Наталия Миронина - Свадебное платье мисс Холмс

Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что смелыми и отважными можно быть, не зная брода. Только не понимая, как сложна и неподъемна задача, можно взяться за ее решение. Что только нахальство и самоуверенность дилетантов порой сдвигает дело с мертвой точки. И только неопытность позволяла нам заниматься всем абсолютно, несмотря на то, что существовало множество специалистов, которые пишут сценарии для показов, художественно их оформляют, подбирают музыку. Мы делали все сами даже не из экономии, а, скорее, из азарта.

И все же мы были бедными, мы тратили последние деньги на подготовку к показу, а это не могло не волновать меня. Теперь, получив хоть какой-то опыт управления компанией, я понимала, что тревожить обычных исполнителей своей нервозностью не имею права. Что это моя проблема, как владелицы, как хозяйки, – отсутствие денег и их добыча. А потому теперь я опять почти не спала, решая, как перейти на следующий этап подготовки. Времени было немного – Олимпиада через несколько недель должна была закончить выкройки. Нужно будет приглашать моделей, снимать мерки, начинать шить одежду. А следовательно, необходимы будут деньги на ткани и фурнитуру, на оплату труда манекенщиц и еще на много мелких дел. Я по привычке кинулась к Димке.

Димка был человеком удивительным. Как в такие достаточно молодые годы можно было столько знать о музыке и живописи и при этом иметь техническое образование! Мне казалось, что где-то с пяти месяцев Димкины родители должны были носить сына в музыкальный лекторий филармонии и на все тематические выставки Третьяковки. Мне казалось, что с первого года жизни его учили отличать берлинскую лазурь от кобальта.

– Дима! Откуда у тебя такие познания в живописи?! Ты же в институте все больше самолетное крыло в разрезе чертил?! – Я знала, что Димка закончил МАИ.

– Сам не понимаю. Может, все дело в том, я всегда завидовал такому навыку, как рисование. Причем мне казалось, что зайди я в магазин и купи все эти тюбики, баночки, карандашики, кисточки и мастихинчики, как сразу же примкну к этому избранному сообществу, члены которого запросто изображают тень от большого кипариса. Или фарфоровые бока вазы. Или лицо старухи. Я заходил в магазин, покупал, раскладывал это все на своем столе, перед собой держал картон или холст. Увы, все мои попытки что-то нарисовать заканчивались ничем.

– А почему учиться не шел?

– Самонадеянность. Мне все казалось, что еще чуть-чуть – и я начну рисовать. Я менял акварельные краски на масло, масло на карандаш или уголь. Одновременно с этим я занимался математикой, которая меня не увлекала, но давала уверенность в том, что буду твердо стоять на ногах.

– А музыка? Ты занимался музыкой?

– Нет, я – самоучка. Музыка проще и легче. Особенно если в доме инструмент. Я сам немного подбирал мелодии, пел. Так, самодеятельность. На концерты любил ходить.

Димка действительно обожал консерваторию и Большой. Рекламой он занялся случайно, но даже в этой случайности была своя закономерность. Димка был человеком творческим и романтичным, и самолетное крыло могло его увлечь только как образ свободолюбивого полета.

У нас в компании он был тем человеком, к которому мог прийти любой и «нагрузить» своими проблемами. Ему можно было рассказать обо всем, даже о последней ссоре с любовником или любовницей. Для меня Димка был учителем и наставником, впрочем, он об этом не подозревал. Он не подозревал, что я, выросшая в провинциальном городке, в семье, которая не научила меня, как вести себя в обществе незнакомых людей, на приемах и банкетах, не научила быть естественной в ситуациях неожиданных или щекотливых, все старалась перенять у него. Ведь тонкостям хороших манер я обучалась интуитивно, чисто по-женски осваивала незнакомые общественные и коммуникативные пространства. Димка же естественно и уверенно держался в любых обстоятельствах. В нем было спокойствие человека, за которым стояли поколения образованных и воспитанных людей. А эти люди, даже если чего-то не знали или не умели, во-первых, говорили об этом без стеснения, а во-вторых, тут же перенимали нужный навык. Люди, подобные Димке, а такие мне уже в Москве встречались, были просты и вместе с тем безупречны, а еще напоминали полиглотов, для которых выучить еще один язык не составляет труда, поскольку пару языков они уже знают. Их восприимчивость к новому подпитывалась старым опытом.

Я никогда не была завистливой, но, попав в Москву, невольно все и всех сравнивала, и это вечное стремление «примерить» на себя чужую удачу порой рождало чувство недовольства. Димка научил меня спокойствию, доброжелательности и умению не завидовать, а одобрять.

– Ты попробуй. Вместо затаенного раздражения, зависти постарайся одобрить. Чуть свысока, чуть отстраненно. Или, наоборот, немного снисходительно, как иногда родители одобряют нас. Сразу легче станет. Поверь. Испытано. И потом, все эти люди тебе не конкуренты. И не потому, что они хуже или лучше, а потому, что ты никогда не узнаешь, какой дорогой они шли к своей удаче.

Димка умел убеждать, но без намека на диктат. С ним легко соглашались, потому что слышали аргументы, а не амбициозное мнение.

Когда Димка пришел к нам в компанию, я в его лице получила и помощника, и соратника, и брата. Это был человек, которого можно было не щадить как сестру и на которого можно было взвалить не только проблемы, но и обильно приправить их собственными эмоциями и переживаниями. Он героически подставлял плечо и предоставлял чистый носовой платок. Именно последний предмет меня потряс больше всего – не бумажный одноразовый, а дорогой мужской носовой платок. Но было бы неправильно сказать, что Димку я использовала. Нет, я искренне была привязана к нему и старалась при любом удобном случае позаботиться о нем. Его личная жизнь была скрыта от посторонних глаз, и я почему-то невольно его жалела. Помимо воли я представляла его старость, одиночество, отчаянное желание любви и тепла и совершенную невозможность получить это в том обычном виде, к которому мы все привыкли. Его сексуальная ориентация меня беспокоила только в одном смысле – в смысле его человеческого благополучия в годы, когда нашей опорой становятся супруги и дети. Но ни видом, ни намеком я не показывала ему, что думаю обо всем этом.

– Димка, где деньги взять?! Где взять денег.

– А что у нас в мешке? – хмыкнул Димка, вежливо привставая со своего кресла.

«Господи, галантно как!» – каждый раз думала я в этот момент.

– В мешке есть, но мало. На жизнь и на внезапные расходы.

– Ясно. Этого недостаточно. Слушай, Настя, выходов немного. Взять кредит. Небольшой. Залогом могут стать производственные мощности. Те же машинки швейные. Они у нас новые, немецкие, промышленные. Потом, есть все приставки-оверлоки и прочее. Это реально, если сумму запросить небольшую.

– Нет! Никаких кредитов! Дима, даже больше на эту тему не заговаривай!

– Почему? Ты знаешь, что в Америке, например, людей, которые не имеют ни одного кредита, называют «привидениями». И первый кредит им выдают под огромные проценты. А вот уже второй и третий – по очень божеским.

– Дима, то – Америка! Мы в России. У нас, что первый кредит, что второй – все с безумными процентами.

– Это верно! – Димка задумался. – В Штатах принято давать государству в долг. Кредит, ведь это не что иное, как помощь банковской системе.

– То-то она и шатается. – Я уже довольно давно следила за всякими биржевыми новостями. Никому не признаваясь, я мечтала, что наша компания когда-нибудь выпустит свои акции. Они станут высокодоходными, насколько это возможно в легкой промышленности и сфере услуг. И люди их будут приобретать.

– Ну, риски есть. Безусловно. Но если ситуация такая безвыходная…

– Нужны деньги на закупку мануфактуры. Тканей много надо приобрести. Плюс за ними лететь надо. Кое-что достанем здесь. Но большую часть – за границей.

– Ты нашла уже поставщиков?

– Так, кое-кого. – Я стеснялась признаться Димке, что преградой было мое незнание английского языка. Эту проблему я собиралась решать уже в ближайшее время.

– Настя, надо написать письма с приблизительным ассортиментом, который мы готовы купить. А потом, самое главное, надо посетить большую выставку, которая будет проходить в Италии. Она вся посвящена тканям и швейным аксессуарам. Я вот тут покопался…

В этом был весь Димка. Ему не надо было лишний раз говорить о проблемах, которые в общем-то его отдел не касались. Он и так сам все знал и понимал. А еще он был наблюдателен и потому часть моей работы брал на себя.

– А там надо аккредитоваться?

– Да, как гостям. Я уже это сделал. Послал письмо с нашими данными. И вот теперь осталось дождаться ответа. Настя, думаю, что на выставку мы полетим вместе – там очень много участников, много поставщиков. Желательно успеть посмотреть все и познакомиться с интересными для нас производителями. А вот в Англию тебе придется лететь самой. Во-первых, нельзя надолго обоим уезжать – много рекламы сейчас пойдет у нас. Надо за всем проследить. И вообще, оставлять сейчас Лиду одну не стоит. Много работы. Если что, я ей здесь помогу.

Я никогда не летала самолетами. Ни разу. Для меня все эти путешествия, о которых так запросто рассказывали друзья и коллеги, были чем-то совершенно нереальным в силу многих обстоятельств. Во-первых, дорого, а мы привыкли жить в режиме жесточайшей экономии, потому что впереди маячила цель – собственное дело. Во-вторых, я боялась оставить сестру. Мне казалось, что, как только я покину пределы города, так сразу случится неприятность и я буду всю жизнь себя корить за собственную беспечность. В-третьих, я не знала языка. Никакого, кроме русского. Школьные азы английского положения не спасали. Вот сейчас, когда Димка заказывал мне билеты в Лондон, я больше всего об этом и волновалась.

– Дима, я двух слов связать не сумею! Меня люди не поймут! И стыдно!