– Так почему же вы решили уйти от нас?

– Как бы вам это сказать… Я понимаю, что ваш муж делает все возможное, чтобы помочь брату, но сиделок он нанимает таких, что я бы их близко к дому не подпустила! – Миссис Эрскин поморщилась. – И понятно, что Алекса они раздражают. Поневоле подумаешь, что ваш муж выбирает худших. Хуже не бывает. А если вдруг попадется приличная, с которой Алекс подружится и начнет ей доверять, то Себастьян мигом найдет в ней изъян и ее выставит! И понятно, что поначалу Алекс нуждался в постоянном уходе, но теперь-то он стал здоровей и сам со многим справляется! А еще – вы ведь знаете, тем, кто ухаживает за инвалидами, выплачивают пособие – так вот, ваш муж его получает, мне это точно известно. Может, ему и правда эти деньги нужны… Не знаю…

Эмили сидела затаив дыхание, переваривала услышанное. Значит, Себастьян получает деньги на Алекса…

– Повторю еще раз. Я должна верить, – бывшая экономка, виновато взглянув на гостью, подчеркнула: – должна верить, что ваш муж печется об интересах брата. Но дома-то, что ни говори, его часто нет, он то и дело в Лондоне. А я всегда там, и эти вечные склоки, ссоры и смены сиделок никому не в радость, и мне тоже. А уж последняя… – Она закатила глаза. – Уж если Алекс запустил в нее чашкой, то я и подавно бы запустила. Пила она, извините меня, как лошадь! Сколько я пыталась втолковать это вашему мужу, но у него как пробки в ушах! И терпению моему пришел конец, исстрадалась я за мастера Алекса и ушла. Сил моих больше нет.

– Понятно.

– А теперь, – со вздохом произнесла миссис Эрскин, – ваш черед со всем этим справляться. Уж как я вам сочувствую, милая, просто всем сердцем!

Эмили не знала, что на это сказать.

– Спасибо, миссис Эрскин, что поделились со мной.

– Надеюсь, я не брякнула ничего бестактного. Все чистая правда, все как есть. Они оба хорошие…

Женщины помолчали. Эмили – с пониманием, что миссис Эрскин в ходе рассказа пустила в ход всю дипломатию. Словно прочтя ее мысли, та добавила:

– Они ведь росли у меня на глазах. Я люблю их обоих, что бы они ни натворили…

– Да, миссис Эрскин. Спасибо за чай. – Навалилась вдруг страшная усталость. Эмили встала из-за стола. – Я очень ценю вашу откровенность. А теперь мне пора.

– Да, милая. – Хозяйка, проводив ее к выходу, у двери положила большую, натруженную ладонь ей на плечо. – Надеюсь, я не выпустила в курятник лису. – И, встретив вопросительный взгляд, пояснила: – Ну, не сказала того, чего вам лучше бы не знать.

– Я могу лишь поблагодарить вас. Мне требовалось понять, и я поняла.

– Отлично. И помните, вы всегда найдете здесь чашку чаю.

– Еще раз спасибо. – Эмили переступила порог и взялась за руль велосипеда.

– Присматривайте за Алексом, ладно? Он такой уязвимый… – Встретившись с миссис Эрскин глазами, Эмили поняла, что та имела в виду. Она кивнула и поехала назад в Блэкмур-Холл.

Глава 26

К Алексу в тот вечер она не пошла. Устроилась у камина в гостиной и, чтобы ничего не забыть, подробно записала все, что рассказала ей миссис Эрскин. Сомневаться в основательности характеристик, которые экономка дала братьям, не приходилось, и в целом они совпадали с ее собственными впечатлениями. Разве она не столкнулась уже с умением Себастьяна перевернуть все с ног на голову и убедить тебя, что черное – это белое, причем именно в этих словах? С его способностью излагать факты так, что любой из них предстает в ином свете, она также уже познакомилась.

Неужели Себастьян, как дала понять миссис Эрскин, – лгун, мошенник и провокатор, который ни перед чем не остановится, чтобы уничтожить родного брата? И если правда, что у Себастьяна зуб на Алекса, значит ли это, что он на этом основании плохой человек?

Эмили припомнила случай с мобильным телефоном, когда Себастьян с легкостью убедил ее, что расстраиваться из-за того, что он не звонил ей несколько дней, глупо и нелепо. И пусть он уверяет, что заранее сообщил ей о своем намерении заехать в шато, чтобы начать упаковывать книги, она точно помнит, что этого не было. И почему он не хочет, чтобы она ездила с ним в Лондон, а оставляет ее здесь, в Йоркшире?

Нет, так дальше нельзя, так черт знает до чего додумаешься.

Она сейчас в состоянии, которое отец называл «луна на ущербе», – когда человеческий организм истощен, а разум потерял свою остроту.

Поднявшись в спальню, Эмили порылась в своей косметичке, нашла таблетки от бессонницы, которые прописал ей врач после смерти матери, и одну запила водой. Прежде всего нужно выспаться. А уж завтра она двинется в своих поисках дальше.


В шесть вечера она постучалась в дверь Алекса, весь день перед тем потратив на то, чтобы логически примирить собранные факты и выстроить их в порядок. Вооруженная бутылкой красного вина, она услышала голос Алекса.

– Я у компьютера! – крикнул он. – Кое-кто из моих отпрысков потерпел значительные убытки сегодня, а все из-за того, что на Фиджи не уродился сахарный тростник! Иди сюда!

– Здравствуй, Алекс! – Эмили остановилась в дверях, завороженная игрой красного и зеленого на экране его компьютера.

– Здравствуй, – ответил он, не отрывая глаз от экрана. – Давно не виделись.

– Я принесла вот это! – Эмили протянула бутылку. Повернув голову, Алекс изобразил причитающееся случаю удивление.

– Ты уверена?

– Вполне.

– Что ж, сюрприз приятный. – Он отъехал от компьютерного стола и с широкой улыбкой развернулся лицом к гостье. – Я тебя имею в виду, не вино.

– Прости, что не пришла раньше.

– Да ладно, нам, изгоям, к этому не привыкать! И все-таки я рад тебя видеть, Эм. Мне принести бокалы или ты сама?

– Я сама.

– Вот и умница.

Отыскав в кухонных шкафчиках штопор и два бокала, Эмили прошла за Алексом в гостиную, где он, нагнувшись, принялся разжигать огонь. Откупорила бутылку, разлила вино по бокалам, один подала ему. Он смотрел на нее с нескрываемым интересом.

– Santй, – сказала она и сделала глоток. – Твое здоровье!

– Ну, давай, – Алекс по-прежнему не сводил с нее умных глаз. – Давай, начинай.

– Что?

– Ты пришла мне что-то сказать или спросить. Я весь внимание.

– Да, так и есть. – Эмили поставила бокал на стол и села в то кресло у камина, которое стояло поближе к нему. – Алекс, ты лжец?

– Что?! – хмыкнул он. – Ну что я могу на это ответить? Конечно, нет! А если честно, то я врал, наверное, когда сидел на сильных наркотиках, но в тех обстоятельствах это норма.

– Прости, пожалуйста, но мне казалось, я должна об этом спросить, имея в виду, что хочу просить тебя – более того, умолять! – сказать мне правду.

– Да, ваша честь. Правду и ничего, кроме правды. Эм, что происходит?

– Я вчера съездила к Норме Эрскин.

– А, понятно. – Алекс сделал глоток вина. – И что эта достойная женщина тебе рассказала?

– О вашем детстве, по моей настоятельной просьбе, и проявила себя великим дипломатом. Но в результате у меня возникли вопросы, которые я хочу задать тебе, – ну, чтобы справиться с тревогой, которая меня одолевает, и расставить все по местам.

– Ага… Думаю, мне понятно, к чему идет дело. А именно, к разговору, которого я всячески старался избежать, – оценил обстановку Алекс. – Ты точно уверена, что хочешь продолжить? Ведь я скажу тебе одну правду. Только правдой это, как всегда у людей, будет только с моей точки зрения. Она может оказаться и пристрастной, и извращенной.

– В таком случае, думаю, будет проще, если я сначала задам тебе несколько простых вопросов, а ты будешь отвечать «да» или «нет».

– Эмили! А ты не думала о карьере юриста? Мне кажется, тебя ждет успех! – попытался он разбить напряжение.

– Алекс, это серьезно.

– Да будет вам, ваша честь, ничто в этой жизни не серьезно до такой степени, пока ты жив и трепыхаешься.

– Прошу тебя, Алекс!

– Извини. Буду отвечать «да» и «нет» и не стану вдаваться в подробности, пока ты не попросишь. Начинай.

Эмили заглянула в свой список.

– Итак, первый вопрос. Когда ты был маленьким, случалось ли, что твой брат дразнил тебя и задирал? А потом, когда надо было держать ответ, врал насчет того, кто затеял драку или проказу, и ответственность всегда падала на тебя?

– Да.

– Когда ты получил свою стипендию и поехал учиться в ту школу, где уже учился твой брат, было ли так, что он опять старался представлять дело так, будто это ты виноват в неприятностях, которые там случались? К примеру, не он ли разжег тот пожар, за который тебя исключили из школы?

На лице Алекса отразилось сомнение, он ответил не сразу:

– Я вынужден думать, что, да, он. Это сделал уж точно не я, хотя четверо мальчиков и учитель присягнули, что видели, как кто-то вроде меня выбежал из спортзала как раз перед тем, как там вспыхнул огонь. Нас с Себастьяном на расстоянии спутать было очень легко.

– Почему ты не защищался?

– Я-то думал, тебе нужны «нет» или «да»? – вскинул бровь Алекс. – Ну подумай сама, разве я мог указать пальцем на брата? Да и никто бы мне не поверил. Себастьян представил себя белей белого. Настоящий Макавити из стихотворения Элиота. «Он двадцать алиби подряд представит на суде, как доказательство того, что не был он нигде»[2]. И доказательств, кстати, что это был он, никаких нет, так что вопрос остается открытым.

– Я поняла. Хорошо, теперь следующий вопрос: пил ли ты спиртное в ту ночь, когда вы двое – тебе было восемнадцать – поехали вечером в паб, а кончилось все тем, что тебя обвинили в вождении в нетрезвом виде?

– Нет, насколько я знаю, не пил. В пабе я, как всегда, заказал апельсиновый сок.

– Ты веришь, что твой брат подлил тебе спиртного в питье?

– Да, – не колеблясь ответил он.

– Ты когда-нибудь обвинял его в этом?

– Нет. Тут ничего не докажешь.

– Ты считаешь, он сделал это для того, чтобы ты не учился в Кембридже?