– Я что-то вдруг так проголодалась! – с улыбкой призналась она. – Наверное, это действует воздух Прованса.

После ужина Конни снова усадила ее у очага. Софи зевнула.

– Так хочется спать, Констанс, глаза сами собой закрываются.

– Ну так поспи!

Софи задремала, а Конни перешла в кухоньку помочь Жаку прибрать после ужина. Тот с мрачным лицом ставил вымытые тарелки в буфет.

– Знаете, это место, где мадемуазель Софи придется скрываться, ей будет не по душе, хотя я постарался как мог сделать его поуютней, даже ковры туда отнес. Но это подземелье, и там холодно, и дневного света почти нет. Вот уж, в самом деле, поневоле порадуешься, что ей, бедняжке, к отсутствию света не привыкать! – Жак покачал головой. – Для человека с обычным зрением такая участь, право, была бы страшнее смерти. Будем надеяться, что война скоро кончится, и Софи выйдет на волю.

– И мы все выйдем на волю, – по-английски пробормотала себе под нос Конни.

– Надо поскорее ее туда увести; я при ней не сказал, но гестаповцы вчера обыскали и шато, и винодельню с подвалами. Видимо, из Парижа пришло известие, что Эдуард скрылся. Но там они ни за что ее не найдут. А вы, мадам? Как это вышло, что вы теперь вроде горничной при Софи?

– Видите ли…

Жак правильно прочитал сомнение в ее глазах.

– Мадам, винодельней де ла Мартиньерес моя семья управляет уже двести лет. Мы с месье Эдуардом вместе выросли. Он мне как брат. Мы оба мечтали, как сделать жизнь в этой стране лучше. И поскольку нам предстоит жить под одной крышей, думаю, разумней вам мне доверять.

– Вы правы. – Конни собралась с духом и вкратце изложила свою историю. Жак слушал спокойно, не отводя глаз от ее лица.

– Значит, – заключил он, – вы хорошо выученная диверсантка, но выучка ваша пропадает впустую. Очень жаль. Но зато, если снова нагрянут немцы и наткнутся на вас, вы не новичок и сумеете себя держать. Как вы думаете, есть у них ваша фотография?

– Нет. К тому же я изменила цвет волос.

– Хорошо. Завтра я добуду для вас новые документы. Мы выдадим вас за мою племянницу, которая приехала из Гримо помогать мне с уборкой. Как вы на это смотрите?

– Положительно, Жак, – кивнула Конни, думая, сколько еще личин придется сменить ей, прежде чем она выберется из Франции. – Делайте, что считаете нужным.

– Я поселю вас наверху, в маленькой спальне рядом с моей. Жаль, что нельзя устроить так же мадемуазель Софи, но вы же понимаете, мадам, если гестапо вломится сюда посреди ночи, из-за ее слепоты мы не сможем быстро ее спрятать. А я поклялся месье Эдуарду, что сберегу ее. Придется ей потерпеть…

– Да, конечно. Но боюсь, есть еще одно обстоятельство, о котором вам нужно знать, – Конни решила, что должна рассказать ему о Софи всю правду. – Видите ли… Софи беременна.

На лице Жака отразилась гамма эмоций, кончая ужасом.

– Как?! Кто?! Эдуард знает?

– Нет, и даже Софи еще мне об этом не говорила. Мне рассказала Сара, ее горничная, она знает ее как никто. Но это еще не самое худшее, месье… – Конни сделала паузу. – Отец ребенка – немец, высокопоставленный офицер ЭсЭс. – Жак замер, совершенно сраженный. – Я сожалею, что вынуждена вам это сказать, – видя его реакцию, добавила она.

– Моя маленькая Софи… Поверить не могу! – Жак потряс головой. – А я-то думал, ей грозят только боши! Нет, если станет известно, что у нее ребенок от эсэсовца, на нее обрушатся проклятия всей Франции! Недели две назад у нас в деревне женщина, о которой знали, что она спит с немцами, пропала из своего дома. Потом тело нашли на берегу. Ее избили до смерти и бросили в море. – Жак покачал головой. – Ну и дела, мадам, хуже не придумаешь…

– Знаю, – кивнула Конни. – Но что поделаешь?

– Вы уверены, что о ее связи с немцем никому не известно? И о том, что из этого вышло?

– Да, абсолютно уверена.

– И на том спасибо, – выдохнул Жак. – Пусть оно так и остается.

– Могу только добавить, пожалуй, что Эдуард сказал мне однажды, что этот немец ему нравится. При других обстоятельствах, сказал он, мы могли бы стать друзьями. В самом деле, Фредерик помог нам бежать из Парижа. И я верю в то, что человек он хороший.

– Нет! – возмутился Жак. – Он немец, а немцы насилуют нашу страну и наших женщин!

– Согласна, но порой форма, которую на тебя надели, не соответствует тому, что ты за человек. И тому, во что ты по-настоящему веришь, – Конни вздохнула.

– Значит, еще важнее, чтобы Софи была хорошо спрятана. Хотя один Бог знает, чем все обернется для нее после войны… – мрачно рассуждал Жак. – Понимаете, я с самого ее детства люблю ее, как родную. Мне думать невыносимо, что… – его передернуло. – Это война, будь она проклята, разрушила жизнь прекрасной молодой женщины! Всякий скажет, что одинокой и незамужней матери во всякие времена жить непросто, а уж теперь… Хоть бы Эдуард выбрался из этой переделки и снова взял жизнь под уздцы… А пока мы с вами должны сделать все, чтобы защитить нашу Софи.

Той же ночью Жак привел их в винный подвал, где стояли огромные, в шесть метров высотой, из русского дуба бочки, в которых зрело вино. Остановясь перед одной из бочек в самой глубине помещения, Жак поднялся по маленькой приставной лестнице к огромному крану, снял несколько боковых досок и забрался в бочку. Софи и Конни, стоя внизу, слышали шорох и треск. Наконец в проеме показалась голова Жака.

– Забраться будет сложновато, мадемуазель Софи, но вы не бойтесь, я вас поддержу. Мадам Констанс, пусть она поднимется по лестнице, а я уж тут ее подхвачу. А потом вас, следом.

– Мы что, забираемся в бочку? – изумилась Софи. – Я ведь не буду жить в бочке?

– Давай, Софи, возьми Жака за руку, он поможет, – подтолкнула ее в спину Конни, направляя по лесенке, и Софи исчезла во тьме, откуда послышалось, как Жак тихо и ласково ей что-то втолковывает.

– А теперь вы, мадам Констанс, – повысил он раздавшийся эхом голос.

Конни взобралась следом и сверху разглядела, что три доски из основания бочки вынуты, а Софи и Жак, у которого в руке был светильник, стоят в темноте уже под бочкой. Она влезла в проем и вскоре оказалась рядом с ними.

– Пойдемте, – сказал Жак, свободной рукой пригнув Софи голову. Конни тоже пригнулась, чтобы не стукнуться лбом. Туннель – она не знала, как еще назвать этот низкий проход, – показался ей бесконечным. Никогда не страдавшей клаустрофобией, даже ей стало не по себе, когда Жак наконец привел их к маленькой дверце. Он отомкнул дверцу, и они оказались в квадратной комнате с голыми кирпичными стенами, под потолком которой виднелось маленькое зарешеченное окно. Присмотревшись, Конни разглядела в полутьме кровать, кресло, комод и даже ковер на каменных плитах пола.

– Где мы, Жак? – пискнула Софи, когда он усадил ее на стул. – Тут так холодно и промозгло! А запах…

– Мы в подвале шато. Через стенку – винный подвал. Вы будете здесь в безопасности, мадемуазель.

– Ты хочешь сказать, я должна здесь остаться? В этом холодном, сыром месте? И пробираться этим длинным туннелем каждый раз, когда мне захочется выйти? – в голосе Софи прозвучал ужас. – Ты не можешь оставить меня здесь, Жак, прошу тебя! Это бесчеловечно!

– Дорогая моя, послушайте меня внимательно. Поскольку никто не видел, как вы входили в шато, нет никаких причин, чтобы время от времени не подниматься в дом. Конечно, при плотно закрытых ставнях. И можно будет гулять во внутреннем дворике, там вас никто не увидит. Но сейчас, ради вашей же безопасности, вам, конечно же, следует оставаться здесь.

– А как мне мыться? – почти в истерике вскричала она. – И все прочее, что полагается даме?

Жак открыл еще одну дверцу и посветил внутрь.

– Вот, тут есть удобства.

Конни, заглянув, увидела умывальник с тазом и тумбочку для ночного горшка. Тут парафиновая лампа в руке Жака внезапно погасла, и все трое оказались в кромешной тьме. Да, это был тот мир, в котором обитала Софи, мир тьмы. Жак пытался снова разжечь лампу, и пока это у него не получалось, у Конни было время порадоваться за Софи, что той все равно, горит лампа в ее застенке или не горит.

– Я не могу быть здесь одна, – ломая руки, вымолвила Софи. – Не могу!

– Выбора нет, – вдруг посуровел Жак. – Днем, я же сказал, сможете выходить, но ночью мы рисковать не можем!

– Конни! – вскричала Софи, направив руку в ее сторону. – Пожалуйста, не оставляй меня здесь! Умоляю!

Жак, не обращая внимания, повернулся к Констанс:

– Я должен показать вам, мадам, как отсюда сразу попасть в шато. Тот, кто придумал этот тайник, знал толк в таких вещах: здесь два выхода.

Он подошел к противоположной стене, где оказалась еще одна дверь, и повернул ключ. Толкнул дверь, и, когда она распахнулась, Конни увидела расстилавшийся перед ней просторный винный подвал. Жак провел ее в противоположный его конец и указал на ступеньки:

– Они ведут в хозяйственные помещения дома. Если не открывать ставни, можно брать в кухне воду и готовить еду. Только огонь разжигать видом нельзя. Мы находимся в долине, а деревня – над нами, там сразу заметят дым.

– Я все поняла, – кивнула Конни, почувствовав облегчение от того, что из подземной темницы есть путь полегче.

– Я сейчас вас тут оставлю с мадемуазель, чтобы вы устроили ее на ночь. Завтра можно будет подняться наверх, принять ванну, сменить одежду… Повторю еще раз: вечером никакого огня, даже с закрытыми ставнями. Его будет видно на мили вокруг. Внимание нам привлекать ни к чему.

– Хорошо.

– Сумеете найти дорогу назад? Уверены? Я оставлю вам лампу, – говорил он, шагая назад в темницу, где, уронив голову на руки, тихо плакала Софи.

Он ушел, а Конни села на кровать рядом с Софи и взяла ее за руку.

– Софи, милая, постарайся быть сильной. Тебе ведь только ночью придется бывать здесь. Я думаю, не такая это большая цена за безопасность.

– Но здесь так ужасно! И этот запах… – Софи передернуло. – Констанс, ты посидишь со мной, пока я не усну?