Она обернулась и наконец заговорила, понимая, что его слова были предостережением, и чувствуя, что это не пустая угроза:

— Я больше не стану пытаться убежать с балкона.

Джалахар улыбнулся, но его глаза недоверчиво блеснули.

— Будь ты мужчиной, я попросил бы тебя дать слово чести. Зная твою решимость, я не думаю, что тебе можно доверять. Просто я скажу, что наше будущее в твоих руках.

Она выпрямилась, едва Джалахар шагнул к ней, отступила к балкону, но он рассмеялся и остановился. Протянув руку, он осторожно прикоснулся к ее волосам, убирая с виска растрепанную прядь.

— Ночная прогулка повредила твоей прическе, Элиза. Я причешу тебя.

— Я могу причесаться сама.

— Но не станешь же ты отказывать мне в этом маленьком удовольствии, особенно тогда, когда я привез тебе вести от мужа.

— Брайан! — воскликнула она, блеснув глазами. — Расскажи, он жив? Рана заживает? Что ты узнал? Откуда?

Джалахар слегка поклонился, жестом веля ей следовать за собой. Элиза поколебалась всего мгновение, а затем вернулась в комнату.

Эта комната была ей ненавистна, хотя Джалахар выбрал не самую плохую из комнат дворца. Напротив, Элизу окружили роскошью. Комната была просторной; в одном ее углу стояла кровать со множеством шелковых подушек и тончайшим газовым пологом. Полы устилали пушистые ковры, окна закрывали занавеси голубовато-зеленых тонов. Здесь же стояли резной туалетный столик с серебряными щетками и гребнями и медная ванна — такая большая, что Элиза могла бы плавать в ней. В комнату принесли множество драгоценных книг, тщательно переписанных известными писцами, — французские переводы прославленных греческих и римских поэтов. Ей не отказывали ни в чем — кроме свободы.

И потому комната была ей ненавистна. Несмотря на всю роскошь, тюрьма оставалась тюрьмой.

— Садись, — приказал Джалахар, указывая ей на стул перед зеркалом. Элиза послушалась, не спуская глаз с отражения Джалахара в металлическом зеркале с искусной рамой. Он отвел глаза, взял щетку и принялся осторожно выбирать шпильки из узла ее волос. Волосы упали Элизе на спину, и Джалахар восторженно приподнял их, глядя, как блестят золотые и медные пряди под светом свечей, а затем принялся расчесывать их плавными взмахами.

— Джалахар!

Ей не хотелось ничего спрашивать у него, но и сдерживать себя не могла.

— Я слышал, что он крепко держится за свою жизнь.

— Он жив!

— Да, но…

— Что? — Элиза обернулась на стуле, взглянув на Джалахара с тревогой и болью.

— Говорят, его одолевает лихорадка. Ты знаешь, здесь ею болеют часто… воинов убивают не раны, а лихорадка.

Элиза опустила глаза, наполнившиеся слезами.

— Он сильный воин, — сказал Джалахар. — За ним присматривает лучший из лекарей английского короля.

— Он наверняка убьет его, если этого не сделает лихорадка! — воскликнула Элиза.

Минуту Джалахар промолчал, а затем заметил:

— Я попрошу Саладина отправить к королю нашего лучшего лекаря, египтянина, который умеет исцелять пустынную лихорадку.

Позднее Элиза сочла бы нелепостью, что человек, отнявший ее у мужа, желает сделать все возможное, чтобы сохранить ее мужу жизнь и здоровье, но в эту минуту она думала только о Брайане, забыв, что говорит с Джалахаром и что Брайан и Джалахар — заклятые враги.

— Египтянина? — переспросила она.

— Он лучший лекарь, какого я знаю, — ответил Джалахар.

— Но примет ли его Ричард? Позволит ли осмотреть Брайана?

— Даже твой король уважает благородство Саладина. Английский король упрям, своеволен, но не глуп. Я прикажу, чтобы лекарь отправился к нему немедленно.

Слезы затуманили глаза Элизы. Она опустила голову.

— Ты… будешь приносить мне вести?

— Да, если, конечно, ты пригласишь меня приходить сюда.

— Приглашу?

Джалахар улыбнулся:

— Это твои владения, Элиза.

Она уставилась в темные глаза — такие выразительные, что они оживляли слишком утонченные черты лица араба. Его длинные гибкие пальцы перебирали ее золотые волосы. Она слегка вздрогнула, желая, чтобы у нее был жирный, грязный и безобразный тюремщик. Но он даже в свободных одеждах создавал впечатление сдержанной силы. Он умел говорить красивые слова; в самом деле, странный человек!

— Это не мои владения. Это просто… тюрьма. А ты мой тюремщик. Узники не приглашают тюремщиков к себе.

— Ты должна считать себя гостьей. Добрый хозяин не тревожит гостей без их позволения.

— Сегодня ты вошел сюда безо всякого позволения.

— Да, но обстоятельства были иными, верно? Я считал, что мое сопровождение необходимо.

Элиза взглянула в зеркало и проговорила шепотом:

— Тебе известно, что я жду тебя в любое время… если ты принесешь вести о Брайане.

— Тогда я вернусь к тебе, как только что-нибудь узнаю.

Прошла еще неделя, прежде чем Элиза вновь увидела Джалахара. Она пыталась читать, пыталась найти способ сохранить терпение, оставаться в здравом рассудке. Но так или иначе, долгие часы она беспокойно вышагивала по комнате.

Ей прислуживали две женщины-мусульманки, красиво одетые, в дорогих украшениях. Элиза сочла их одеяния слишком пышными для служанок, пока не узнала от старшей из женщин, с трудом говорившей по-французски, что они жены Джалахара. Она изумилась тому, что он отправил жен прислуживать захваченной в бою пленнице, но женщин, казалось, это не тревожило.

— По закону Аллаха, мужчине положено четыре жены, — объяснила маленькая и крепкая Сатима.

— А у Джалахара?..

— Три. Когда придет время, он возьмет тебя в жены.

— Но у меня есть муж!

— Ты вышла замуж не по закону ислама.

Мусульманки неодобрительно относились к ее поведению: ей, пленнице, следовало быть польщенной тем, что сам великий Джалахар решил взять ее в жены — ведь она могла стать просто наложницей.

Элиза впала в глубокую тоску. Джалахар не приходил, тревога за Брайана усиливалась. Элиза знала, что лихорадка убивает даже самых сильных мужчин, а Брайан страдает от нее уже слишком долго… Сколько еще у него хватит сил, чтобы бороться с неумолимой болезнью?

И если он выживет…

Она оставила его на попечение Гвинет.

Элиза упала на постель среди шелковых подушек и зарыдала. Наконец-то Гвинет заполучила Брайана, а ей самой суждено стать четвертой женой повелителя пустыни, быть навсегда запертой в этой роскошной клетке.

Так проходили бесконечные, томительные дни и ночи. Элиза вспоминала Ферс-Мэнор и день смерти Перси: он умер, пытаясь предостеречь ее, сказать о… о Гвинет. А она сама позволила этой женщине отнять у нее мужа! Если, конечно, он выживет.

Он должен выжить! Элизе было легче представлять Брайана рядом с Гвинет, чем знать, что его синие глаза закрылись навсегда, а сильное сердце перестало биться.

Она не ела два дня, и наконец Сатима заставила ее перекусить, напомнив о здоровье ребенка. Однако ребенок не мог отвлечь Элизу — биение жизни в ней было еще слишком слабым, а время родов — еще слишком далеко.

Однажды утром, когда она стояла, невидящими глазами глядя через занавеси у постели, дверь со скрипом отворилась. Элиза не придала этому значения: должно быть, Сатима или Марин принесли ей поднос с фруктами и свежим хлебом.

— Оставь поднос, — равнодушно пробормотала она.

— Нет, я посижу с тобой, пока ты ешь! Ты ведь знаешь, тебе необходимо поесть!

Голос оказался незнакомым. Элиза обернулась и увидела перед собой миниатюрную женщину, прелестную и хрупкую. Ее глаза были огромными и черными, овал лица напоминал сердечко. Она смотрела на Элизу со странной улыбкой, от которой Элиза встревожилась.

— Кто ты? — спросила Элиза.

— Сонина. Поешь! Я выбрала для тебя самые сладкие финики, а этот хлеб только что вынут из печи. Прошу тебя, поешь! — настаивала Сонина.

Элизе вовсе не хотелось есть. Она рассеянно улыбнулась Сонине и направилась к балкону. Что случилось? Почему Джалахар так давно не приходил? Неужели с Брайаном…

— Ты умрешь!

Она обернулась на этот крик, и с изумлением увидела, что хрупкая красавица стремительно бросилась к ней, занеся руку высоко в воздух. В руке сверкал кинжал, украшенный драгоценными камнями.

Элиза невольно вскрикнула, но успела уклониться от удара и развернулась, готовая к бою. Сонина вновь метнулась к ней, и Элиза перехватила ее руку, заставив выронить кинжал на пол. Сонина начала яростно отбиваться, и Элизе пришлось сжать ее запястье с удвоенной силой.

— Прекрати! — приказала она бьющейся Сонине, которая целилась ей пальцами в лицо.

— Тебе все равно придется съесть эти финики! — прошипела Сонина.

Холод прошел по спине Элизы.

— Они отравлены?

— Да! Да! И я все равно убью тебя!

— За что?

— За Джалахара! Я не позволю отнять его!

— У меня нет желания отнимать его у тебя, к тому же у Джалахара есть еще две жены!

— А, эти! — Сонина с пренебрежением скривила губы. — Две старые вороны! Он бывает только у меня! А эти двое следят за его детьми и наложницами.

Элиза невольно покраснела.

— Я не наложница, Сонина, и не хочу быть его женой. У меня есть муж. И если ты хочешь избавиться от меня, помоги мне! Помоги мне сбежать!

Дверь распахнулась. Вбежала Сатима в сопровождении рослого стражника. Сатима вцепилась Сонине в волосы и яростно запричитала на своем языке. Сонина что-то крикнула ей в ответ, но стражник схватил ее и поволок прочь, подгоняя пинками.

— Больше она не потревожит тебя, — пообещала Сатима Элизе.

— Не ешь эти финики, — предупредила Элиза. Сатима взглянула на поднос с едой — ей больше не потребовалось объяснений.

— Сонина в бешенстве. Сегодня возвращается Джалахар, но еще заранее он прислал гонца с требованием, чтобы ты увиделась с ним, едва он успеет выкупаться и пообедать.

Элиза опустила глаза.

— Да, я встречусь с ним, — ответила она.

Джалахар пришел к ней поздно вечером. Элиза уже устала вышагивать по комнате и бросилась к двери, едва она открылась.