Я сидела на чердаке и ела свое яблоко, когда увидела Кейна — одного, без малышей, шагающего к хижине. При виде меня он изменился в лице. Я даже подумала, что он принял меня за привидение — мертвого актера. Даже со второго этажа я заметила, как он побледнел, а потом быстро побежал по направлению к домику. Он бежал так, как будто увидел что-то ужасающее.

Что касается меня — я просто была парализована. Я не могла двинуться, когда услышала, как он грохочет по дому, а потом топочет по лестнице на чердак.

Он сбросил меня с подоконника, и мы свалились на пол — я оцарапала спину о грубые доски, потому что все его две сотни фунтов приземлились на меня. Вначале я боролась, чтобы его сбросить, но вскоре прекратила, потому что поняла, что он не шевелится. Он растянулся на мне, глядя на меня сверху вниз, как будто я музейный экспонат. Собрав все силы, я пристально взглянула на него, пытаясь послать ему мысль, что я хочу, чтобы он убрался с меня.

Боже, но до чего же он был хорош собой! У него были короткие густые ресницы, загнутые… ну как у меня — только я потратила десять минут, мучая их приспособлением для этой цели. Его губы, полные и мягкие, слегка раскрылись — я ощущала его дыхание на своем лице.

Я думала, что мы все считаем себя разумными существами, и нам нравится думать, что, встретившись лицом к лицу с необычной ситуацией — горящее здание, например, — мы будем действовать спокойно и со знанием дела. Но затем происходит что-то ужасное, и мы поражаемся сами себе, поступая именно так, как, мы надеялись, поступать не будем. Но именно так я и поступила, когда этот огромный ковбой глядел на меня из-под своих ресниц и его свежее теплое дыхание касалось меня. Я хотела уйти от него. Честно — хотела. Я воображала, как я выкачусь из-под него, встану над ним — руки на бедрах, холодно, с триумфом, бесчувственная к его красоте — и скажу что-то наподобие «Никогда больше не прикасайтесь ко мне!»

Это было то, что я хотела сделать. А что я сделала? Обвела языком его губы.

Этот поступок меня испугал и его испугал тоже. Ну хорошо, я думаю, этот поступок его больше чем напугал — он его, собственно, изменил.

В положении женщины одно мне очень нравится: никто не увидит доказательств сексуального возбуждения. Конечно, у женщины может покраснеть лицо и станет немного частым дыхание, но она всегда может отговориться тем, что у нее прилив. Но мужчинам не удастся скрыть то, что они чувствуют, или — более точный термин — «желают». Я тут же узнала, что этот ковбой меня хочет, потому что доказательство этого желания едва не проткнуло мне бедро.

Сейчас, думала я, самый подходящий момент вскочить и посмеяться над ним. «Ха-ха-ха! — могу я сказать. — Ты меня хочешь, а мне дела нет до твоей страсти».

Но жизнь нарушает всякие планы, потому что ведь это я хотела этого мужчину больше, чем когда-нибудь хотела чего-нибудь — за исключением того, чтобы напечатали мою первую книгу, — и не было спасения, как только удрать от него.

Я считала, что первый сексуальный контакт должен происходить в виде обедов при свечах в канделябрах, робких поцелуев, изгибов рук… Но в том, что происходило между этим мужчиной и мной, не было ни малейшего намека ни на что подобное. Мы даже не целовались, а начали раздевать друг друга так, как если бы один собирался убить другого. Это было похоже на черно-белые иностранные фильмы, в которых герои говорят и говорят, и говорят, и — все, и вы в том числе, начинают думать о переполненном мочевом пузыре, как вдруг он внезапно толкает ее к дверям сарая, и вы о мочевом пузыре забываете.

Мы начали раздевать друг друга со всей яростью и гневом, с которыми до этого смотрели друг на друга. Его рубашка расстегивалась одним движением, и я узнала то, что всегда хотела знать: почему у ковбойских рубашек кнопки вместо пуговиц. Это делается для скоротечных свиданий на сеновалах.

Не знаю, как он снял мою одежду. Я была в джинсах на молнии. Для того чтобы их надеть, вы должны были поджать все свои округлости и поерзать. Но сейчас я не могла ерзать, чтобы снять их. Он спустил их с бедер так легко — одно удовольствие — и потом, как фокусник, засунул руки в мои зашнурованные сапоги, и они… снялись, просто упали без всякого сопротивления.

Когда его руки освободились — мы оба были голые. И, Боже, что за тело было у мужика! Я их видела нечасто, но могла их чувствовать. Я имею в виду прекрасных атлетов, и гладкую, теплую кожу… Когда я дотронулась до его кожи, у меня прервалось дыхание, как будто кто-то окатил меня ледяной водой, — только это был не холод, а ощущение, пронзившее меня насквозь.

Мышцы тоже не единственная интересная вещь, если уж говорить о мужчине.

Он вошел в меня со всей легкостью и опытностью ночного вора, проскользнувшего в спальню на двадцать первом этаже.

Как-то так получилось, что кое-что в занятии любовью я ненавижу — не то что у меня было много опыта, но, по-видимому, три минуты — это предел для мужчины. Иногда я читала о том, что мужчина пытается пробежать милю за четыре минуты, и мне интересно, почему мужчина не старается преуспеть в чем-то гораздо более важном — вроде четырехминутного акта?

Вначале я только лежала, готовая к разочарованию, когда он, расслабившись, лежал на мне, а потом сказал: «Тебе будет хорошо, малыш» и начал… И вот этот парень через три минуты не закончил. Конечно, я время не засекала, но мне показалось, что и после шести минут он все еще двигался внутри и снаружи меня, медленно, плавно, как будто не сбирался останавливаться до следующей субботы.

Я не могу точно объяснить, что стало происходить со мной: все, что могу сказать: казалось, я стала просыпаться. Казалось — во мне была женщина, высокая блондинка, прекрасная богиня, которая начала распрямляться там, где спала всю жизнь. Она томно распрямилась, встала, протерла глаза и огляделась. И когда проснулась, она стала расти. Она росла и росла, и росла, пока не заполнила меня полностью, заполнила всю до кончиков пальцев рук и ног. Она полностью заполнила и мою голову, так что впервые в жизни у меня не было там моих рассказов. Вместо историй в моем теле хозяйничал мужчина, а я пробудилась — по-настоящему, на самом деле полностью проснулась — в первый раз в моей жизни. Каждый нерв, каждая пора, каждая клетка моего тела была настороже, чувствительна и… жива.

Я не знаю, что я делала. Я не помню, где были мои руки, где был мой рот. Я помню один момент, когда он особенно поднажал и две сотни фунтов привели меня в движение. Я заскользила по полу и должна была упереться руками в тюк сена, чтобы остановиться.

Помню, что я была бесстыдна. Помню, что у меня не было собственного достоинства, не было мыслей. Я помню, что была ближе к животному, чем к мыслящему разумному человеческому существу. Помню, что я, наконец, поняла, что люди имеют в виду, когда говорят, что секс — это основная потребность, как пища и вода. Вплоть до этого дня на этом чердаке с этим мужчиной я не доверяла этим старым истинам. Я считала, что людям нужна еда и вода, но не секс. Я ошибалась.

Он снова перевернул меня и, притянув мои лодыжки на свои плечи, продолжил. Я стала ликующим атомом. Я не размышляла, издавая страстные, женственные, тихие стоны, и могу гарантировать, что не говорила ничего рационального. В цепи эволюции только теперь я оказалась ниже уровня человека разумного.

Какое-то время спустя я почувствовала, что вот-вот взорвусь. Но да, я знаю, это штамп. Я знаю — это говорили миллион раз, но когда подобное случается с вами в первый раз, это почти жутко. Именно — «жутко». Ведь взрыв нельзя остановить, это было похоже на лососей, идущих против течения.

Я обхватила ногами его талию, а он стоял на коленях, и я начала двигаться с большей силой, чем у меня была. В этот момент я могла сдвинуть поезд своим лоном, но не смогла сдвинуть мужчину, у которого, казалось, была сила пары океанических лайнеров.

Я читала об оргазме и думала, что пару раз его испытывала, но нет, его, оказывается, не было, то есть не было настоящего оргазма. Это было совсем не так…

Я так рада, что я женщина! Как может секс быть хорош для мужчины, когда все происходит вне его тела? А у женщины — все внутри, глубоко внутри, и это, подобно лучам, расходится изнутри к поверхности.

Я думаю, что оргазм лучше всего сравнивать с океанскими волнами, бьющимися о берег. Внутри меня волна за волной двигались, расходясь, до последних границ моего тела. Казалось, набегает еще и еще, и еще… пульсирующее, расширяющееся, отступающее… вначале с большой силой, но постепенно затихая, переходя от сверкающе-белого до люминесцентного сияния.

У меня болели пальцы рук и ног, как будто волны во мне вытянули их до крайних пределов.

Немного позже я начала снова дышать, а женщина внутри меня, эта богиня, о существовании которой я не знала, устала и начала удаляться. С ней ушла и моя энергия. Она забрала с собой мой гнев, мое раздражение против жизни в целом. Я никогда не чувствовала себя такой тихой, такой мирной.

Когда мужчина поцеловал мое ухо, я сонно улыбнулась, прижалась к его божественному телу и, последовав за этой внутренней богиней, уснула.

Проснувшись все еще в объятиях Кейна, я внезапно поняла, что разделила с ним не только самое великолепное наслаждение за всю историю мира.

Однажды, когда я была одним из судей на конкурсе «Мисс США», одна из инструкций, которую нам дали, гласила, что никогда нельзя давать девушке ниже пяти баллов. Они сказали — и я с ними согласилась, — что девушки, которые так упорно работают, заслуживают по крайней мере пятерки в каждой категории.

Руководители шоу-конкурса попросили местных добровольцев стать участниками репетиции, чтобы мы могли попрактиковаться за компьютерами. Со мной сидел знаменитый актер Ричард Вудуордс, и, когда первые добровольцы сделали положенные пируэты, он выставил два балла. Я не знала этого мужика, но знала, что проба оценок будет показана на табло, и подумала, что будет неприятно, если у этих милых нервных дам окажется такая низкая оценка. Я не выдержала и сказала об этом своему соседу.