– А для Леры нашей Петровны?

– Как падчерица, которую надо выгодно сбыть с рук. Разница налицо. Но мы все это увидим еще.

Пока мы болтали, наступил полдень. Многие в ожидании отбоя тревоги разлеглись на травке и почти дремали. Но вскоре раздался тот самый противный голос из динамика:

– Отбой пожарной тревоги. Можно вернуться на свои рабочие места.

– Слава богу, я уж думал, мы здесь заночуем. Ты не спеши. Это на час – пока все через наши магнитные турникеты пройдут. Пока свои физиономии в камеры сунут.

Мы сидели на своей тумбе и наблюдали, как народ выстроился в длинную послушную очередь.

– Ты посмотри, а очередь что-то не уменьшается? – Димка указал на людей, которые все так же толпились у дверей. – Пойдем посмотрим.

– Что это здесь такое? – спросили мы, подойдя к гудевшей толпе.

– Сломались турникеты. Не срабатывают. Вернее, через раз. У одного нормально, у другого – нет.

– Я всегда говорил, что эта система фуфловая. Дорогая, но фуфловая. – Димка махнул рукой. – Теперь торчи здесь еще полдня.

У нас с некоторых пор стояли «рамки» с камерами. Они пропускали по «внешности», а потом еще и турникет открывался.

– Ну, мало ли сбой какой… – Я тоже устала и хотела уже оказаться в кабинете.

Но когда подошла моя очередь и я уставилась в камеру, она не сработала.

– Проходите сюда, к этим сотрудникам. – Охранник указал на толпу, которая ждала слева.

– Что за черт! И вы здесь, Анастасия Павловна! И вас не узнали! – кто-то весело меня окликнул. Но этот веселый смешок заглушил голос из динамика.

– Внимание! Всех, кого не идентифицировала камера, просим завтра подойти к корпусу два. Там вам будут выданы ваши личные вещи, оставшиеся на рабочих местах и документы об увольнении.

– Ух, ни фига себе! – Димка, который, как и я, оказался в числе отсеянных, громко свистнул.

Глава 5

Начать сначала

– Нет, ты только вообрази?! Это же надо было такое придумать! – шепотом говорила Лида. Она сидела напротив меня на моем диване, а рядом спали близнецы.

– Сестра, а что тут такого удивительного? Грамотный прием в случае «развода» партнеров. А также в случае объявления военных действий. Ты только представь себе – Лера хочет уйти из бизнеса. Прежде всего надо испортить текущую работу и убрать людей, которые не на твоей стороне. А как уволить почти половину специалистов? Так, чтобы никто об этом не узнал. Чтобы никто не забил тревогу, чтобы не поползли слухи?! Только так, как она сделала. Я считаю, гениальное использование достижений технического прогресса.

– Сволочное и трусливое! – Лида, забывшись, повысила голос.

– Ну, не без этого. Хуже всего придется Мурашовой. Она вернется и найдет гнездо разворошенным и разграбленным.

– Да. Жаль.

– Очень. Она была противной, неприятной теткой, она была несправедливой и грубой, но она дралась за свой бизнес. Она его любила. И это вызывало уважение.

Мы помолчали. Случившееся выбило из колеи не столько своей сутью, сколько формой, недопустимой, оскорбительной и циничной. Нас всех, не только уволенных, но и тех, кто остался – тех самых «счастливчиков», которые успели показать лояльность второму компаньону, за людей не посчитали. Нас приняли за отару овец и, как овец, попросту разделили проволокой с низким электрическим разрядом. Нам не смотрели в глаза, ничего не объясняли и перед нами не извинились. Самое интересное, что я искренне считала, что в худшем положении были те, которые остались работать. Мы, оскорбленные, имели право и возможность на гнев, на свободное искреннее проявление чувств. Тем же достались страх, унижение и сознание собственной ничтожности.

– Ты о чем задумалась? – Лида посмотрела на меня.

– Я? Ни о чем. Я вообще не могу ни о чем думать. Устала.

– Ты прости, что я тебя туда толкнула. – Лида захлюпала носом.

– Брось. Мы все правильно сделали. Мы теперь все, или почти все, знаем о том, как работает Дом моды. Хоть завтра открывай.

– Завтра еще нельзя. – Лида кивнула на спящих близнецов.

– Завтра нельзя не только поэтому. Завтра нельзя, потому что я очень устала. Я хочу хоть месяц отдохнуть. Лида, со времени нашего приезда в Москву у меня не было больше пяти дней отдыха. А работа в «МаМур» вымотала и вовсе. Стольких нервов это мне стоило!

– Господи, да конечно! Настя, у нас же есть деньги! Поезжай, куда хочешь! Насколько хочешь. Заработаем. Я вот такой заказ большой взяла – шью, когда малышня спит. Очень выгодный – чехлы для садовой мебели. Немного тяжеловатая ткань, но интересно! Мне даже пришло в голову, что из такой ткани можно шить летние пальто. Очень стильно может получиться…

Я уже не слушала сестру. Я знала, что она меня поймет, прикроет, поддержит. Меня радовало, что с завтрашнего дня в голове не останется ни Мурашовой, ни Леры Петровны, ни странных порядков и манер этого заведения. Мне было хорошо оттого, что моя жизнь и мое время, мои силы теперь будут принадлежать только мне, моей сестре и моим таким крикливым племянникам.

– Завтра буду спать до двух дня. Потом поедем с тобой гулять в парк. С малышами.

– А может, тебе – на море? – Лида посмотрела на меня с сомнением.

– Нет. В Москве, в этой квартире, на этом диване. Если только он будет сухой. – Я указала на близнецов, которые начинали капризничать.


Да, мне не хотелось на море, а равно и в другие чужие края, где большинство людей, отвлекаясь на новизну пейзажа, стараются убежать и от повседневной жизни, и от своих проблем, и от себя. Мне не хотелось в родной город – с родителями контакт был потерян, мы с Лидой только помогали им деньгами и приезжали навести порядок в квартире. Моя родина не была тем местом, где я могла бы восстановить силы и обрести душевное равновесие. Скорее, наоборот. Из всех доступных мне мест оставалась только Москва. Город, который мы, как и остальные приезжие, приехали завоевать и который завоевал нас. В самые неприятные и тяжелые минуты лучше всего я чувствовала себя на его улицах. Мне было хорошо оттого, что время, отведенное для отдыха, я проведу здесь, среди суеты, спешки и толкотни. Но все это меня не будет касаться, а я буду выступать зрителем партера, который смотрит спектакль и не только слышит слова, но и ощущает запахи и тайные движения в кулисах.

Мое свободное утро началось рано – по привычке я завела будильник и подскочила резво, точно опаздывала. Я собралась, вышла из дома и зашла в первую кофейню. Там, под аппетитные сырники со сметаной и большую чашку кофе, я прочла все утренние газеты, даже те, о которых еще неделю назад ничего не подозревала, с интересом изучила биржевые котировки и сравнила шансы претендентов на президентское кресло одной небольшой африканской страны, посочувствовала эстрадной певице – ее жалобы на недостаток экологически чистых продуктов занимали почти разворот одного яркого издания, – пробежала глазами прогноз погоды и турнирную таблицу футбольного первенства. Я обнаружила, что мне вдруг стало интересно буквально все. Это было изумительное ощущение – мир казался необычайно широк, многообразен и страшно увлекал. Я посмотрела в большое окно кофейни – там спешила улица, я же не торопилась, я выбирала свой сегодняшний путь и ощущала себя словно лошадь, выскользнувшая из упряжи. Передо мной лежала неизведанная, привлекательная жизнь почти свободного человека.

Потеря «упряжи», впрочем, сбивала с толку. Первую неделю меня кидало в крайности – Музеи Московского Кремля, кинотеатр «Иллюзион» – я восполняла пробелы кинематографического образования, библиотеки – непонятно зачем я заглянула в библиотеку консерватории. Затем пошли концерты и вечера симфонической музыки в зале им. Чайковского. Домой я буквально приползала и, падая на диван, засыпала в одно мгновение.

– Настя, ты когда в гости к нам приедешь? Может, погулять вместе сходим? – робко заикнулась как-то сестра по телефону.

Я помнила свое обещание, данное Лиде о прогулках с детьми. Но пока мне никто не был нужен. Мне было хорошо одной – я получала удовольствие от всего, на что раньше у меня не хватало времени или сил.

– Когда мы увидимся? – Мой молодой человек, который был совсем немолодым, робко клянчил у меня свидание.

Я смеялась в ответ и переносила встречу. Он был хороший и, наверное, был влюблен в меня, но он не мог понять, что женщине, которая всю сознательную жизнь борется с обстоятельствами, нужно одиночество, то есть время, которое подпитывает ее, подзаряжает. Любое общение в такие периоды приводит лишь к трате энергии. Я не могла это точно сформулировать, я не могла это никому объяснить – я просто выключила свой телефон. Это было мое время, и такую роскошь я хотела потратить только на себя.

Через две недели я проснулась с ощущением, что силы меня переполняют. Что все увиденное мною, все что я узнала, все что услышала требует осмысления. Все увиденное мной и услышанное дало толчок к тому, чтобы я подумала наконец о себе, о своей сущности, о том, что я такое и кем я бы могла стать. Это был анализ предыдущей жизни и мечта о новой, грядущей, которая, так или иначе, должна была отличаться от всего, что было. И опять мне показались лишними люди. И опять мне захотелось одиночества, только уже в своем доме, среди предметов, ставших любимыми и привычными.

– Сестра, ты совсем пропала! – Лида, обеспокоенная моим молчанием, звонила чуть ли не каждый день.

– Со мной все нормально, просто сейчас так надо.

– Смотри, как знаешь. – Лида немного обижалась, но потом снова начинала звать в гости и соблазнять разносолами.

Я сидела затворницей и копила силы, я чувствовала, что это время не пройдет даром.

Именно тогда я поняла, что свобода, чего бы она ни касалась – времени ли, мысли, действий, – это великая вещь, она рождает другого человека, сильного и уверенного в себе, не боящегося перемен.

– Лида, пойду-ка я учиться, – огорошила я сестру однажды утром. – Я ведь неуч. Одиннадцать классов – этого мало, сама понимаешь. У меня есть навыки, но нет системных знаний ни в одной области. И вообще, в наше время без образования…