– Нет, – тихо отвечаю я.

– Мы называем ее Верукой Соль.

Я озадаченно смотрю на него.

– Избалованная девчонка из фильма «Чарли и шоколадная фабрика».

– Вы уволены! – кричит мне Кендра.

Рядом со мной оператор занимает свое место у камеры. Загорается красная лампочка, и Кендра лучезарно улыбается.

– До перерыва мы говорили о секстинге. Если вы не знаете, что это такое, то вам вряд ли стоит волноваться, а если знаете…

Я выскальзываю из студии. Прилив жара немного ослаб. Капельки пота на лбу высыхают, щеки охлаждаются, но чувство стыда так быстро не проходит – и злость тоже. Когда я выхожу из здания и оказываюсь на тротуаре, на меня наваливается ощущение провала. Как я докатилась до такого? Меня называет толстой и увольняет бездарная девчонка?

Больше всего на свете мне хочется позвонить лучшей подруге и услышать, что все наладится.

Я не могу дышать.

Я не могу дышать.

Успокойся, приказываю я себе, но меня подташнивает, бросает в жар, и я никак не могу отдышаться. Грудь словно сжимает тисками.

Ноги у меня подкашиваются, и я грохаюсь на тротуар.

Потом встаю, ковыляю к проезжей части и останавливаю такси.

– Больница Святого Сердца, – задыхаясь, говорю я и роюсь в сумке в поисках аспирина. Потом жую и проглатываю таблетку – на всякий случай.

Доехав до больницы, я кидаю двадцатидолларовую купюру таксисту и, спотыкаясь, иду в отделение экстренной помощи.

– Сердечный приступ! – кричу я женщине за стойкой регистрации.

Это привлекает ее внимание.


Доктор Грант смотрит на меня сверху вниз. На нем что-то вроде очков без диоптрий, которые продаются в наборах в сети «Котско». Блеклая сине-белая занавеска за его спиной отгораживает нас от остальных пациентов большой палаты отделения неотложной помощи.

– Знаете, Талли, не обязательно идти на такие жертвы, чтобы увидеть меня. Я же оставил свой телефон. Можно было просто позвонить.

Мне теперь не до шуток. Я откидываюсь на подушки.

– Вы что, единственный врач в этой больнице?

Он придвигается к кровати.

– Если серьезно, Талли, то приступы паники – распространенное явление во время пременопаузы. Это гормональный дисбаланс.

Только этого мне и не хватает. Я безработная и, вероятно, уже не найду работу. Я толстая. У меня нет семьи, моя лучшая подруга умерла, а доктор Грант с одного взгляда определяет, что я увядаю изнутри.

– Я бы хотел проверить вашу щитовидку.

– А я бы хотела вести утреннее шоу «Сегодня».

– Что?

Я откидываю тонкое одеяло и встаю, не замечая, что больничная рубашка задралась, на мгновение открыв перед доктором мою не слишком соблазнительную задницу. Я быстро поворачиваюсь, но уже поздно. Он видел.

– У меня нет никаких признаков менопаузы, – говорю я.

– Анализы…

– Совершенно верно. Не нужны мне никакие анализы. – Я мрачно улыбаюсь. – Одним людям кажется, что стакан наполовину пуст, другим – что наполовину полон. А я ставлю стакан в буфет и забываю о нем. Понимаете, что я имею в виду?

Он кладет мою карточку.

– Игнорируете плохие новости. Я понял. – Он внимательно смотрит на меня. – И помогает?

Боже, как я ненавижу себя, когда попадаю в глупое положение или становлюсь объектом жалости, а что-то такое в этом мужчине и в его взгляде заставляет меня подозревать и то и другое.

– Мне нужен ксанакс и снотворное. Раньше они помогали. – Я смотрю на него. – Срок действия рецептов давно истек. – Это ложь. Я понимаю, что должна сказать ему, что за прошедший год получала эти рецепты у нескольких врачей и что я превышаю предписанную дозу, но молчу.

– Не уверен, что это хорошая идея. С вашей психикой…

– Вы меня не знаете. Давайте согласимся.

– Ладно, – говорит доктор Грант. – Я вас не знаю. – Он придвигается ближе, и я сопротивляюсь инстинктивному желанию отступить. – Но я знаю, что такое депрессия и сломленная психика.

И тогда я вспоминаю о его погибших жене и дочери. Мне кажется, он тоже о них думает. Я замечаю в нем глубокую печаль.

Доктор Грант выписывает рецепт и протягивает мне:

– Это ненадолго. Обратитесь за помощью, Талли. Поговорите с кем-нибудь о симптомах менопаузы и о депрессии.

– Я не подтвердила оба ваших диагноза.

– Знаю.

– В таком случае где моя одежда?

Не очень удачная прощальная реплика, но ничего другого мне в голову не приходит. Я смотрю на него, пока он не уходит. Потом одеваюсь и выхожу из больницы. В аптеке на первом этаже я протягиваю рецепт, покупаю две упаковки ксанакса и начинаю долгий путь домой.

Лекарство действует так, как и должно: успокаивает меня, обволакивает, дает чувство защищенности. Мое сердце бьется ровно. Я достаю из сумочки телефон и звоню Фреду Рорбеку.

– Талли, – говорит он, и по его тону я понимаю, что известие о моем увольнении уже дошло до него. – Я должен был тебя предупредить.

– Мне очень жаль, Фред.

– Не стоит.

– Спасибо, Фред, – благодарю я, собираясь продолжить разговор и готовая даже унижаться. Но мое внимание привлекает книга в витрине книжного магазина.

Я замираю. Ну конечно! Почему я не подумала об этом раньше?

– Мне нужно идти, Фред. Еще раз спасибо. – Не дожидаясь ответа, я отключаю телефон. От таблеток я чувствую себя немного пьяной. Поэтому набрать номер своего агента у меня получается не с первой попытки.

– Джордж, – выпаливаю я, когда он наконец отвечает. – Отгадай, где я?

– Ну, ты точно не ведешь третьесортное шоу на заштатном местном канале.

– Ты уже слышал?

Он вздыхает:

– Слышал. Тебе бы следовало посоветоваться со мной, Талли.

– Забудь о чокнутой Кендре. Она идиотка. Знаешь, где я?

– Где?

– У книжного магазина.

– Могу я спросить почему?

– Потому что я смотрю на «Прослушивание», новые мемуары Барбары Уолтерс  [18]. Они поступили в продажу. Если я правильно помню, она получила за них пять миллионов. И Дедженерес  [19]тоже неплохо на этом заработала. Черт возьми, разве она не получила миллион за свою книгу очерков? – Наверное, это лучшая идея из всех, которые когда-либо приходили мне в голову. – Я хочу издать книгу.

– А ты уже написала мемуары?

– Нет. Но, по-моему, это нетрудно. Начну прямо сегодня. Что скажешь?

Джордж молчит так долго, что мне приходится ему напоминать.

– Ну?

Он вздыхает:

– Давай я сначала заброшу удочку и посмотрю, клюнет ли кто-нибудь. Но позволь мне задать тебе один вопрос, Талли. Ты уверена? В твоем прошлом есть темные пятна.

– Уверена, Джордж. Найди мне издателя.


Неужели это так сложно? Ведь я журналист. Напишу историю своей жизни. Это будет бестселлер – вдохновляющий и искренний.

К тому времени, как я добираюсь до дома, меня охватывает радостное возбуждение – впервые за долгое время. Я раздеваюсь, надеваю тренировочный костюм и достаю ноутбук. Потом забираюсь на диван с чашкой чая и приступаю к делу. Печатаю: «Акт второй».

Потом прокручиваю страницу, начинаю новый параграф и смотрю на чистый экран.

Может, все дело в заглавии?

Я вглядываюсь в чистый экран. Долго, достаточно долго, чтобы решить, что все дело в чае. Наверное, тут поможет вино.

Наливаю себе бокал и возвращаюсь на диван.

Снова чистый экран.

Я отодвигаю ноутбук и смотрю на часы. Я «пишу» уже несколько часов, а результат нулевой. Это угнетает меня, но я отбрасываю неприятные мысли.

Исследование.

Любой писатель должен начать с исследования. Я знаю это по опыту работы в журналистике. Когда-то я была начинающим репортером. И знаю, как раскопать интересную историю.

И история моей жизни не исключение. Я была героиней нескольких журнальных статей и информационных программ на телевидении, но их я держала под контролем. При помощи магии телевидения я превратила свое несчастливое детство в волшебную сказку о Золушке. Бедняжка Талли Харт, брошенная родной матерью, становится символом американского успеха.

Мои зрители жаждали волшебной сказки, и я им ее дала – а в наше время сказки братьев Гримм сменились сказками Диснея, в которых зло представлено нарисованными львами и поющими осьминогами.

Эти новые волшебные сказки просто идеальны для меня. Сколько раз я говорила, что мне даже повезло, что меня так часто бросали. Отсутствие материнской любви закалило мой характер – так я это представляла. Говорила, что меня спасло честолюбие.

В мемуарах я расскажу правду. Об этом просил меня Джордж. Я с готовностью пообещала, но смогу ли сдержать слово?

Я должна. Это просто необходимо.

Мемуары вернут мне мою жизнь.

От детства и молодости у меня осталось не так уж много вещей, и все они лежат в кладовке, в подземном гараже. Я не заходила туда уже несколько лет, не говоря уж о том, чтобы заглядывать в коробки. Причем намеренно. Я сознательно решила не перебирать их содержимое.

Теперь я это сделаю.

Но решение мое не назовешь твердым – как и все решения, принятые от отчаяния. Я не могу заставить себя приступить к делу. Вместо этого подхожу к окну и стою там, пью один бокал вина за другим, пока небо не начинает затягиваться тучами и темнеть.

– Сделай это, – говорю я своему отражению и заставляю себя отвернуться от окна. Выходя из квартиры, я беру с собой ручку, блокнот и, разумеется, бокал вина.