Он не возразил, быстро отвернулся и ушел, только тут я заметила, что конверт с деньгами остался на столе. Ну и черт с ним! В конце концов, эти деньги я заработала. Оставив конверт, я обошла Бориса, который вышел из ванной и что-то хотел сказать мне, и ушла в комнату. Есть я уже не хотела, на меня вдруг навалилась усталость, я легла на диван и закрыла глаза. Было такое ощущение, что я заболела: голова горела, во рту было горько, перед закрытыми глазами мельтешили цветные пятна. Это нервное, надо отдохнуть, успокоиться, и все пройдет. Но какой уж тут отдых, когда Борис зашел в комнату, присел возле меня на диван и стал тормошить меня, желая получить ответы на свои вопросы. Я попыталась отвернуться от него, а когда не получилось, то я села и попробовала спихнуть его с дивана, но он не спихивался. Почему я не заметила, как наша борьба вдруг переросла в поцелуи и объятия?! Я была в шелковом халате, пояс которого тут же развязался. Ощутив горячие поцелуи Бориса на своей шее и груди, я хотела оттолкнуть его и не смогла, руки были словно ватные. Когда мы пришли в себя, оба напоминали рыб, выброшенных штормом на берег, были мокрые и едва дышали. Борис продолжал прижимать меня к себе, моя голова лежала у него на левом плече. Я не хотела сейчас думать ни о том, что между нами произошло, ни о том, что это будет значить для меня, ясно было одно — мой ребенок меня нигде не ждет, до сегодняшнего дня я была девственницей. Борис приподнял голову и попробовал заглянуть мне в глаза, я сильнее вжалась в его грудь, тогда он повернул к себе мое лицо. Из его глаз исчез чувственный дурман, они были ясными и смотрели мягко и нежно.

— Нам надо поговорить.

— Дудки! — ответила я, стремительно откатываясь от него и вскакивая с дивана.

Он не успел удержать меня, так как не ожидал такого маневра, и смотрел теперь на меня чуть растерянно.

Я фыркнула:

— Сначала мыться, потом есть, я умираю с голоду! А поговорить можно и потом, если тебе этого так уж хочется, но мне кажется, что незачем.

Рагу мое почти остыло, пришлось его разогревать. Ели мы молча и оба с большим аппетитом. Чай Борис взялся заваривать сам, почему-то эту работу он мне не доверял, хотя стряпню мою похвалил. После чая я как-то размякла и была готова даже разговаривать. Только я открыла рот, Борис с возгласом «Только не здесь!» повлек меня в комнату, усадил на диван, прижав к себе спиной. Может быть, он думал, что мне будет легче говорить отвернувшись от него? И, прижавшись подбородком к моей макушке, сказал:

— Рассказывай.

— А что тебе сказала Нора? — попробовала я изменить порядок разговора.

— К черту Нору! Рассказывай, и со всеми подробностями, ничего не пропускай.

Я ничего и не пропустила, даже сказала, что платье в магазине купила левое, он задумчиво спросил:

— А платье тебе идет?

— Мне кажется, что очень.

— Тогда молодец, что купила. О деньгах не волнуйся, если не хочешь оставить их себе, то верни, хотя они твои по праву. Но в любом случае деньги не проблема.

Потом он подробно расспрашивал о Михаиле Ефремовиче, чем-то тот его интересовал. Я добросовестно передала ему все, что могла, даже светский разговор о театре, книгах и живописи. Потом он перешел от вчерашних событий и моего сегодняшнего увольнения к нашим отношениям и спросил:

— Ты не жалеешь о том, что произошло?

— Нет, не жалею.

— Конечно, все могло быть гораздо лучше, да и должно было быть лучше, а получилось, что я набросился на тебя, как голодный зверь на добычу. Но мы оба были слишком раздражены и возбуждены и поэтому плохо владели собой. Извини! Я рад, что ты не сердишься.

Потом мы обсудили, стоит ли мне соглашаться на предложение бывшего шефа, если он его сделает, причем Борис заметил:

— Но ведь на самом деле ты не дизайнер, ведь так? Так как же ты можешь согласиться?

— Наверно, это смешно и самонадеянно, но мне было бы любопытно попробовать себя в этом деле.

Борис тихо рассмеялся и поцеловал меня в макушку, а я сидела и думала, что, стало быть, он совсем не поверил в мою байку о себе, что же он тогда обо мне думает? Загадка! Ничего, все когда-нибудь разгадается и разъяснится. Только я успела утешить себя таким образом, его новая реплика взбудоражила и насторожила меня:

— У тебя в прошлом было что-то настолько отвратительное или ужасное, что ты хочешь все забыть и начать жизнь как бы заново — это я могу понять. Но странно, что при том полном одиночестве, в котором ты в последнее время находишься, ты избегаешь какого-либо сближения, даже со мной, даже сейчас. Держишь все время дистанцию, я уже чувствую, почему? Объясни, меня это тревожит.

— Мое прошлое? С чего ты взял?

— Но ты же сама сказала, что у тебя нет прошлого, помнишь? Так говорят, когда отрекаются от него, а от хорошего ведь никто не станет отрекаться, только от плохого. Ну так что? Не хочешь сказать?

Значит, он все-таки слышал те мои слова, слышал и запомнил.

Я криво улыбнулась:

— Скорее прошлое отреклось от меня. Но в общем, ты прав и относительно дистанции тоже, но я не могу тебе ничего объяснить. Принимай меня такую, как я есть, а не хочешь, так пошли к черту, — это все, что я могу тебе посоветовать.

— Я ведь так и делаю, принимаю тебя такую, какой ты себя показываешь.

— Ну хорошо, раз мы все выяснили со мной, то перейдем к тебе, ведь я тоже о тебе ничего не знаю.

Борис удивился:

— Вот так раз! Девочка, но ведь ты сама ничего не спрашиваешь, я так понял, что тебя ничего не интересует. Если я ошибся, спрашивай, я отвечу.

Хорошо, что я сидела спиной к нему, потому что при его словах слегка покраснела. Действительно, я сама его ни о чем почти не спрашивала и даже не задумывалась спросить. Может, это амнезия сыграла со мной такую шутку, что я уже не только себя, но и других воспринимаю без прошлого, как бы вне времени.

— У меня много вопросов: есть ли у тебя близкие родственники, был ли женат? Чем зарабатываешь себе на хлеб?

— Нет, я один. Мать умерла давно, отец семь лет назад. Женат я не был, один раз уже совсем было собрался, но передумал. Не то что берегу свою холостяцкую свободу, просто так получилось, на хлеб зарабатывал в разное время по-разному, сейчас вернулся к прежнему делу, оно у нас семейное — я ювелир.

Почему-то это так поразило меня, что я вскочила на диван на коленки, лицом к нему.

— Ювелир? Не может быть!

— Почему же не может?

— Ну не знаю я, ты как-то совсем не похож на ювелира, никогда бы не подумала.

— А на кого я, по-твоему, похож?

— Да уж скорее на охотника, следопыта, воина, какое-то чисто мужское занятие.

— А ювелир, значит, не мужское?

— Нет.

— Ошибаешься, за редким исключением все ювелиры — мужчины, у нас в семье и дед и отец были ювелирами. Я тоже учился и готовился стать ювелиром, но поработал немного, и мне это показалось скучным. Ведь в молодости все тянет куда-то, и я уехал, сменил профессию, стал военным, как раз по твоему вкусу, но и там продержался лишь несколько лет, да и армия в то время стала разваливаться. Я ушел, перебивался то тем, то этим, а потом вернулся к первоначальному ремеслу и не жалею.

Глава 14

ПИР ВАЛТАСАРА

Борис не остался ночевать у меня, но приехал в субботу, с утра. Я уже проснулась, но еще не вставала, и очень удивилась, увидев его возле своей постели. Оказалось, что у него есть ключи от квартиры, которые ему дала еще Аська, он не считал возможным ими пользоваться до сегодняшнего дня. Борис присел на краешек дивана, приветствовал меня поцелуем и стал стягивать с себя легкую шелковую рубашку фисташкового цвета, которая удивительно шла к его темным волосам и глазам. Но тут я встрепенулась:

— Не торопись. Мне надо еще опомниться после вчерашнего, полагаю, у нас еще будет время на это?

— Да, конечно, извини! Я веду себя как законченный эгоист. Чтобы хоть как-то реабилитировать себя, пойду готовить завтрак.

Мы быстро позавтракали и поехали в Серебряный Бор купаться. Вдоволь наплавались и наплескались, а устав от воды и солнца, пообедали в кафе. Потом он привез меня домой, затеял заваривать чай, но передумал и вообще был каким-то неспокойным, маялся. Мне была понятна его маета, я подошла сзади, обняла и поцеловала его в волосы. Он поднял меня на руки и понес к дивану.

В воскресенье мы, захватив воду и бутерброды, ездили в парк Лосиный Остров, нагулялись так, что ноги гудели от усталости, В понедельник он приехал ближе к вечеру и повел меня в кино. Выйдя из кинотеатра и гуляя по вечерней, остывающей от дневного зноя Москве, мы купили по мороженому. Это был пломбир в вафельном стаканчике. «Жаль, что без «розочки», — почему-то подумала я, и тут перед глазами вдруг всплыла картинка — я ем мороженое с «розочкой», вафельный стаканчик прохудился снизу, и я стараюсь уберечь свое нарядное платье от падающих капель. Я даже замерла, и у меня сладко защекотало в груди, — вот и еще воспоминание, и уже не совсем детское, кажется, мне там лет шестнадцать.

— Малыш, ты что, так и будешь стоять на этом месте? Чем оно тебя так околдовало?

Я улыбнулась Борису и, не отвечая, пошла дальше, лелея надежду, что постепенно вспомню все.


На следующий день за завтраком я думала о том, что теперь мы находимся с Борисом в так называемых «близких отношениях», но на самом деле каждый из нас отдельно, сам по себе. У меня нет прошлого, а он не допускает и мысли о будущем, странная мы, однако, пара! Что нас держит вместе, постель? Не знаю, но что-то держит.

Мои мысли прервал телефонный звонок. Незнакомый мужской голос отрекомендовался Сергеем Львовичем и заявил, что мы могли бы встретиться через часа полтора, посмотреть дом и обсудить все условия. Пока я искала слова, чтобы выразить свое недоумение, собеседник спохватился и объяснил, что ему обо мне, как о способном дизайнере, рассказал Алексей Степанович, и он хотел был заказать мне отделку своего загородного дома. Я почувствовала себя витязем на распутье. Отказаться? Наверняка Борис не оставит меня без денег, по крайней мере пока, но как долго будут продолжаться наши отношения, этого я знать не могу, да и денег брать у него мне совсем не хочется. Но могу ли я согласиться, имею ли право? Но в конце концов, что мне предлагают? Отделать дом, то есть устроить гнездышко, это умеет или должна уметь каждая женщина. Все эти мысли почти мгновенно мелькнули у меня в голове, но пауза затянулась, поэтому я быстро сказала, чтобы уже не иметь возможности передумать: