– Я не стану ни на чем настаивать до конца сезона, – продолжал он. – Каждый из нас что-то решит. Мы оба еще не знаем, не окажется ли совместная жизнь невыносимой для каждого из нас. Если же окажется, что это так, то будем надеяться, что мы сможем заключить какое-то приемлемое для обоих соглашение. Вы всегда сможете вернуться в Данбертон и жить там самостоятельно. Моим же домом станет весь остальной мир. И более приказаний, как вы изволите выражаться, присоединиться ко мне не последует. Хотя это был не столько приказ, сколько просьба.

Она почувствовала, что в голосе его прозвучала обида.

«Хорошо бы она этого не заметила», – подумал он.

Она мягко улыбнулась.

– Разве просьба мужа не является одновременно и приказанием? – спросила она.

– Нет, – коротко ответил он. – Если речь идет о данном муже. А данный муж – единственный, который у вас есть. И я не потерплю, чтобы вы то и дело устраивали ссоры со мной, как это было в Корнуолле. Я требую, чтобы вы обращались со мной вежливо, как это принято в обществе!

– Это приказание, милорд?

Его рука, лежащая на каминной полке, сжалась и снова разжалась.

– Вы только что согласились попытаться, – сказал он. – Я очень старался объяснить, что предоставляю вам возможность улаживать стоящую перед нами проблему на равных правах со мной. Вы все еще хотите попытаться?

– Да, – сказала она. – Полагаю, это так. Да, я хочу провести это время с вами. Или хотя бы часть этого времени. У вас здесь друзья, и вы, без сомнения, захотите проводить время с ними. Быть вместе каждый день, каждую минуту – это действительно тяжело, не так ли? Но иногда, вероятно, возможно.

При слове «день» их взгляды встретились. На этот счет он пребывал в полной нерешительности. Да, в нерешительности – и, вероятно, не станет заговаривать об этом, пока не поймет, чего же действительно хочет. Но слово «день» словно повисло между ними, равно как и неловкость в связи с тем, что был вечер, они были одни в доме, вдали от прислуги. И что они муж и жена.

– Еще одно, – сказал он. – И тут выбор за вами. Хотите ли вы, чтобы в это время у нас были супружеские отношения? Скажите честно, если можете.

Впервые за весь их разговор она утратила самообладание. Лицо ее вспыхнуло. Но она не пошевелилась и не опустила голову.

– Это было бы неразумно, – ответила она.

– Неразумно? – Ему показалось, что в комнате вдруг стало нечем дышать.

– Это хорошо, когда любишь, – спокойно сказала она. – А здесь ведь никакой любви нет.

– В семейной жизни часто нет любви, – возразил он. – Иногда это делается просто для удовольствия. Иногда по другим причинам.

– Никакого удовольствия мы не испытаем. Мы договорились, что за это время попробуем выяснить, есть ли у нас возможность жить вместе, хотя бы иногда. Я понимаю, что мы должны отыскать такую возможность. Вы человек, обладающий собственностью и состоянием, и вы захотите, чтобы вам наследовал сын – плоть от плоти вашей. Но сейчас, милорд, между нами нет ничего, кроме желания сделать попытку слегка снять враждебность, которая за этот вечер не один раз перерастала в раздражение.

Он знал, что Майра честна до грубости. Почувствовал ли он разочарование? Он хотел ее, в этом он себе не мог не признаться. А если он не будет обладать Майрой, он не будет обладать никем – по крайней мере, до того, как они придут к окончательному выводу никогда больше не жить вместе. Но может быть, это и к лучшему? Ведь плотские отношения неизбежно повлекут за собой эмоциональную привязанность. Он не знал, к лучшему ли это или наоборот.

– Значит, это ваш окончательный ответ? – спросил он. – Между нами не будет супружеских отношений?

Она подумала.

– Нет, – сказала она, – это не окончательный ответ. Я здесь, так что какое-то время мы сможем проводить вместе, сможем вместе развлекаться и сможем прийти к какому-то решению относительно будущего. Я же сейчас говорю об этой ночи.

– Стало быть, я смогу повторить свой вопрос?

– Да. – Она твердо посмотрела на него. – Но я не могу обещать, что мой ответ изменится.

Он кивнул.

– Это справедливо, – сказал он.

Он был разочарован. Она его жена, и это внезапно оказалось пугающей реальностью. Как и то, что она здесь, в Хэверфорд-Хаусе, – сдержанная, элегантная и красивая. Это она, Майра, и она ему не принадлежит.

– Вы, наверное, устали? – сказал он, бросив взгляд на часы, стоящие на каминной полке. – Уже очень поздно. В котором часу вы приехали?

– В час позднего обеда. Мы выехали сегодня рано утром, чтобы избежать еще одной ночи в дороге.

– В таком случае вы позволите мне проводить вас в вашу комнату? – спросил он, оттолкнувшись от камина и делая несколько шагов к се креслу.

– Благодарю, – сказала она.

Она встала и положила руку ему на запястье. Он вспомнил, как она высока, и обрадовался. Он понял, что ему до смерти надоело танцевать и прогуливаться следи, которые не достают ему даже до плеча, – например, мисс Уилкокс и миссис Херрингтон.

Они поднялись по лестнице и молча прошли по коридору к ее комнате. Из-под двери выбивалась полоска света. Наверное, там ее горничная распаковывает вещи и ждет, когда придет госпожа, чтобы помочь ей лечь.

– Завтра утром я буду дома, – сказал он, – чтобы иметь честь быть к вашим услугам. Но вы не обязаны вставать раньше, чем почувствуете себя окончательно отдохнувшей.

– Благодарю.

Он склонился к ее руке, поцеловал ее и открыл перед Майрой дверь.

– Доброй ночи, – сказал он. – Я рад снова увидеть вас и узнать, что вы полностью выздоровели.

– Доброй ночи… – Она сдержанно улыбнулась, но не вернула ему намек на комплимент. Он хорошо помнил, что Майра всегда так поступала. Она никогда не говорила ему ничего такого, что он уже сказал первым. Когда она была девочкой, он говорил ей – и не раз, – что любит ее. Она никогда не говорила ему в ответ того же.

Она вошла в комнату. Он закрыл дверь и глубоко вздохнул. Нелегко ему придется теперь, когда она здесь, – видеть ее ежедневно и не прикасаться к ней. Но возможно, ее решение правильно? Проблемы их брака не устранишь в постели. Можно еще более их осложнить – особенно если она опять забеременеет.

И видит Бог, ему придется нелегко.

* * *

Майра стояла у окна в своей спальне, рассеянно поигрывая тяжелой косой, которую она перебросила через плечо, и глядя вниз, на площадь. В доме на противоположной стороне горели огни, перед ним стояли два экипажа. На облучках сидели кучера, болтая и смеясь; из дома их не было видно. До Майры долетали звуки их смеха и болтовни. «Лондон, – подумала она, – место оживленное и шумное».

Она сомневалась, удастся ли ей уснуть, несмотря на усталость. Все тут так ново! Попасть в Лондон – все равно, что попасть в другой мир. А увидеть снова Кеннета…

Она не знала, правильны ли все те решения, что она приняла на прошлой неделе. Принимать решения было бы гораздо легче, думала она, если бы можно было всегда знать, что действительно правильно и что не правильно, или если бы можно было, по крайней мере, знать последствия каждого шага. Правильно ли она поступила, приехав в Лондон? Она жила спокойно и насыщенно с тех пор, как выздоровела. И как заметил Кеннет, письмо его вовсе не содержало в себе приказа. Она могла бы ответить «нет». Правильно ли она поступила, позволив ему сопровождать себя повсюду до конца сезона? Решив попробовать развлекаться вместе с ним? Но если она не хочет попробовать хотя бы это, для чего было приезжать в Лондон? Правильно ли поступила, согласившись на попытку сделать что-то из их супружества? И что можно тут сделать, если их обоюдная враждебность имеет такие глубокие корни и так легко вспыхивает? Они будут женаты до конца дней своих, даже если никогда больше не увидят друг друга после того, как закончится лондонский сезон.

Верно ли она поступила, отказавшись от супружеских отношений? Ведь если они пытаются наладить свою семейную жизнь, они должны относиться к ней как к настоящему браку. Но как могла она согласиться? Никак не могла. Она не могла бы принять разумное решение касательно их брака, оказавшись в одной постели с Кеннетом. Она поняла это, как только увидела его.

Она видела, как он вошел в комнату со своими друзьями, смеясь и не зная о се присутствии, и была просто застигнута врасплох волной чувств. Она не могла бы назвать это любовью – она ведь не любит его. Совсем даже наоборот. И похотью это тоже не назовешь, хотя ее охватило глубокое, почти пугающее желание. Она не знала, как это называется. Но она твердо знала по опыту девяти последних лет, по опыту совсем недавнего времени, что этому человеку нельзя полностью доверять, нельзя его уважать и любить. И она не верит, что события ближайших двух недель серьезно изменят ее мнение о нем. Однако она твердо знала – чувствовала это инстинктивно: позволь она ему ту близость, которая существует между мужем и женой, близость, которая была у них в ту жуткую морозную ночь, она никогда не сможет принять разумного решения. Она утратит самоуважение. Потеряет себя.

Она боялась влюбиться в Кеннета. Не любить его, но именно влюбиться. И если она в него влюбится, то захочет остаться с ним вопреки здравому смыслу.

– Кеннет… – прошептала она.

Интересно, представлял ли он хоть сколько-нибудь, как он был желанен ей, когда стоял у камина, опираясь ногой о каменную плиту, облокотившись о каминную полку, по-мужски свободно, такой красивый, элегантный и немного отчужденный? Желание ее до сих пор не угасло.

Она глубоко вздохнула.

«Я рад снова видеть вас».

О да! И она – да поможет ей Бог! – тоже рада снова видеть его.

Глава 18

Странное то было чувство: проснуться, встать и знать при этом, что его жена в Лондоне, а точнее, в соседней комнате. Она приехала, спокойно, без возражений выслушала его.

Она согласилась вместе с ним участвовать в развлечениях, которыми был так богат конец сезона. Она согласилась подвергнуть их брак испытанию за исключением одной стороны брачной жизни. Удивительно, подумал он, что в эту ночь он прекрасно спал.