56

Через месяц Сергей позвонил и предложил встретиться, сказав, что заедет за ней поздно вечером, когда стемнеет. Вика попыталась возразить, что лучше бы днем, но Сергей пропустил ее просьбу мимо ушей, пошутив, что все чудеса происходят при свете луны. Попросил ее что-нибудь придумать. Уйти из дома поздно вечером, к счастью, было легко: сын с бабушкой были на даче, а Глеб уехал с друзьями на рыбалку.

Вика начала собираться на свидание еще засветло. Примеряла по очереди платья и кофточки, думая, какую одежду выбрать. Остановилась на голубом платье из натурального шелка в меленький белый цветочек: юбка украшена воланами в четыре яруса, а рукава собраны в большой фонарик до локтя. Подчеркнула свою тонкую талию белым широким поясом, примерила бусы из жемчуга, замотав их на шее в две нитки. Покрутилась перед зеркалом, понравившись самой себе. Воткнула в волосы заколку в форме цветущего жасминового соцветия, надушилась чарующими духами с ароматом этого цветка, обвела контур губ малиновой помадой с перламутром, нанесла на веки голубые тени, накрасила ноготки розовым лаком с блестками и голографией — и стала ждать звонка, подбегая к телефону каждые полчаса и проверяя, хорошо ли положена трубка.

Наконец Сергей позвонил. Она выбежала на улицу, перепрыгивая через ступеньки лестницы в подъезде, пропахшем кошками, и чувствуя, что сердце бьется так, что готово выпрыгнуть из груди. На улице было еще душно. Нагретый июльским солнцем асфальт источал запах расплавленного гудрона, почему-то напомнившего ей запах, что стоял после пожара бани на соседской даче. Она подумала о том, что ночь совсем южная. Едва зарождающийся серп луны разливал фосфорический свет, бередящий душу и сердце. В горле неожиданно запершило. Она вспомнила августовские ночи своего детства, когда они с отцом гуляли по ночному городу, и он рассказывал ей о звездах. Большая Медведица все так же черпает своим ковшом чернильную бездну, а Млечный Путь опоясывает небосвод широким светящимся туманным кольцом, по которому, кажется, можно уйти в небеса. Только папы уже нет: ушел по Млечному Пути. И она уже не та наивная девочка, которая могла часами смотреть в небосвод, сидя на дачном крыльце, облитом лунным светом, пока взрослые на веранде обсуждали свои скучные проблемы.

Подъехал Сергей. Вышел из машины, нежно поцеловал руку — точно ночная бабочка махнула своими крыльями. Распахнул дверь рядом с собой — и они поехали по погружающемуся в сон городу, осоловевшему от затяжной жары, которая спадала лишь с завесой темноты. За стеклами мелькали разноцветными огнями вывески магазинов, окна домов, желтеющие горящими заплатами на темных, все еще нагретых солнцем стенах. В открытое окно залетал парной ветер, ерошил ее челку, словно листок на дереве, лизал теплым языком щеку, охлаждая разгорающийся огонь.

Приехали в парк, раскинувшийся на берегу городского озера. В парке было свежо и пахло мятой. Трещали сверчки и пели ночные птицы. Вика, выйдя из машины, замерла, вслушиваясь в ночную мелодию и купаясь в нахлынувшей прохладе. Ей показалось, что это поют ангелы и в их пение вплетаются приглушенные человеческие голоса, переходящие на нежный шепот. Народившийся месяц, будто дынный ломоть, проливал сладкий сок на кусты, оцепеневшие на фоне блестящего, словно рыбья чешуя, озера. В потемневшем, давно не чищенном серебре плавало его отражение, улыбающееся до ушей. Светлая дорожка, похожая на Млечный Путь, бежала по воде.

Сергей подошел к ней, взял ее лицо в свои шершавые, загрубевшие от чужого жаркого солнца ладони, вглядываясь в женские глаза, чернеющие в бархате ночи колодцами с водой, в которых отражался холодный лунный свет. Отвел волосы с ее пылающего лица, вдыхая одуряющий аромат жасмина. Коснулся ее губ, упругих, как мандариновые дольки, пахнущих мятой и ванилью.

Вика обняла любимого, проваливаясь во тьму, где скрипичные трели сверчков становились все громче, а птицы чирикали и высвистывали в такт сердцу, улетающему вместе с ними в небеса. Седьмое небо качалось над головой так близко, что звезды обжигали плечи своими поцелуями. Ее шелковые волосы сплетались с травинками, щекочущими и колющими ей затылок. Цветок папоротника раскрывался над головой — и она забыла о том, что расцветает он на одну ночь.

Потом она прижималась к плечу Сергея, нежданные слезы накатились на ресницы и там висели, точно капли росы на сосновых иголках. Вика боялась, что Сергей заметит их. В груди все свело, как от неспелой, наспех проглоченной хурмы. Луна в небе неожиданно пропала, будто ее затянуло в водоворот. Исчезли и алмазные бусины-звезды. Парк мгновенно погрузился в густую и вязкую, как деготь, тьму, но было безветренно. Казалось, природа просто глубоко заснула. Даже птицы и сверчки выдохлись и погрузились в сон.

— Ты мой негаданный! Свалился на мою голову, как августовская звезда. Знаю: звезда сгорит в воздухе, оставив на сердце рубец от ожога.

— А вот это тебе подарок из тропиков! — Сергей, словно фокусник, вытащил из портфеля, лежащего на заднем сиденье, большой фонарик, горящий зачаровывающим ярким и холодным светом ксеноновых реклам. — Такие фонарики до сих пор делают жители некоторых тропических деревень.

Вика затаила дыхание, разглядывая чудо. В пол-литровой банке мерцали и подмигивали маленькие изумрудные огоньки, казавшиеся насыпанными в нее звездочками. Огонь в банке то полыхал сильнее, то почти гас. Вике почудилось, что это сердце пульсирует в банке… Вот так, наверное, Данко нес впереди себя свое сердце, освещая им путь.

— Нравится? Эти светлячки в отличие от наших «поют» своим дамам огненные гимны только хором, всей стаей в унисон вспыхивая и затухая. Обычно они собираются на токовища на каком-либо одном, всегда постоянном дереве. И здесь все разом зажигают и все разом гасят свои огоньки. Жуки на соседнем дереве тоже вспыхивают в одном ритме, но не в такт с первым деревом. А третье и четвертое деревья «полыхают» на свой лад. Зрелище потрясающее! Час за часом, ночь за ночью, неделями и даже месяцами мигают на дереве жучки все в том же ритме, как и много дней назад. Ни шквалистый ветер, ни дождь, моросящий над лесом целыми днями, так, что кажется, воздух весь промок и набух влагой, не могут изменить интенсивность и частоту вспышек. Только слишком яркое и тревожное сияние полной луны будто бы смущает жуков — и они перестают светиться… Можно их выпустить — и ты увидишь все сама.

Сергей приоткрыл банку, излучающую такой яркий желтовато-зеленый свет, что она разглядела новые морщинки на его лице, бегущие от век, точно трещинки на асфальте, сквозь который начал прорастать кустарник. Потряс склянку за горло — и опрокинул.

…Огненная пыльца парила над водой — и озеро теперь казалось небом, расцвеченным звездами. Ей почудилось, что она уже видела это. Но где? Во сне? В другой жизни, где ее душа обитала в другом теле? Или в новогоднем представлении своего детства, когда серпантин, имитирующий снег, подсвечивали огни софитов? Или этого и не было вовсе, а только пригрезилось? Огоньки кружили, парили над водой, точно клочки подожженных писем, дневников и записок, которые жгут, чтобы забыть и не вспоминать никогда, пытаясь обмануть и успокоить свое сердце. Пламя то разгоралось, то затухало. Они мерцали как маленькие звездочки, каждая в своем ритме, рождая завораживающую цветомузыку.

И вдруг часть огоньков потянулась к дереву боярышника, посаженному на аллее парка. И вот уже дерево зажглось где-то в глубине кроны, став таинственным цветком, что ищут в ночь Ивана Купал ы. Ищут и никогда не находят. Не повезло. Пролетело мимо, обдав юношеским ожиданием встречи и счастья.

Светлячки слетались к дереву, кружили вокруг в огненном танце, будто снежинки в карнавальную ночь, постепенно оседая на ветвях и теряясь среди черных листьев, похожих на лоскутки истлевшей ткани. И вдруг те огоньки, что прятались в глубине кроны, замигали «в такт». Вика завороженно смотрела на дерево, полыхающее изнутри таинственным свечением.

— Ты прямо как Волшебник Изумрудного города! — захлопала она в ладоши.

Светлячки на концах ветвей постепенно вступали в оркестр — и волны мигающих в унисон вспышек бежали, как бенгальский огонь, по ветвям дерева во все стороны. И вскоре все дерево полыхало в одном ему понятном ритме, то разгораясь, будто костер от налетевшего порыва ветра, то почти погаснув, точно окурок, брошенный в снег.

57

Светлячки исчезли, растворились в том летнем саду в шальную ночь, но в душе Вики еще долго жила дуга их света, похожая на Млечный Путь. Она казалось такой же вечной и неизменной, как это созвездие: только ненастье укрывает ее плотным и толстым одеялом облаков, а как только ветер уносит их, выныривает снова, тревожа душу своей загадкой.

Была дописана диссертация — и Вика почувствовала какую-то щемящую грусть: вот и окончен еще один этап жизни. Их отношения уже пересыхали, как весенний ручеек на горячем майском солнце. Она со смирением думала о том, что вряд ли они увидятся с Сергеем еще. Жизнь горной речкой закружила их в водовороте, который надо было проплыть вместе, а затем вышвырнула ее на берег. Берег был не скалистый и обжитой, с домиком на лужайке, из трубы которого клубился дымок. Почему же она чувствует пустоты потери? Точно болит отрезаная рука. Да было ли это в ее жизни?

Но через пару недель Сергей ей снова позвонил… Ехали по городу, вступавшему в зиму… Город был парализован. За ночь навалило снега. Снег таял под колесами машин. Автомобили буксовали, урчали, захлебываясь снежной кашей, замирали в пробках, коих было так много, что казалось, весь город оцепенел, прорывались за черту высотных построек рывками, точно лодки от очередного взмаха весел. Вика подумала о том, что их отношения тоже вступают в зиму, но они пытаются выбраться на прямую трассу, плутая в объезд по мелким улочкам, но эти улочки тоже запружены машинами.