– Наличие огня приблизило нас к цивилизации.

Элизабет с ним не согласилась. Даже при разведенном огне цивилизация казалась бесконечно далекой, поэтому она и отважилась говорить довольно смело, чего не сделала бы при других обстоятельствах.

– Вы сказали, что поддались греху неверного суждения, – напомнила она довольно решительно. – Если ваш грех состоит в том, что вы влюбились в красивое лицо и потом нашли, что характер леди совсем не так прекрасен, как ее внешность, то это вовсе не является таким уж большим преступлением. Многие молодые люди поступают точно так же.

Лорд Рэндольф, должно быть, тоже почувствовал оторванность от всего мира и его ограничений, поскольку он ответил ей вместо того, чтобы дать отпор, которого она заслуживала.

– Вы правы, но только это не то, что сделал я. Мое преступление оказалось намного хуже. Как и вы, я влюбился, будучи очень молодым. Но, в отличие от вашего случая, наши семьи были очень этому рады. Леди Элисон была богатой наследницей, а я был для нее хорошей партией – подходил по социальному положению и имел приличное состояние, чтобы не быть охотником за приданым. И будучи младшим сыном, я имел бы достаточно времени, чтобы посвятить себя управлению ее собственностью после того, как она получила бы наследство.

Отбросив последние крохи хороших манер, Элизабет спросила:

– Проблема оказалась в том, что она вас не любила?

В мерцающем свете костра желваки на его лице пришли в движение.

– Нет, она по-настоящему любила меня. А я, поддавшись минутной глупой трусости, причинил ей нестерпимую, непростительную боль и разрушил обе наши жизни.

Тишина, которая последовала за этим признанием, была настолько долгой, что Элизабет, наконец, произнесла сама:

– Я понимаю, что меня это совершенно не касается, но я сгораю от любопытства. Что же такого отвратительного могло произойти?

Его лицо расслабилось.

– Начав говорить, полагаю, я должен рассказать и все остальное. Я сделал ошибку, обсуждая леди Элисон с одним из моих очень настойчивых друзей. В это время мы ждали ее в гостиной, и мой друг спросил, с чего это я хочу жениться на ней. Если бы Элисон была похожа на маленькую золотую нимфу, то ему, вероятно, мои объяснения и не потребовались бы, но она полностью отличалась от этого типа женщин.

Рэндольф вздохнул.

– Я должен был ответить на его выпад. Вместо этого, поскольку мои чувства к Элисон носили слишком личный характер, и я не хотел выставлять их перед кем-то, кто стал бы надсмехаться над ними, я, придав голосу как можно больше беспечности, сказал, что женюсь на ней из-за денег. Я знал, что эта причина будет ему понятнее всего.

У Элизабет возникло ужасное чувство, что она уже знает, что за этим последует.

– Элисон подслушала и выгнала вас?

– Еще хуже. – Он очень тщательно уложил две большие ветки в костер. – До недавнего времени я не знал во всех подробностях, что случилось. Она действительно подслушала и сказала своему отцу, что не выйдет за меня замуж, даже если я останусь последним мужчиной на земле, но не объяснила причину, почему передумала. Думая, что это всего лишь минутный каприз, ее отец сильно разозлился и запер Элисон в ее же комнате, клянясь, что будет держать там до тех пор, пока она не согласится на замужество. Чувствуя себя преданной и отцом, и мной, Элисон сбежала. Она отсутствовала долгих двенадцать лет. И только в прошлом сентябре она вернулась и наладила отношения со своим отцом.

– О боже! – воскликнула Элизабет. – Как же она смогла так долго выживать самостоятельно?

– Сначала она преподавала. Позже, случайно, она стала земельным управляющим, причем весьма успешным. Я же говорил вам, что она – необычная женщина. Вы мне ее напоминаете. – Рэндольф оторвался от огня, за которым наблюдал с совершенно излишней бдительностью. – После того, как Элисон исчезла, я не однажды задумывался, нет ли в этом моей вины, и когда она вернулась, я спросил ее об этом. Она подтвердила, что подслушала наш разговор и именно это явилось причиной ее побега. – Он горько усмехнулся. – Эту историю лучше рассказывать на Пасху, а не на Рождество. Я на себе прочувствовал, что должен был испытывать Петр, когда понял, что трижды отрекся от Иисуса Христа прежде, чем прокричал петух[40].

Сердце Элизабет болело за обоих молодых влюбленных, чьи жизни были разрушены из-за минутной глупости. Неудивительно, что Рэндольф не мог себя простить. Тот факт, что леди Элисон убежала от своей благополучной жизни, стал ярким доказательством тех мучений, испытываемых ею от очевидного предательства человека, которого любила и которому доверяла.

Элизабет попыталась представить себе, на что была похожа встреча Рэндольфа с его прежней любовью, но воображение отказало ей.

– Должно быть, от вас потребовалось большое мужество, чтобы вновь встретиться с ней.

– Я решил, что лучше уж все узнать наверняка, чем продолжать жить с сознанием вины, в которой не уверен. – Уголок его рта слегка искривился в горькой усмешке. – На самом деле, Элисон удивительно снисходительно отнеслась ко мне. Я не стал бы ее винить, если бы она наставила на меня пистолет, но вместо этого она сказала, что мы все ошиблись, и они с отцом так же ответственны за это, как и я, и что ее жизнь вовсе не была разрушена.

– Ваша Элисон, похоже, замечательная женщина.

– Это так, но она больше не моя Элисон. Спустя несколько недель после появления из изгнания, она вышла замуж за одного из самых печально известных повес Англии, и я точно знаю, что он полностью переродился. Теперь он трезвый, ответственный, и опьянен ею настолько же, насколько она им. Сейчас Элисон счастлива, и она имеет на это право. Она – одна из тех редких людей, которые выковали себе второй шанс для счастья. – Рэндольф сцепил пальцы и уставился на огонь. – Начиная с сентября, я только и твержу себе, что все сложилось как нельзя лучше. Ее сильный характер был бы потрачен на меня впустую. У меня нет никаких достойных недостатков, требующих ее вмешательства, несомненно, я очень быстро надоел бы ей.

– Вы все еще любите ее?

Он вздохнул, его лицо ничего не выражало.

– Я был молодым человеком, который был любим молодой женщиной. Но ни одного из них больше уже не существует.

Это не был настоящий ответ, но, по крайней мере, теперь Элизабет понимала, почему он предложил ей карт-бланш[41]: она напоминала ему женщину, которую он любил. Но как же его жена вписывается в эту картину? В годы одиночества, когда леди Элисон исчезла из его жизни, он, должно быть, женился без любви и жил, сожалея об этом. Элизабет не посмела расспрашивать его о браке; она уже и так была непростительно любопытна. С печалью в голосе она произнесла:

– Возможно, только молодежь достаточно глупа или достаточно смела, чтобы влюбляться, и это – та причина, почему вторые шансы даются очень немногим.

Вспомнив о своих волосах, Элизабет решила, что пора дать им свободу, или к утру ее будет мучить головная боль. Вынув все шпильки и убрав их в корзину, чтобы не потерять, она начала расчесывать свои спутавшиеся завитки пальцами в бесполезной попытке придать им благопристойный вид. Когда Рэндольф поднял голову, она объяснила:

– Если сюда заявятся волки или другие дикие животные, я, пожалуй, со своими волосами смогу сыграть Медузу-Горгону и превратить их в камень.

Он хихикнул, выходя из своего угнетенного состояния.

– Вы должны как можно чаще распускать свои волосы – это вам очень идет.

Элизабет закатила глаза в комическом недоверии, и он задумался, а верит ли она хотя бы одному произнесенному ей комплименту. По правде говоря, в свете костра, игравшего в ее каштановых волосах, переливающихся красными и золотыми оттенками, она выглядела очень привлекательной. Возможно не красивой, но совершенно точно притягательной.

Рэндольф торопливо отвернулся к огню, понимая, что при данных обстоятельствах ход его мыслей принимает опасный оборот, а ведь она ясно дала понять, что он не вписывается в ее планы на будущее. Очевидно, помня свою прошлую любовь, она не хотела выходить замуж без любви. Возможно, в этом она поступала более мудро, чем он, поскольку его единственная попытка привела к пагубными последствиями. Тем не менее, чем больше он общался с Элизабет Уокер, тем увереннее он становился в своих мыслях о том, что им было бы очень хорошо вместе, если бы она снизила свои запросы и приняла его таким, каков он есть.

Возможно, поговорив так откровенно о своем прошлом, теперь они чувствовали некоторую неловкость, но, с другой стороны, они поступили правильно. Вечер располагал к дружелюбному молчанию, прерываемому случайными ничего не значащими фразами. Они сидели на расстоянии нескольких футов друг от друга спиной к утесу, что давало хоть какую-то защиту от резкого декабрьского ветра. Везувий находился достаточно близко, чтобы просматриваться на фоне вечернего неба. Вид перед ними открывался драматический, но захватывающий. К их счастью, небольшой костерок создавал некий успокаивающий комфорт, давая к тому же и некоторое тепло.

Наконец, они сделали небольшой набег на содержимое корзины для пикника, и там еще оставалось достаточно еды на раз или два. После того, как они перекусили и выпили немного вина, Рэндольф спросил:

– Как вы себя чувствуете? Уже сейчас прохладно, а к утру станет значительно холоднее.

– Все хорошо, спасибо.

Голос Элизабет показался Рэндольфу несколько напряженным, и когда он посмотрел на нее более внимательно, то увидел, как она кутает в коврик свои колени, и он понял почему.

– Вы мерзнете, не так ли? И вы слишком практичны, чтобы признаться в этом, поскольку у нас нет достаточного количества дров, чтобы разжечь костер побольше.

– Это вы сказали, не я.

Рэндольф скинул свое пальто и вручил ей.