Кристин Ханна - Светлячок надежды

Марджи вздохнула.

– Мне кажется, в последний год она чувствовала себя очень одинокой.

Джонни поднялся со стула, пробормотал, что ему нужно в туалет, и вышел.

В коридоре он прислонился к стене и замер, опустив голову, а когда, наконец, поднял взгляд, то увидел в конце коридора дверь с табличкой: «ЦЕРКОВЬ».

Когда он в последний раз был в церкви?

Во время похорон Кейт.

Джонни пересек коридор и открыл дверь. Помещение было небольшим, со скромным убранством – несколько скамей, а перед ними импровизированный алтарь. Первое, на что Джонни обратил внимание, – это тишина. Потом он заметил девушку, сидевшую на передней скамье справа. Она так сильно сгорбилась, что виден был лишь хохолок блестящих от геля розовых волос.

Джонни медленно пошел к ней; ковер на полу заглушал звук шагов.

– Можно?

Мара резко вскинула голову. Он видел, что она плакала.

– Как будто я смогу тебе помешать?

– А ты хочешь? – тихо спросил Джонни. Он уже наделал столько ошибок в отношениях с дочерью, что не хотел прибавлять к ним еще одну. Нельзя навязываться – она ведь пришла сюда, чтобы побыть одной.

Мара долго смотрела на него, потом медленно покачала головой. Она выглядела такой юной, словно нарядившийся на Хеллоуин ребенок, жаждавший внимания.

Джонни осторожно сел рядом, помолчал, потом спросил:

– Молитвы тебе помогают?

– Не особенно. – Глаза Мары наполнились слезами. – Ты знаешь, как я поступила с Талли на прошлой неделе?

– Нет.

– Это я виновата, что она здесь.

– Нет, девочка. Это автомобильная авария. Тут ничего нельзя было поделать…

– И ты тоже виноват. – В голосе Мары звенело отчаяние.

Джонни не знал, что на это ответить. Он понимал, что имеет в виду дочь, и был согласен с ней. Они позволили Талли опуститься, выбросили ее из своей жизни, обрекли на одиночество. И вот она здесь.

– Я больше не могу. – Мара заплакала, вскочила со скамьи и бросилась к двери.

– Мара! – крикнул ей вслед Джонни.

Она остановилась у двери и оглянулась на отца.

– Не мучай себя, – сказал Джонни.

– Слишком поздно, – тихо ответила она и вышла. Дверь с громким стуком захлопнулась за ней.

Джонни медленно встал. Чувствуя тяжесть своих пятидесяти пяти прожитых лет, он вернулся в приемную. Марджи сидела в углу и вязала.

Он сел рядом.

– Я пыталась дозвониться Дороти, – сказала Марджи после долгого молчания. – Никто не отвечает.

– А она найдет записку, которую вы с Бадом оставили у нее на двери?

Марджи сгорбилась еще больше.

– Раньше или позже, – прошептала она. И прибавила: – Надеюсь, раньше.

В этот прохладный сентябрьский день листья с деревьев засыпали весь городок Снохомиш – обочины дорог, автостоянки и набережные. Дороти Харт стояла за прилавком фермерского рынка и смотрела на ставший привычным пейзаж, мысленно отмечая детали. Последние цветы шиповника в красных ведерках у Эрики на той стороне прохода; молодая женщина с пухлым, кудрявым ребенком на руках пробует копченый лосось у Кента; мальчик пьет из картонного стаканчика домашний сидр. Фермерский рынок – это буйство жизни, красок и звуков. Каждую пятницу с полудня до пяти вечера оживленный рынок разворачивался на тротуаре всего в двух кварталах от исторического центра города. Крыши белых палаток возвышались над улицей, словно горки мороженого, а под ними сверкали ряды фруктов, орехов, ягод, приправ, овощей, меда и изделий ремесленников. В мягком осеннем свете это разнообразие красок удивляло своим великолепием.

И без того небогатые запасы товара Дороти заканчивались. На низком, длинном столе, застеленным газетами – в этот раз воскресными комиксами, – она разложила ящички с собранным за прошедшую неделю урожаем. Ярко-красные яблоки, сочная малина, травы, а также разнообразные овощи: зеленая фасоль, помидоры, брокколи и кабачки. Осталось совсем немного – несколько яблок на дне опустевшей коробки и немного зеленой фасоли.

Она продала почти все. Небо – безоблачное и синее – было похоже на яркие декорации праздничного спектакля. Дороти сложила коробки и отнесла их к прилавку фермы «Каскад» на противоположной стороне прохода.

Хозяин – крупный мужчина с косматой головой, внушительным животом и крючковатым носом – улыбнулся ей.

– Похоже, сегодня у тебя удачный день, Дороти.

– И правда удачный, Оуэн. Спасибо, что пускаешь меня сюда. Малина разошлась в мгновение ока.

Она передала ему ящички из-под малины. Мужчина сложил их в кузов старенького пикапа. Потом он выгрузит их у дома Дороти.

– Тебя подвезти?

– Нет. Сама доберусь, но все равно спасибо. Передавай привет Эрике. Увидимся.

Она вернулась к своему месту общего прилавка, чувствуя, как пот собирается у нее на шее. Капелька влаги скатилась по позвоночнику и была поглощена поясом мешковатых штанов. Дороти расстегнула поношенную клетчатую рубашку, в последнее время ставшую почти униформой – таких рубашек было у нее штук шесть – сняла и завязала рукава на талии. Красный топик из жатой ткани у нее под рубашкой был весь в пятнах и под мышками промок от пота, но с этим она ничего не могла поделать.

Ей было шестьдесят девять: длинные седые волосы, похожая на высохшее русло реки кожа и глаза, в которых отражались все горести, что ей пришлось перенести за свою жизнь. Меньше всего ее волновало, как от нее пахнет. Она сняла и заново повязала на лоб красную бандану и села на ржавый велосипед, бывший ее единственным средством передвижения.

Еще один день прошел.

Главный принцип ее новой жизни. За последние пять лет она перетряхнула свою жизнь, урезала и отбросила все лишнее, оставив только то, что важно. Она почти не оставляла мусора на планете. Все превращала в удобрение. Дороти сажала, растила и продавала экологически чистые продукты, ела только экологически чистую пищу. Фрукты, орехи, овощи и зерно. Она больше не была красивой – стала худой и жилистой, как ее фасоль, – но это ее не беспокоило. Даже наоборот – радовало. Жизнь, которую она вела, отражалась на ее лице.

Теперь она одна. Так и должно быть. Сколько раз отец говорил ей это? «Ты холодная как лед, Дороти. Ты останешься одна, если не сумеешь растаять». Это неправильно, что после стольких лет его голос все еще звучит у нее в голове.

Она стянула резинкой штанину, забралась в седло и лихо поехала через весь город; жестяная коробка с деньгами гремела в корзинке под рулем. Автомобили сигналили ей и проезжали почти вплотную, едва не касаясь ее, но Дороти их почти не замечала. Она давно знала, что люди чувствуют себя некомфортно рядом со старыми хиппи, и особенно со старыми хиппи на велосипедах.

На углу она подняла руку, давая знать о своих намерениях, и свернула на Мейн-стрит. Это ей даже доставило удовольствие – соблюдать правила, показывая поворот. Дороти понимала, что это выглядит странно, но она, которая всю жизнь провела в пространстве дикой анархии, вдруг нашла покой, который приходит вместе с правилами, условностями и обществом, неожиданно приятным. Она оставила велосипед у стойки рядом с аптекой. Новые обитатели, которые решили поселиться в этом некогда тихом городке, потому что он расположен в тридцати милях от центра Сиэтла, пристегнули бы свои велосипеды к ярко-красным трубкам, чтобы защитить свою собственность.

У нее всегда вызывала улыбку забота людей о вещах. Когда-нибудь, если им повезет, они поймут, за что нужно держаться в жизни, а о чем не стоит даже и думать. Заново повязывая бандану, Дороти шла по разбитому тротуару и удивлялась, сколько сегодня людей в городе. Стайки туристов курсировали между старинными лавками, которые стали главной достопримечательностью Снохомиша. На этой улице, в прошлом единственной в городе, по одну сторону которой вилась серебристая лента реки Снохомиш, а по другую начинался современный район, витрины магазинов сохранились неизменными с тех времен, когда эти места еще считались приграничными.

Дороти вошла в ярко освещенную аптеку и направилась прямо в рецептурный отдел. По дороге ей попадалось много соблазнительного – яркие заколки для волос, кофейные кружки с мудрыми изречениями, поздравительные открытки, – но она знала, что нужно знать меру, да и к тому же у нее не было лишних денег – в этом месяце чек от Талли еще не приходил.

– Привет, Дороти, – поздоровался аптекарь.

– Привет, Скотт.

– Как там сегодня фермерский рынок?

– Отлично. У меня есть мед для тебя и Лори. Как-нибудь завезу.

– Спасибо. – Он протянул ей лекарство, которое так изменило ее жизнь.

Дороти заплатила за таблетки, сунула в карман маленький оранжевый флакон и направилась к выходу. Вернувшись на оживленную улицу, она села на велосипед и поехала к дому, до которого было три мили. Подъем на Саммер-Хиллз, как всегда, дался ей нелегко, и когда она добралась до вершины и свернула на свою улицу, то вся взмокла и тяжело дышала. Свернув на дорожку к дому, Дороти крепче ухватилась за руль – старый велосипед подпрыгивал и дребезжал на гравии.

К двери была приколота записка. Нахмурившись, Дороти слезла с велосипеда и опустила его на землю. Сколько лет прошло с тех пор, как ей в последний раз оставляли записку?

Дороти Харт

Талли в больнице Святого Сердца. Джонни говорит, нужно спешить. Деньги на такси под ковриком.