– Да, на вещи, которые считала для себя важными. Шато это не касалось.

– Судя по счетам, которые я видел, предпочтение отдавалось радостям дома Шанель.

– Высокую моду мама жаловала, весьма. – Эмили с чашкой кофе уселась напротив. – Даже в прошлом году, когда была уже очень больна, не пропускала показов.

– С характером была дама. И знаменитость! Ни одна влиятельная газета не оставила без внимания ее кончину. И удивляться тут нечему. Де ла Мартиньересы – одно из самых знатных семейств Франции.

– Да, я тоже читала газеты, – кивнула Эмили. – Насколько я понимаю, мне придется вступать в наследство.

– Да, Эмили, и, спору нет, когда-то ваша семья была сказочно богата. К сожалению, времена изменились. Благородное имя по-прежнему живо, но богатство – в прошлом.

– Я это подозревала, – нимало не удивилась Эмили.

– Вряд ли для вас новость, что ваш отец не обладал качествами делового человека. Он был интеллектуал, ученый, деньги его не интересовали. Я не раз пытался побеседовать с ним о том, как выгоднее вложить средства, пытался убедить его подумать о будущем, но его это не занимало. Впрочем, с другой стороны, двадцать лет назад это особенного значения не имело, поскольку состояние было значительное. Но потом, вследствие незаинтересованности вашего отца и склонности вашей матушки иметь все только самое лучшее, оно резко уменьшилось. – Жерар вздохнул. – Мне жаль, Эмили, если я вас огорчаю.

– Я ожидала чего-то подобного, и потом, меня это не так уж волнует. Просто хотелось бы привести в порядок дела и вернуться в Париж, к работе.

– Боюсь, Эмили, что ситуация несколько сложнее. Повторю, времени вникнуть в обстоятельства подробно у меня пока не было, но сразу могу сказать, что имение обременено долгами, и немалыми. Долги эти следует заплатить как можно скорее. Ваша мать под залог одного только парижского дома умудрилась набрать займов почти на двадцать миллионов франков. Но помимо этих у нее были и другие долги, с которыми также тянуть не следует.

– Двадцать миллионов франков?! – ужаснулась Эмили. – Как такое возможно?

– О, это несложно. Когда источник средств стал иссякать, ваша мать не сочла нужным изменить свой образ жизни. Много, много лет она жила на заемные деньги. Прошу вас, Эмили, – оборвал себя Жерар, заметив, как она на него смотрит, – прошу вас, не впадайте в отчаяние. Эти долги вы выплатите без особенных затруднений, продав парижский дом, за который, я полагаю, можно выручить около семидесяти миллионов, плюс еще обстановка. К примеру, великолепная коллекция ювелирных украшений, которую ваша матушка держала в банковском сейфе, ценные картины и прочие произведения искусства… Вы ни в коем случае не бедны, Эмили, это уж вы мне поверьте, но действовать нужно быстро и о будущем позаботиться незамедлительно.

– Понятно, – медленно выговорила Эмили. – Простите меня, Жерар. Я пошла в отца и касательно финансовых вопросов не имею ни опыта, ни особенного к ним интереса.

– Прекрасно вас понимаю. Ваши родители оставили вам нелегкое бремя, и легло оно исключительно на ваши хрупкие плечи. Хотя, – Жерар вскинул бровь, – это поразительно, сколько родственников у вас вдруг возникло.

– Что вы имеете в виду?

– О, вы не беспокойтесь, для стервятников это обычное дело, слететься на свежее горе. В нашем случае я получил уже около двадцати писем от людей, утверждающих, что они с де ла Мартиньересами в кровном родстве. В той или иной степени. Четверо незаконнорожденных братьев и сестер, очевидно, зачатых вашим отцом вне брака. Двое кузенов, дядя и еще одна особа из персонала, обслуживающего ваш парижский дом в шестидесятые годы, которая клятвенно заверяет, что ваша матушка пообещала оставить ей в завещании Пикассо. – Жерар с улыбкой покачал головой. – Все это весьма ожидаемо, но, к несчастью, по французским законам каждое требование должно быть рассмотрено по всей форме.

– Вы ведь не думаете, что там есть хоть одно серьезное? – высказала надежду Эмили.

– Крайне сомневаюсь, что есть. И, если это послужит вам утешением, скажу, что подобное происходит после каждой кончины, которая освещается в прессе. Предоставьте это мне и не беспокойтесь. Я бы предпочел, Эмили, чтобы вы сосредоточились на том, что вы решите насчет шато. Как я уже сказал, долги вашей матери легко компенсируются продажей парижского дома и его содержимого. Но у вас на руках по-прежнему остается эта огромная собственность, которая, судя по тому, что я видел, находится в плачевном состоянии и нуждается в ремонте. Что бы вы ни решили, в любом случае вы останетесь весьма состоятельной женщиной, но все-таки, намерены вы продать свою усадьбу или нет?

Эмили, уставясь в пространство перед собой, тяжело вздохнула.

– Откровенно говоря, Жерар, мне хотелось бы, чтобы все это решилось само собой. Или чтобы кто-то принял решение за меня… А потом, что делать с виноградниками? Производство вина приносит какой-нибудь доход?

– И в этом я тоже разберусь, если вы мне поручите. Если вы решитесь продать шато, то производство вина пойдет в придачу.

– Продать шато… – вслед за ним повторила Эмили. Произнесенные вслух, слова усиливали тяжесть решения, которое ей предстояло принять. – Этот дом принадлежит нашей семье уже два с половиной века. И теперь мне надо решить, что с ним делать! А ведь я, – она вздохнула, – я даже не представляю себе, как поступить лучше…

– Охотно верю. И это тем более печально, что вы совсем одна. – Он сочувственно покачал головой. – Что мне сказать? Разве мы выбираем жизненные ситуации, в которых оказываемся? Я сделаю все, чтобы помочь вам, Эмили, все, что, я знаю, в подобных обстоятельствах ждал бы от меня ваш отец. А теперь, с вашего позволения, пойду приведу себя в порядок с дороги, а потом мы прогуляемся к виноградникам и переговорим с управляющим. Как вы на это смотрите?

– Одобрительно, – кивнула Эмили. – Я открыла ставни в той спальне, что налево от главной лестницы. Оттуда отличный вид, лучший в доме. Проводить вас?

– Нет, благодарю. Я много раз ночевал там прежде. Дорогу найду.

Жерар поднялся и с легким поклоном в сторону хозяйки вышел из кухни, чтобы по главной лестнице подняться в отведенную ему спальню. На полпути помедлил, чтобы взглянуть на портрет – запыленное, выцветшее изображение одного из предков Эмили. Сколько вымерло старых, благородных семейств, и все, связанное с ними, исчезает, оставив по себе едва заметный след на песке.

Любопытно, подумал он, что сказал бы Жиль де ла Мартиньерес – воитель в латах, столп общества в кудрявом парике и, по некоторым сведениям, любовник Марии-Антуанетты, – узнай он, что будущее его рода легло на плечи одинокой молодой женщины. Да к тому же такой, которую он, Жерар, всегда находил странноватой.

В прошлом, частенько приезжая в шато де ла Мартиньерес, Жерар наблюдал за некрасивой, замкнутой девочкой, стеснительность которой не позволяла ей с непринужденностью принимать знаки внимания взрослых. Дитя тихое и немногословное, на проявления дружелюбия она отзывалась сдержанно до того, что казалась угрюмой. Как нотариус Жерар считал, что его профессиональный долг – не только техническая работа с цифрами и документами, но и умение разбираться в чувствах клиентов.

Эмилия де ла Мартиньерес была загадкой.

Он наблюдал за ней во время похорон, и лицо ее было совершенно непроницаемо. Кстати, нельзя не признать, что с возрастом она стала куда привлекательней. Да и сейчас, в кухне, казалось бы, придавленная грузом непосильной ответственности, она не производила впечатления беззащитной. Это при том, что трудно представить себе существование, более далекое от образа жизни ее предков, чем то, которое она ведет в Париже. Живет самой непримечательной жизнью – тогда как и в ее родителях, и в истории ее семьи все было примечательно.

Оторвав взгляд от портрета, Жерар пошел наверх, размышляя о нынешней владелице дома. Никак к ней не подобраться, и он не знает, с какой стороны к ней подступиться.


Эмили складывала грязные чашки в раковину, когда дверь распахнулась, и в кухню вошла Марго, экономка. Завидев Эмили, она расцвела и бросилась обниматься.

– Мадемуазель Эмили! Я не знала, что вы приехали! Надо было меня предупредить! Я бы все приготовила!

– Я приехала из Парижа поздно ночью. Как я рада вас видеть, Марго!

Та, отступив на шаг, с нежностью оглядела Эмили с головы до ног.

– Ну, как вы, дорогая моя?

– Я? Да, в общем, справляюсь, – честно ответила Эмили, у которой при виде Марго, заботившейся о ней в те летние месяцы, когда девочкой она приезжала в шато, в горле застрял комок.

– Что-то вы похудели. Небось голодаете?

– Ничуть я не голодаю, Марго! Взгляните-ка на меня! Вряд ли я когда-нибудь исхудаю! – С невеселой улыбкой Эмили махнула рукой.

– Фигурка у вас прекрасная! Вот погодите, станете еще под стать мне! – Марго указала на свою полноту.

Эмили посмотрела на поблекшие голубые глаза, на золотые волосы, в которые вкрались седые пряди. Пятнадцать лет назад Марго была настоящей красавицей. Что ж, еще одно свидетельство тому, что ненасытное время пожирает своих детей…

Дверь в сад распахнулась снова. В проеме возник хрупкий подросток, эльф с голубыми, унаследованными от матери, глазами, огромными, в пол-лица. Заметив Эмили, он помедлил и неуверенно повернулся к матери.

– Мама? А это ничего, что я здесь?

– Вы ведь не будете возражать, если Антон здесь побудет, пока я работаю, мадемуазель Эмили? В школе пасхальные каникулы, и мне не хочется оставлять его одного. Он посидит тихонечко с книжкой, можно?

– Ну конечно, о чем речь, – улыбнулась Эмили мальчику. Восемь лет назад Марго потеряла мужа, тот погиб в автомобильной аварии. С тех пор она билась, чтобы вырастить сына. – Здесь на всех места хватит, правда, Антон?

– Да, мадемуазель Эмили. Благодарю вас, – вежливо отозвался Антон и подошел к матери.

– Жерар Флавьер, наш нотариус, сейчас наверху. Он останется на ночь, Марго, – сообщила Эмили. – Он спустится, и мы пойдем на винодельню, повидать Жана и Жака.