– И тебе очень это идет, – рассмеялся и Жан.

– Пожалуй, – Эмили в раздумье сделала глоток вина. – Знаешь, когда умерла мама, я была в ужасе от того, что надо управляться с поместьем, парижским домом и всем наследием целиком. Первым моим побуждением было все продать, и дело с концом. Но теперь – я столькому научилась за этот год! Знаешь, кажется, я чуть толковей, чем раньше, предполагала… – и осеклась. – Прости, что-то меня занесло…

– Милая Эмили, одной из твоих проблем всегда был недостаток уверенность в себе. В общем, если ты не против обдумать эту идею, скажу, что я крайне заинтересован, чтобы мы достигли соглашения. Но ты, наверное, голодна? Пойдем в дом поедим, а потом у нас как раз хватит времени дослушать рассказ отца.


Жак, по мнению Эмили, выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз.

– Это весенний воздух согрел мои старые кости, – коротко хохотнул он за свежим морским лещом, поданным на ужин. – Ну как, ты готова, Эмили? – спросил он, когда они перешли в гостиную. – Только предупреждаю, история непростая.

– Я готова.

– Если я помню правильно, остановились мы на том, что Констанс и Софи прибыли в шато, а Эдуард улетел в Англию…

Рай

Розовый, как спелый персик, рассвет,

Бьется в берег голубая волна.

Дуновения весны след,

Роза рос и ароматов полна.

Красота, куда ни кинь взор.

Ликование для всех чувств…

…Страх ночной в мрачнейшей из нор

Омертвелый дол темен и пуст.

Взвоет дико мистраль за окном.

Пальцы стынут и стонет земля.

Красота, взмахнув, словно птица, крылом,

Улетела к лесам и полям.

Нежный, затянувшийся поцелуй,

Ноша тяжела и легка.

Я запомню кожей, как наяву

Обнимала меня твоя рука.

В черном мраке брезжит свет чистоты.

Ты ведь знаешь, рай для меня – где ты.

Софи де ла МартиньересАпрель 1944

Глава 27

Гассен, юг Франции

1944


– Кто-то идет! – тревожно прошептал Жак. – Где Софи?

– В подвале, спит, – насторожилась Констанс.

– Пойди предупреди ее, – велел Жак, не отрываясь от дверного глазка. – Нет, погоди! Это Арман. – И, с облегчением переведя дух, отворил дверь.

Арман, прислонив свой велосипед к стене, вошел. Целый месяц проведя в обществе только Жака и Софи, Конни была необыкновенно рада увидеть его веселое, выразительное лицо.

Мужчины коротко, но крепко, как принято у французов, обнялись, и по проходу из винодельни Жак провел гостя в дом.

– Присаживайся, дружище, и расскажи нам все новости. Мы тут изголодались в неведении. Констанс, будь добра, сделай нам кофе.

Та неохотно кивнула, боясь пропустить хоть словечко. Ее нынешнее положение сиделки и няньки при Софи – Софи, которая весь последний месяц отказывалась вставать с постели, выходить во внутренний дворик, чтобы подышать свежим воздухом, и есть тоже отказывалась, хотя Конни не уставала ее увещевать, – с каждым днем тяготило ее все больше.

Торопливо поставив три чашки на поднос и наполнив их дымящимся кофе, она понесла поднос в гостиную.

– Спасибо, мадам Констанс, и счастливого вам Нового года! – Арман взял свою чашку и сделал глоток, от удовольствия прикрыв глаза.

– И давайте помолимся, чтобы сорок четвертый год ознаменовался освобождением нашей страны, полным и окончательным, – горячо проговорил Жак.

– Правильно ты все сказал, – кивнул Арман и достал из рюкзака сверток. – Вот это передали для мадемуазель Софи, но я думаю, она не станет возражать, если вы откроете его сами, мадам. Там добрые вести.

Конни сняла обертку, увидела поблекший зеленый переплет, название книги – и улыбнулась:

– Это второй том «Истории французских плодовых деревьев»! – Она подняла на Жака сияющие глаза. – Книга из парижской библиотеки Эдуарда. Он мне когда-то с гордостью ее показывал. Полагаю, это означает, что он в безопасности?

– Да, мадам. Эдуард ушел от опасности, – кивнул Арман. – И помогает нам даже оттуда, где он скрывается. Мадемуазель Софи наверняка повеселеет, когда узнает, что брат ее жив и здоров. И кто знает? Он может вернуться скорее, чем мы можем предположить, – и не делает этого сейчас только потому, что боится поставить вас под удар.

– Вам известно, как ему удалось бежать? Он был едва жив, когда мы расстались! – Конни прижимала книгу к груди.

– Подробностей я не знаю, мадам, но вот девушка, британский агент, которая спасла ему жизнь, говорят, попалась немцам в лапы, и они расстреляли ее. В паршивые времена мы живем, мадам, – но хотя бы Геро ушел от расправы.

– А Сара? Что-то известно о Саре?

– К сожалению, нет. Ничего, – Арман помрачнел. – Она просто исчезла… и таких много. А мадемуазель Софи, как она?

Жак и Конни переглянулись.

– В общем, неплохо, – пробурчал Жак. – Но тоскует по брату и рвется на свободу. Но что поделаешь, когда война на дворе?

– Скажите, пусть не теряет надежды. Совсем недолго осталось терпеть. Скоро все кончится, и тогда не только она, мы все выйдем на свет божий. Вот-вот высадятся союзники, – и мы все делаем, чтобы этот день наступил скорей, – Арман, глядя на Конни, так сердечно ей улыбнулся, что она оживилась. – Что ж, мне пора.

Они смотрели, как он уезжает, с благодарностью, что он привнес ноту надежды в их монотонную и уединенную жизнь. Бедняжка Софи страдает, что заперта в подземной тюрьме, но и они с Жаком вели такое же замкнутое существование, вызванное необходимостью ее уберечь.

– Как она сегодня? – спросил Жак.

– По-прежнему, – ответила Конни, собирая на поднос чашки. – Похоже, совсем пала духом.

– Может, новость, что брат жив, ее приободрит?

– Пойду спущусь, расскажу ей.

Жак, не говоря ни слова, кивнул. Конни вернулась в кухню, взяла в кладовой фляжку молока, положила ее в полотняную сумку, в которой носила в подвал припасы, как почтальон, перекинула сумку через грудь.

– Попробуй выманить ее подышать, – вслед ей посоветовал Жак.

– Попробую.

Конни привычно забралась в дубовую бочку, вынула доски дна, зажгла масляную лампу и, пригнувшись, пошла по туннелю. Этот ход, ужаснувший ее, когда она преодолевала его в первый раз, теперь совсем ее не пугал. Открыв дверь в подвал, в слабом свете, сочившемся из окошка под потолком, она увидела, что Софи лежит, повернувшись к стене, и спит. Подходило время обеда.

– Софи, – осторожно потрясла ее Конни, – просыпайся, у меня хорошие вести.

Та повернулась на спину, потянулась. Просторная ночная рубашка из белого батиста не могла больше скрыть, как округлился ее живот.

– Какие еще вести?

– Связной только что принес чудесную новость! Твой брат жив и здоров!

Софи села.

– И едет сюда? Едет забрать меня отсюда?

– Возможно, – слукавила Конни. – Но разве не славно знать, что он в безопасности? Он прислал нам книгу о фруктовых деревьях. Помнишь, я тебе читала из нее в Париже, а ты рисовала?

– Помню… – Софи, подтянув колени к груди, обвила их руками. – Чудесные были времена…

– И они вернутся, уверяю тебя!

– И Эдуард скоро приедет, – мечтательно проговорила Софи, направив взгляд в пустоту, – и заберет меня из этого ада. Или, может быть, Фредерик… – Она вдруг схватила Конни за руку. – Ах, Конни, ты представить себе не можешь, как мне его не хватает!

– Отчего же, я представляю! Ведь и у меня есть человек, по которому я скучаю.

– Да, твой муж, – кивнула Софи, как-то сразу погасла и опять улеглась. – Нет, я не верю, что эта война когда-нибудь кончится. Я думаю, что умру в этой дыре.

За последний месяц Конни слышала эти слова десятки раз и по опыту знала, что средств вывести Софи из этого состояния нет.

– Скоро весна, Софи, скоро начало новой жизни. Ты должна в это верить.

– И я хочу, правда, очень хочу! – но тут, под землей, когда я одна ночью, поверить в это ну никак невозможно!

– Я понимаю, тебе трудно, но сдаваться нельзя.

Две женщины молча сидели в полутьме, Конни – недоумевая, отчего Софи так и не призналась ей, что беременна. Не может же она сама этого не понимать, видя перемены, случившиеся с ее телом? Или, чего доброго, взращенная в тепличных условиях под опекой Сары и Эдуарда, она не догадывается, что происходит? Конни столько раз порывалась с ней об этом заговорить! По ее подсчетам, ребенок родится через полгода. Да, пожалуй, эта тема – единственное, что может вывести Софи из болота уныния. Значит, надо брать быка за рога.

– Софи, – мягко начала Конни, – ты ведь знаешь, да, что очень скоро у тебя будет ребенок?

Слова эти повисли в сыром, застоялом воздухе подвала, и последовало молчание столь долгое, что Конни подумала, уж не уснула ли Софи снова. Но нет, прервав паузу, та уронила:

– Да.

– И это ребенок Фредерика?

– Конечно! – оскорбилась Софи.

– И ты знаешь, да, что женщина, которая носит ребенка, должна заботиться о том, чтобы он рос и развивался в благоприятной среде? То есть не только хорошо питался, но и дышал свежим воздухом, и чтобы у его матери было хорошее настроение?

Последовала еще одна пауза.

– Давно ли тебе известно? – спросила наконец Софи.

– Сара узнала сразу и сказала мне.

– Да, Сара, конечно, – Софи вздохнула и улеглась поудобнее. – Как я по ней скучаю!

– Я знаю, Софи. Я стараюсь изо всех сил, но понимаю, что заменить ее не могу, – ответила Конни, сама слыша, как зазвенел ее голос.

– Прости меня, Констанс! – Софи, видно, тоже это услышала. – Я понимаю, как много ты для меня делаешь, и я очень тебе признательна, правда. А что касается ребенка… Я стеснялась сказать тебе. Ты думаешь, я что, не понимаю, что я наделала? – Софи стиснула руки. – Нет, наверное, всем будет лучше, если я умру. Что скажет брат, когда узнает? Господи, что он скажет?