Что из этих крох можно было вынести? Вот и пришлось, в конце концов, объясняться со мной бабушке. Правда, я, как тогда, так и сейчас, уверена, что она рассказала мне малую толику, похожую на правду. По бабушкиным словам, всё произошедшее было по великой, но юношеской любви, и мы с Ладой появились, как следствие этой любви, и мы должны гордиться этим, должны понять родителей и думать о них хорошо, потому что, не смотря на все препятствия и трудности, они дали нам жизнь. Дальше история не продолжалась, и о том, что родители без особого сожаления расстались и разъехались по разным городам, оставив плоды своей великой любви родственникам, бабушка говорить не любила. А вот маму я однажды спросила, почему же так получилось. Она замолчала на некоторое время, даже улыбаться перестала, хотя мне всегда казалось, что ничто не может убрать с её лица улыбку, она сроднилась с ней, и можно было только улавливать тени изменений и перемен настроения в её улыбках. Но разговор о прошлом маму с толка сбил, правда, в конечном счёте, она меня никаким обстоятельным ответом порадовать не смогла. Лишь ровным голосом сказала, даже попеняла:

— Липа, ты же взрослая девочка. Ты сама должна прекрасно знать, что люди расстаются. И любовь проходит. Вот и у нас с твоим отцом так произошло. Ты просто не представляешь, что это значит — родить детей. Это огромное испытание. Когда-нибудь у тебя будут дети, и ты меня поймёшь.

И мне опять же стало неловко и стыдно, я почувствовала, что лезу не в своё дело, в душу другого человека, а права у меня на это нет. Но ведь оно было, это право, ведь мамино решение определило всю мою жизнь, в итоге. И я просто хотела знать… А она делиться сокровенным не собиралась, и считала себя правой.

Я торопливо сгребла все фотографии в одну кучу и положила обратно в коробку. Закрыла её крышкой.

— Эту коробку можно оставить здесь. В ней ничего важного.

Рома наблюдал за мной, потом по голове погладил, как щенка. Но спорить не стал.

— Как скажешь.

И вот во вторник я заперла квартиру, оставив запасной ключ Свете, мысленно попрощалась и с домом, и со своей привычной жизнью, села в Ромкину машину, и мы выехали в сторону Нижнего Новгорода. Я смотрела с окно, молчала, а Рома мне не мешал. Только спросил:

— Грустишь?

— Настраиваюсь на новую жизнь, — ответила я.

А Роман Евгеньевич кивнул, довольный.

— Так и надо.

Вид с моста на Волгу меня всегда завораживал. Я прильнула к стеклу, улыбнулась, увидев белые теплоходы и речные трамвайчики. А Рома, заметив это, взбодрился.

— Скоро дома будем.

У меня после этих слов неожиданно защипало в носу. Я моргнула раз, другой, Роме улыбнулась и снова к окну отвернулась. Занервничала неожиданно. Мой новый дом. Новый город, новая жизнь.

— Наверное, мне нужно поискать работу, — сказала я, когда мы уже припарковали машину у дома, и Рома вытаскивал из багажника сумки с вещами. Вытащил очередную, и кинул на меня выразительный взгляд.

— Липа, любимая, давай войдём в квартиру, и поговорим об этом там. А желательно на следующей неделе.

— Почему на следующей неделе?

— Хотелось бы с женой дома побыть. И не думать о её начальниках.

— Рома, ты опять о своём!

— Я не о своём. Я о твоём. Пойдём уже в квартиру.

— Ты коробку с альбомами и посудой оставишь?

— Да, ещё раз спущусь.

В подъезде мы столкнулись с уже знакомой мне старушкой. Та на нас подозрительно посмотрела, вздёрнула нос и намеревалась пройти мимо. Но я с ней поздоровалась, и женщина притормозила и снова на нас посмотрела, испытывающе.

— Вас не было дома, — начала она хорошо поставленным голосом, — мы собирали деньги на ремонт чердака. Непременно сдайте деньги, молодые люди! Любовь Михайловне в сороковую квартиру.

Ромка вызвал лифт, и отвернулся, но я заметила, что глаза закатил. А я соседке вежливо улыбнулась и заверила ту:

— Обязательно сдадим. Сегодня же.

— Две тысячи рублей.

— Хорошо.

Ромка посмеивался себе под нос, а когда старушка вышла из подъезда, на меня посмотрел.

— Ты идеальная соседка.

— Деньги приготовь, сосед, — сказала я ему и вошла в лифт.

В квартире меня ожидал сюрприз. Точнее, в спальне. В других комнатах всё без изменений, кроме лёгкого беспорядка, похожего на творческий, который Роман Евгеньевич охарактеризовал, как «метания души». От его метания в гостиной остались грязные чашки на журнальном столике, и пара футболок на кресле. А вот в спальне… в спальне больше не было круглой кровати.

— Она ведь тебе не нравилась, — пожал Рома плечами, стоя за моей спиной и ожидая моей реакции. — Если честно, мне тоже.

Добротная деревянная кровать, с резной спинкой и столбиками, на самом деле, смотрелась, куда привлекательнее и привычнее. И была новой, без прошлого. С такой кроватью, и правда, можно начинать новую жизнь. В общем, я была довольна, очень довольна, но Роме лишь улыбнулась, и то, смотреть при этом стараясь в сторону. Чтобы он особо собой не загордился.

И гардеробная оказалась полупустой, все вещи Лады пропали.

— Выбросил? — всерьёз ахнула я, припомнив количество платьев и шубы.

Рома нос потёр.

— В гараж отнёс, — признался он. — Могу родителям её отправить. Как ты думаешь?

— Думаю, что они сильно удивятся и забеспокоятся. Пока не стоит.

Рома обнял меня, навалился, как медведь, потом поцеловал в лоб.

— Липа, мы с тобой заживём теперь!..

Я руками на него замахала.

— Перестань, спугнёшь.

— Кого?

— Удачу.

— Вот ещё.

— А что, вдруг мы характерами не сойдёмся?

Роман Евгеньевич хохотнул.

— Чем? — Погладил меня по голове. — У меня характер — сахар. — Я только усмехнулась, слушая, как он себя хвалит. А когда он продолжил: — А у женщины характера вообще быть не должно, и тогда в семье всегда будет мир и покой, — я сурово сдвинула брови.

— Рома, ты домашний тиран.

— Ничего подобного. Меня так отец и дед учили. А они, кстати, в браке очень долго. Бабушка с дедом пятьдесят пять лет женаты. Так что, бери пример. Хочешь машину на новый год?

— Не хочу, — в тон ему ответила я. — Я не люблю водить.

— И это замечательно, — обрадовался он.

Я печально кивнула, глядя ему вслед. Ромка чемоданы в гардеробную понёс, а я пробормотала себе под нос, заканчивая его мысль:

— Будешь сидеть дома.

Рома услышал и засмеялся.

— Я так не сказал. Просто у тебя будет водитель.

— Надсмотрщик?

— Водитель, — поправил он меня. — Не ходить же тебе пешком? — вроде бы подивился он и улыбнулся, выражая степень своей искренней заботы обо мне.

Вот так началась моя семейная жизнь.

Странно было думать, что жизнь началась именно семейная. Я никогда не была замужем, даже не жила до этого ни с одним мужчиной, видимо, Бог отводил. Отводил, отводил, а потом решил выдать мне за все предыдущие годы счастья и покоя по полной. Потому что с Романом Евгеньевичем нельзя было быть просто счастливой, ты ощущала счастье всецело, и порой начинало казаться, что ты подобного не заслуживаешь. Вот так остановить бы жизненный круговорот и поинтересоваться: за что?! Правда, главное, выбрать в этот момент нужную интонацию, а то тебя могут неправильно понять. А я и сама себя иногда неправильно понимала.

— Так как мне себя вести? — спросила я Рому на следующее утро.

Вечер вчерашнего дня мы провели вдвоём, в тишине нашего общего дома, распаковывали вещи, расставляли их по местам и разговаривали. Но разговаривали, в основном, о чём-то незначащем, я, наконец, расслабилась, и даже смеяться начала. Легко и привычно. Чему, правда, поспособствовала бутылка красного вина, которую Рома, как оказалось, хранил для особого случая. Вчера был поистине особый случай, день и вечер, и мы с Романом Евгеньевичем важное событие в наших жизнях отметили. Я часто подходила к окну, смотрела на незнакомую улицу, привыкая к новому виду, к новому городу. Никогда не думала, что буду жить в Нижнем Новгороде, хотя в моём паспорте он обозначен, как место рождения. А за двадцать семь лет я выбиралась сюда всего несколько раз, как правило, на однодневные экскурсии. И вот я здесь, как полноправный горожанин.

Вечером мы говорили, в основном, о прошлом, немного о будущем, а вот о дне настоящем я задумалась лишь утром. Кормила Рому завтраком, дождавшись службу доставки продуктов. И сейчас любимый ел гренки, а я стояла у окна и пила кофе. А после моего вопроса повисло недолгое молчание, Рома обдумывал. В конце концов, сказал:

— Осторожно. Пусть думают, что ты решила стать идеальной женой.

Я даже рассмеялась от его предложения.

— Рома, я тебе серьёзно говорю, легче перевязать мне голову и изобразить амнезию.

— Ты перестанешь об этом говорить или нет? — разозлился он, кинув на меня возмущённый взгляд.

— А как ещё? С чего бы Ладе становиться женой, да ещё идеальной? Она как-то без этого обходилась.

— Три месяца. — Ромка мне даже пальцы показал. — Всего три. Может, у неё прояснение в мозгах наступило.

— Или ты её сломал, — кивнула я. — Или уломал. Угрожал, заставил, напугал…

— Хватит, я понял.

— Ромочка, я не виновата, что ты производишь на людей такое впечатление.

— Какое впечатление? Устрашающее?

Я секунду подбирала верное слово, глядя Ромке прямо в глаза.

— Внушительное.

Он прищурился, глаза при этом смеялись. Потом из-за стола поднялся, подошёл ко мне, даже не обнял, а взял за бока и придвинул к себе.

— И что я тебе внушаю?

Я улыбнулась, погладила его по плечу. Потом подставила щёку для поцелуя, и он послушно поцеловал. Я сама его обняла за шею.

— Ты внушил мне всё бросить и уехать с тобой. Это очень много. До сих пор не понимаю, как тебе это удалось.