Наталия Миронина - Свадебное платье мисс Холмс

– Мне кажется или действительно все переговариваются? – Я обратилась к Поспелову.

– Шепчутся, да. Но это хорошо. Хуже, когда гробовое молчание.

«Тоже мне, специалист!» – подумала я про себя.

И вот модели, перед тем как покинуть зал, выстроились в ряд. Некоторое время они оставались неподвижными, потом скрылись за кулисами.

– Господи! Ну вот и последний номер нашей программы, – теперь я уже сжала руку Поспелова.

Свет опять почти погас, только подиум оставался освещен широким лучом. Зазвучала старинная мелодия пятнадцатого века, известная у нас только потому, что ее когда-то использовал известный в стране композитор и певец.

– Это же «Под небом голубым!.. Это же из «Ассы»! – дернулся Поспелов.

– Да, в последний момент я убедила Лиду показ свадебного платья пустить с другой мелодией. И эта как нельзя лучше подходит.

– Да. – Поспелов, впрочем, как и все зрители в зале, не отрывал глаз от женской фигуры, которая словно бережно завернутая в тонкий, изломанный золотой лист медленно шла по подиуму.

Глядя на модели я все поняла. Я все поняла про талант моей сестры. И проявлялся он не только в способности придумать, изобразить, выкроить и сшить. Он проявлялся в умении почувствовать детали, придать им значение основы, поставить во главу. Этот талант обнаружился в чутье и упорстве. Сегодня моя сестра была триумфатором.

Девушка в роскошном нежно-золотом платье замерла на краю подиума. Я смотрела на ткань, которую расписали золотыми клеточками всего несколько суток назад, и понимала, что мы сделали невозможное. Мы достигли цели, которая казалась далекой и несбыточной.

– Ты посмотри на зал! Жаль, этого Лида не видит!

– Она, наверное, дух переводит – платье ведь закончила шить за десять минут до выхода на подиум!

– Да, платье… – задумчиво протянул Поспелов. – Я даже не мог себе представить, что у моей невесты будет такое платье!

– И я! Но ведь будет!

То обстоятельство, что мне предстоит сбросить до свадьбы как минимум пять килограммов, меня не смущало. Мы еще и не такие задачи решали.

Когда полностью зажегся свет, на подиум вышли все модели. В центре была Лида. Она, одетая в черную водолазку и брюки, шла улыбаясь. И, глядя на нее, зал стал смеяться и аплодировать – на шее у моей сестры болтался портняжный метр. В суматохе она забыла его снять.

Если бы кто-нибудь знал, как мне не хотелось устраивать свадьбу! Одна только мысль о суете с рестораном, приглашениями, машинами, прической и прочем вселяла в меня ужас. Но еще хуже становилось от понимания, что на протяжении нескольких часов я буду центром всеобщего внимания, что мне придется выслушивать поздравления, пожелания, отвечать благодарными речами, а еще обязательно танцевать и (не дай бог) участвовать в шарадах и конкурсах, которые так любят устраивать на свадьбах.

Кошмаром тех дней стал вопрос о родителях. Мое отношение к ним за это время поменялось – непримиримая обида, помноженная на ответственность, превратилась в жалость и страх за их жизнь. Я повзрослела, они постарели, и это способствовало тому, что понимание и прощение заменило всю жесткость, которая когда-то была в моей душе. Я понимала, что родители должны присутствовать на свадьбе. Я стала терзаться тем, что когда-то не разрешила Лиде пригласить их, и мучилась от того, что не могу искупить ту вину – привезти в Москву их нельзя было, теперь они оба тяжело болели.

– Не переживай, мы навестим их. Обязательно… – утешала меня Лида.

– Ерунда, я сам поеду и привезу. Ты им только позвони и предупреди! – Поспелов уже несколько раз предлагал помощь в этом вопросе.

– Конечно, конечно. Вот только определимся с датами… – кивала я.

Но в глубине души я не знала, как посвятить будущего мужа во все наши семейные тайны. То обстоятельство, что наши родители пили, для меня даже сейчас было позором. Я никак не могла согласиться с тем, что эту слабость следовало считать болезнью и что стесняться ее неприлично. Постыдный факт алкоголизма, жалость к родителям и боль за них – все это существовало раздельно. Думаю, любой бы другой человек спокойно признался в этом будущему мужу, но мой гонор, амбиции, гордость не позволяли это сделать. Поспелов недоумевал.

– В чем дело? Почему ты так нервничаешь? – Будущий муж задавал этот вопрос почти каждый вечер. Он искренне удивлялся моему плохому настроению, подозревал меня в нелюбви к нему, начинал ревновать, но ему и в голову не приходило, что все дело в моих родителях.

А я стыдилась. Стыдилась прошлого так сильно, что забывала об успехах настоящего. Я стыдилась прошлого и боялась будущего.

– Лида, а мы не можем унаследовать сами или передать нашим детям эту проклятую болезнь? – не выдержала я однажды.

Лида посмотрела на меня так затравленно, что я пожалела о своем вопросе. Видно, сестра моя не раз думала об этом и не раз опасения за детей тревожили ее.

– Настя, таких семей очень много. Мы же не одни такие. И не всегда это проявляется в детях. По-моему, ты слишком накручиваешь себя.

Я соглашалась, что дала много воли пресловутым «скелетам в шкафу». Самое смешное, что даже в минуты решимости я не знала, какими словами сказать обо всем Поспелову. «Ну вот, сейчас можно. Сейчас я все расскажу. Все равно рано или поздно надо это сделать…» – думала я и уже открывала рот, чтобы произнести: «Понимаешь, мои родители глубоко больные люди – они алкоголики…»

Как только я мысленно произносила эту фразу, мне становилось не по себе. Я тут же оскорблялась за мать с отцом – с какой стати я должна кому-то, даже если этот кто-то и близкий мне человек, с какой стати я должна ему открывать тайну родителей, выносить на его суд их жизнь?! С какой стати кто-то должен анализировать мою жизнь – мол, родители пили, а она, такая молодец, вырвалась из этого круга!.. С какой стати я вообще должна что-то говорить! Я оставляла попытку признаться и тут же начинала мучиться от того, что я скрываю от будущего мужа достаточно важный семейный факт. Ведь рано или поздно мы приедем к ним, и он увидит все своими глазами, и осудит мою скрытность, недоверие к нему. Я была ответственным человеком, и вступать в брак с семейной тайной мне не хотелось. В этих ножницах-тисках я пребывала и очень скоро от переживаний потеряла не пять килограммов, а целых десять.

– Настя! Еще немного и платье придется перешивать! – Лида возмущалась моим легкомыслием – скоро же свадьба, совсем скоро! Прибавь хоть килограммчик. Я смотрела на золотистое в сливочную, еле заметную клеточку платье и не знала, что делать. Мне бы быть счастливой, а я была в самом худшем человеческом состоянии – состоянии страха и растерянности.

Наконец наступила предсвадебная неделя.

Поспелов бросил притворяться спящим и повернулся ко мне. Ему даже в голову не пришло вежливо осведомиться, сплю ли я.

– И жениться, и замуж выходить – страшно.

– Что?! – переспросила я удивленно.

– Ну как что?.. Вот мы завтра станем мужем и женой. Мы зрелые люди, у нас опыт за плечами. Разный. И житейский, и личный. И мы где-то совершали ошибки, где-то оступались, и это научило нас прощать других. К тому же мы в курсе, что идеальных отношений не бывает. И несмотря на это, поговорить обо всем откровенно – тяжело.

– Так, Поспелов, что ты натворил? Признавайся? У тебя внебрачные дети во всех крупных административных центрах?

– Глупости не говори. Ничего такого. Просто хочется больше рассказать о себе. Да все времени нет. Вот уж и ЗАГС на носу, а минуты не хватает.

– Как сказать. Разговариваем мы все время. – Я в ночи старалась разглядеть выражение его лица. – Хотя бы потому, что проводим вместе почти двадцать четыре часа в сутки.

– Тебе это не нравится?

– Нравится. – Я врала, но сделала над собой усилие и добавила в голос искренности. Мне не нравилось находиться с другим человеком сутки напролет. Даже если этот человек мой будущий муж. Я вообще с нетерпением ждала окончания всех торжеств, чтобы наконец мы разошлись по своим рабочим местам и встречались вечерами за ужином. Лида, когда я это ей сказала, возмутилась:

– В кого ты такая?!

А я была не в кого, я была такая сама по себе, почти с самого детства, когда поняла, что никакой опоры в этой жизни быть не может. Никакой, кроме тебя самого. И поэтому легче всего и проще всего мне наедине с собой. И работать мне так было легче, и отдыхать, и… И я иногда задавала себе вопрос, нужен ли мне Гена Поспелов, хороший, порядочный, явно любящий меня человек? Не поступаю ли я нехорошо по отношению к нему, становясь его женой? Может, честнее было бы остаться любовниками?..

– Это предвенечный невроз, – объяснил мне Димка, с которым мы как-то задержались на работе и совсем уже поздно, закончив все дела, решили выпить хорошего винца.

– Откуда ты все знаешь? Может, это мой внутренний голос предостерегает меня, не дает совершить ошибку.

– Вряд ли, ты любишь его. Это заметно. Поверь мне – ни к одному человеку ты не относилась так тепло.

– Хороша любовь, характеризующаяся словом «тепло», – пробурчала я.

– Понимаешь. – Димка разлил по бокалам остатки вина. – Постороннему тебя нелегко разгадать, но если тебя знаешь – с одного взгляда все понятно.

– И что тебе понятно сейчас?

– Понятно, что пришло твое время и твой человек. Ты, сохраняя внешнюю холодность, доверилась ему. И если он вдруг сейчас исчезнет, тебе будет плохо.

– Сколько вам платят за рекламу? – Я рассмеялась.

– Ничего не платят. – Димка даже не улыбнулся. – Я удивляюсь, как люди не ценят таких вещей, как обычная, нормальная семья. Поверь, это очень много!

Я устыдилась своих капризов, своего копания в вещах очевидных и трусости по отношению к родителям. Димка всегда умел минимальными средствами достичь максимальных результатов. Просто талант у него такой.

– Ох, Дим, и все равно столько всего сказать друг другу надо…