милиционеров, пока не набрела на это кафе. Дальше вы знаете.

— Но как ты попала в эту квартиру, если Аську сразу убили? Или все-таки не сразу и ты успела с ней познакомиться?

— Нет, убили ее сразу. Когда убийцы уходили, на них выскочил охранник, они его застрелили, это я говорила, но забыла сказать, что один из убийц разозлился и начал стрелять куда попало. Вот в меня и попало. Я упала и потеряла сознание, очнулась, когда в кафе уже были милиция и врачи. Оказалось, что в меня просто попала щепка, отскочившая от стены, вот сюда, в шею. Меня поднял милиционер, собрал валявшиеся вещи и подал сумку и черный пакет, я машинально их взяла. Когда ушла из кафе, обнаружила, что держу в руках чей-то пакет, и поняла, что мне его дали по ошибке, просто потому, что он валялся рядом со мной. Надо было бы вернуться и отдать его, но я очень боялась.

— Чего? Чего же ты боялась, если не была ни в чем виновата?

— Ну как же вы не понимаете?! Да ведь я никто! Я даже не знала, как меня зовут, у меня не было никаких документов. А если бы меня стали расспрашивать? Как же я могла вернуться, меня бы сразу в психушку отправили!

Я вернулась в свои тогдашние ощущения и говорила с отчаянием, в лице Пестова что-то дрогнуло, или мне показалось, но сказал он мягко:

— Но ведь и на улице оставаться без денег и документов нельзя, это же верная гибель.

— Не знаю, что бы я делала, я решила вернуться на вокзал и переночевать там, но жизнь повернула иначе. Я открыла пакет, в нем была женская сумочка. Это была Аськина сумочка, в ней — деньги, документы и два комплекта ключей, от дома и от машины. На ключах от машины была такая штучка, я нажала на нее, и машина недалеко от меня пискнула, откликнулась, я подошла, открыла дверцу и села за руль.

— Ты знала, что умеешь водить машину?

— Нет, не знала. Я действовала инстинктивно, села в машину, а руки и ноги как-то сами стали все делать. Я теперь все понемножку пробую — получится, не получится, умею, не умею, я ведь ничего не знаю. На даче у вас попробовала плавать, оказалось, умею. На работе, когда вы меня взяли на место Милы, мне было очень страшно включать компьютер, но оказалось, что я умею с ним работать, не слишком хорошо, но вполне достаточно для секретарской работы. А сегодня я купила учебник английского языка, оказалось, что язык я знаю, надо только освежить знания.

— Да, я понял, не будем отвлекаться. Ты села в машину и куда поехала?

— К Аське домой, то есть сюда, что вы удивляетесь? Ведь у меня был ее паспорт с пропиской. Когда входила в дом, боялась, что меня остановят, схватят, но обошлось. Потом пришла как-то, дня через два, Марина, ваша дочь, спросила, кто я. Я представилась Аськиной сестрой и ее тезкой, ведь надо было как-то называться, и я решила — она Аська, а я буду Асей. Вот и все, остальное вы знаете.

— Нет, не все! Что тебе сказала Наташа? И почему ты стала искать с ней встречи?

— На банкете она назвала меня Сашкой, удивлялась, что я жива, вы слышали, наверно?

— Слышал, но не придал значения. Что Александру можно сокращать и Сашкой и Аськой, это я и так знал, а ее слова, что ты жива, принял за восклицание экзальтированной женщины, давно не видевшей подругу.

— Тогда я ни о чем ее спрашивать не стала, да и как бы я смогла? Надо было бы признаваться в амнезии, а это выше моих сил. Потом я работала, потом попыталась сбежать, то ли от вас, то ли от себя самой. А толчок к тому, чтобы встретиться с Наташей, дали мне вы, нечаянно конечно. Когда я рассказала вам об убийстве Аськи, вы обронили фразу, что убийцы видели меня и могли запомнить. Глупо, конечно, но я подумала, что меня могут убить в любой момент, а я ничего о себе не знаю. Я позвонила Наташе, хотела спросить, откуда она взяла известие о моей смерти. Даже и спрашивать не понадобилось, она в ахах и охах все сама мне выложила.