– Я поеду к Жану в среду, – сказал отец. – Уверен, ему будет интересно услышать о тебе. И о Жизель, конечно.

– Скажи дяде, что я буду ему писать, – попросила я. – Правда, буду. Я стану писать длинные письма с подробным описанием всего. Скажешь ему?

– Разумеется. Вас я тоже навещу, – пообещал отец. Я знала, что он чувствует себя виноватым из-за того, что посылает нас с сестрой в частную школу, поэтому и дает обещание приезжать к нам уже десятый раз за неделю.

Эдгар вернулся с моим рогаликом и кофе. Папа снова принялся читать газету. Я неторопливо пила кофе, отщипывала кусочки от рогалика, но у меня в желудке было такое ощущение, будто там плавает огромная рыба и щекочет меня изнутри своим хвостом. Спустя несколько минут мы услышали жужжание электрического кресла, на котором Жизель спускалась вниз. По обыкновению спуск сопровождался ее вздохами и стонами.

– Оно так медленно движется. Почему Эдгар не может подняться и просто отнести меня вниз на руках?

Или папа? Надо кого-нибудь нанять специально для этого. Я чувствую себя так глупо. Венди, ты слышала, что я сказала? Прекрати делать вид, что ты глухая.

Папа опустил газету и, покачав головой, взглянул на меня.

– Пойду-ка я лучше помогу ей. – Он поднялся и отправился помочь Венди пересадить Жизель из кресла-подъемника в ее коляску, стоящую внизу.

На пороге двери, ведущей к кухне, шумно появилась Нина. Уперев руки в бока, она пристально смотрела на меня.

– Доброе утро, Нина, – поздоровалась я.

– Что это за «доброе утро»? Ты не ешь то, что приготовить Нина. Будет поездка в Батон-Руж, и тебе нужна сила, слышишь? Я приготовить горячую овсянку. Я взбить яйца как раз так, как ты любишь.

– Думаю, что я слишком нервничаю, Нина. Пожалуйста, не сердись, – взмолилась я.

Кухарка опустила руки и, поджав губы, покачала головой.

– Нина на тебя не сердиться. – Она немного подумала и подошла ко мне, доставая что-то из кармана. – Я давать тебе это, пока не забыть, – произнесла женщина и протянула мне монету в десять центов с просверленной дырочкой и протянутой сквозь нее веревочкой.

– Что это?

– Ты надевать это вокруг твоей левой лодыжки – слышишь? – и никакие злые духи не приходить к тебе. Давай, надевай на ногу, – приказала Нина. Я оглянулась на дверь, чтобы убедиться, что никто не смотрит, и быстро исполнила ее приказание. У кухарки явно отлегло от сердца.

– Спасибо, Нина.

– Злые духи всегда витать вокруг этого дома. Надо быть осмотрительным, – произнесла она и отправилась обратно на кухню. Я никогда не сомневалась в силе талисманов, амулетов, суеверий и ритуалов. Моя бабушка Катрин была на протоке одной из наиболее уважаемых traiteurs – знахарок, способных прогнать злых духов и вылечить людей от разных недугов. Она даже помогала бесплодным женщинам забеременеть. Все на протоке, включая нашего священника, испытывали к бабушке глубокое уважение. В мире акадийцев, из которого я вышла, различные верования вуду соединялись с другими религиозными представлениями о мире, формируя наиболее оптимистичный взгляд на жизнь.

– Мне не нравится эта юбка, – услышала я жалобы Жизель, когда папа вкатил ее кресло в столовую. – Она слишком длинная, и у меня такое ощущение, словно у меня на коленях простыня. Ты выбрала ее потому, что теперь мои ноги кажутся тебе уродливыми, правда? – обвинила меня сестра.

– Именно эту юбку ты согласилась надеть вчера вечером, когда мы выбирали тебе наряд, – напомнила я ей.

– Вчера вечером я просто хотела покончить с этим и избавиться от тебя, – парировала Жизель.

– Что тебе хочется на завтрак, дорогая? – спросил ее отец.

– Стакан мышьяка, – отозвалась та.

Отец улыбнулся.

– Жизель, зачем обострять и без того тяжелую ситуацию?

– Потому что я ненавижу свое увечье, ненавижу идею запереть меня в школе, где я не знаю ни одной живой души, – выпалила она. Отец вздохнул и посмотрел на меня.

– Жизель, просто съешь что-нибудь, чтобы мы могли отправиться в путь. Пожалуйста, – попросила я.

– Я не голодна. – Она на мгновение надулась, потом сама подкатила кресло к столу.

– А что едите вы? Я буду то же самое, – сказала она Эдгару. Тот поднял глаза к потолку и отправился на кухню.

После того как мы закончили завтрак, отец пошел проверить наш багаж. Эдгару и еще одному работнику понадобилось четыре раза сходить туда и обратно, чтобы снести все вниз. У Жизель набралось три чемодана, две картонные коробки, три сумки и ее проигрыватель. Я взяла только чемодан. Так как моя сестра настояла на том, чтобы везти с собой так много вещей, отцу пришлось нанять человека, который поведет фургон с багажом.

Я катила коляску Жизель на галерею, откуда мы могли наблюдать за погрузкой вещей, когда наверху лестницы появилась Дафна в красном китайском кимоно и шлепанцах. Она окликнула нас и спустилась на несколько ступенек. Мачеха заколола свои светлые, рыжевато-белокурые волосы.

– Прежде чем вы уедете, – сказала она, – я хочу предупредить вас обеих, чтобы вы вели себя наилучшим образом. Хотя вы и будете на значительном расстоянии, это вовсе не означает, что вы совершенно свободны в своих словах и поступках. Вы должны помнить, что вы Дюма, и то, что вы делаете, отражается на семейном имени и репутации.

– Что мы можем сделать? – простонала Жизель. – Это просто дурацкая школа для девочек.

– Не дерзи, Жизель. Вы обе можете дать повод неуважительно относиться к этой семье, вне зависимости от того, куда вы направляетесь. Я просто хочу, чтобы вы обе знали – наши друзья посылают в «Гринвуд» дочерей, так что нам сообщат о вашем поведении, я уверена, – пригрозила Дафна.

– Если ты так боишься за наше поведение вне дома, то не отсылай нас, – заявила Жизель. Временами я восхищалась моей сестрой-близнецом, особенно когда она раздражала нашу мачеху.

Дафна выпрямилась и взглянула на нас сверху вниз своими голубыми глазами, превратившимися в ледышки.

– Как бы там ни было, – медленно произнесла она, – вам обеим нужна эта школа, нужна дисциплина. Вас обеих ужасно избаловал ваш отец. Лучше всего для вас – это держаться от него подальше.

– Нет, – возразила я. – Лучше всего для нас быть подальше от тебя, мама. – Я повернулась и толкнула кресло Жизель к двери.

– Помните мои слова! – крикнула Дафна, но я не обернулась. Я чувствовала, как колотится мое сердце, веки защипало от слез ярости.

– Ты слышала, что она сказала? – пробормотала Жизель. – Дисциплина. Они посылают нас в исправительную школу. Там, вероятно, будут решетки на окнах и страшные тетки станут бить нас линейкой по рукам.

– Ах, Жизель, перестань, – взмолилась я. Она все трещала и трещала о том, как все будет ужасно, но я не слушала. Вместо этого мои глаза не отрывались от улицы, а уши ловили звук мотора спортивной машины. Бо обещал появиться до нашего отъезда. Он знал, что мы планировали отправиться в десять, но было уже девять сорок пять, а он так и не приехал.

– Бо, вероятно, не придет попрощаться с тобой, – поддразнила меня Жизель, заметив, что я поглядываю на часы. – Я уверена, что он решил не тратить времени. Может быть, месье уже назначил сегодня свидание другой, новенькой. Ты знаешь, что этого и хотят от него родители.

Несмотря на бравый вид, я не могла не волноваться. А вдруг она права? Я боялась, что родители Бо не дадут ему сказать мне «до свидания» сегодня утром.

Но неожиданно его спортивная машина на полном ходу вылетела из-за поворота. Мотор зарычал, завизжали тормоза, когда Бо остановился напротив дома. Он выпрыгнул из машины и побежал к галерее. Жизель выглядела очень разочарованной. Я оставила ее и бросилась вниз по ступенькам поздороваться с Бо. Мы обнялись.

– Привет, Жизель, – окликнул он, помахал моей сестре рукой и развернул меня, чтобы мы смогли пройтись и побыть немного наедине. Он оглянулся на багаж, загруженный в фургон, и покачал головой.

– Ты на самом деле уезжаешь, – печально отметил он.

– Да.

– Для меня здесь станет теперь невыносимо, – предсказал Бо. – Без тебя в моей жизни образуется пустота. Коридоры в школе покажутся пустыми. Подниму глаза, когда буду на поле, и не увижу тебя на трибуне… Не уезжай, – взмолился он. – Откажись.

– Я должна поехать, Бо. Этого хочет мой отец. Я буду тебе звонить и писать…

– А я буду приезжать к тебе так часто, как только смогу, – пообещал Бо. – Но для меня все теперь изменится – по утрам, когда я встаю, я уже не буду знать, что мы скоро увидимся.

– Пожалуйста, не делай эти мгновения еще более тяжелыми для меня.

Бо кивнул, и мы продолжили прогулку по саду. Справа от нас две серые белки сновали туда-сюда, с любопытством разглядывая нас. Колибри порхали вокруг пурпурной виноградной грозди, а сойка, усевшись на нижней ветке магнолии, суетливо хлопала крыльями. Вдалеке череда хмурых облаков двигалась на гребне бриза на восток, к побережью Флоридского пролива. Не считая этого, купол неба оставался нежно-голубым.

– Мне жаль, что со мной так трудно. Я эгоист. Но ничего не могу с собой поделать, – добавил Бо. Потом обреченно вздохнул и отбросил золотистые пряди со лба. – Итак, – сказал он, – ты отправляешься в модную школу. Держу пари, ты познакомишься с кучей богатых молодых людей, сыновьями нефтяных королей, которые тебя очаруют.

Я засмеялась.

– Что в этом смешного?

– Жизель пригрозила мне сегодня утром, что ты влюбишься в другую девушку, а теперь ты говоришь мне, что это я полюблю другого.

– В моем сердце другой нет места, – ответил Бо. – Там царишь ты.

Мы помолчали, глядя на старую конюшню. Папа рассказывал мне, что в ней уже двадцать лет не держали лошадей. Справа от здания один из рабочих заканчивал обрезку бананового дерева, листья громоздились у его ног. Слова Бо витали в воздухе между нами. У меня заболело сердце, и смешанные слезы счастья и печали хлынули из глаз.