В комнате воцарилась тишина. Мурашова что-то писала на листке бумаге. Я же незаметно от нее облизала пересохшие губы.

– Нда… ну, бегать за кока-колой моделям – в вашем случае это уж слишком. Пригодитесь где-нибудь в другом месте. Я беру вас на работу. Креативить бы вам… но там посмотрим.

…И меня определили… опять в отдел рекламы! Какое-то время я занималась всяким «мусором» – заготавливала впрок рекламные тексты, налаживала связи с небольшими агентствами и изданиями. К «китам» меня не допускали – за это отвечали два человека, которые невероятно соперничали и пытались подсидеть друг друга. Я, пока велись эти войны, овладевала мастерством и в соответствии с восточной мудростью ждала, когда «мимо меня проплывет труп моего врага». Труп, слава богу, не проплыл, но состоялось увольнение одной, и выговор получила другая. Времени на поиски нужной единицы не было, и меня назначили начальником отдела.

– Сама Мурашова одобрила вашу кандидатуру, – поделилась девушка-секретарь, которая как-то незаметно стала моей приятельницей.

Я должна была быть благодарна Марии Евгеньевне – в то время, когда многие сотрудники проходили через многоступенчатые проверки и испытательные сроки, я почти волшебным образом оказалась на месте начальника. В глубине души, я пыталась вызвать в себе это чувство признательности, но получалось это так натужно и неискренне, что пришлось это занятие бросить. Да и в моем назначении, скорее, был «виноват» случай, а не мое умение писать. И добрая воля Марии Евгеньевны была здесь ни при чем.

В Дом моды «МаМур» я пришла наблюдателем. Я проникла лазутчиком, шпионом, разведчиком. Благодаря этому мне было намного легче, нежели другим, выносить атмосферу постоянной нервозности, страха перед наказанием, которая царила в этих фешенебельных стенах. Я держала свой «кукиш в кармане», когда хозяйка и ее замы распекали подчиненных, когда Мурашова капризничала или отпускала редкую похвалу, по форме больше похожую на оскорбление. В определенном смысле мне было намного легче, чем многим другим. Я знала про свое тайное будущее, про наши с сестрой планы и понимала, что все это лишь ступень на пути к собственному бизнесу. Почему-то я совершенно была уверена, что все у нас получится. Сестра была талантливой, я упрямой и дотошной. Удача не могла обойти нас стороной.

Мария Мурашова была человеком неприятным, но вместе с тем очень успешной предпринимательницей. Ее одежда не была особенно оригинальна, скорее это были реплики давно забытых идей, слегка переработанных и адаптированных к современной жизни. Она не уделяла внимания аксессуарам – этой палочке-выручалочке большинства модных домов, она даже не использовала эксклюзивные ткани, но ее маленький модный «заводик», запущенный когда-то, функционировал безотказно, поднимаясь в верхние модные эшелоны медленно и верно. Происходило это не благодаря новаторским идеям, а исключительно идеальному пошиву и умению творчески переосмыслить прошлое.

«Хотела бы я носить ее одежду?!» – этот вопрос я задавала себе бесконечно, наблюдая изнурительные репетиции дефиле. Девочки-модели, все бледные и уставшие, послушно вышагивали по подиуму, а Мурашова кричала на них и удивлялась вслух: «В этом агентстве что – все такие полудохлые клячи?! Они же даже дышать не могут нормально!» Она была несправедлива – манекенщицы работали хорошо, я это уже точно могла сказать. Порой мне казалось, что Марию Евгеньевну бесит их красота. Даже без косметики они были утонченными и интересными, каждая на свой манер. Мурашова в своей вечной черной одежде – дань мировому модному стилю – казалась неопрятной. Кстати, то обстоятельство, что почти все дамы, которые определяют что-то в моде, далеки от совершенства и подчас откровенно некрасивы, меня немало изумляло. Мне казалось, в этот бизнес должны идти люди привлекательной наружности. Красивым как-то веришь сразу, и прислушиваешься, и хочешь подражать. «Ну, сестра у меня хороша собой, и я – ничего, когда в нормальном расположении духа! – самонадеянно думала я про наш будущий семейный бизнес. – А еще в нашем Модном доме будут работать люди приятные и воспитанные. У нас не будут хамить и оскорблять».

Наблюдая за работой сотрудников и за тем, как Мурашова контролирует всю сложную схему, я представляла, как мы с сестрой откроем свой собственный бизнес.

– Я хочу, чтобы мы шили все. Весь ассортимент. И для мужчин, и для женщин. – Лида показывала мне огромный альбом, весь заполненный эскизами. – Смотри, хоть сейчас за работу! За эти годы я столько всего напридумывала. И даже сшила.

Действительно, Лида многие вещи отшивала в маленьких размерах, чтобы понять, есть ли у той или иной модели недостатки. Сестра часами рисовала, чертила выкройки, искала интересные ткани. Она, как и я, серьезно готовилась к нашему рывку. Наши роли мы поделили заранее – Лиду прежде всего интересовало творчество. Управление, координация, финансовые вопросы и реклама ее волновали мало. Я же могла быть полезна в этом качестве. У нас было идеальное сочетание, и мы обе с нетерпением ждали, когда подрастут ее близнецы.

Иногда я себя спрашивала, насколько я искренна в своем стремлении осуществить эту нашу мечту. Дело в том, что шить я не любила и не умела. Никаких восторгов относительно образов, которые может создать кутюрье, я тоже не испытывала. Мое отношение к этому делу было сугубо практическим. К тому же я беспокоилась о сестре. Получалось, что эта моя мечта была мечтой практичного человека, а в душе было что-то иное, чему я не давала воли.

Забегая вперед, скажу, что через три недели работы в «МаМур» мне захотелось оттуда сбежать куда глаза глядят – мир моды при ближайшем рассмотрении оказался весьма несимпатичным. То есть каждый в отдельности человек, с которым я имела там дело, был сам по себе хорош и приятен. Собранные в коллектив, отягощенные общей задачей и возглавляемые владелицей компании Марией Мурашовой, они представляли собой классический клубок змей. Было ли здесь дело в амбициях или в своеобразных методах управления – не знаю. Ясно было только одно – моя бы воля, я отсюда уволилась бы через месяц. Но я выполняла долг – мне нужно было знать, как устроен мир моды.

В «МаМур» огромный отдел трудился над пресс-релизами и сочинял эссе о творчестве Марии Мурашовой, об успехах на мировом рынке конфекции, о том, как принимали ее коллекции в Париже или Японии. Много сочинялось, но таковы законы жанра: не приукрасить – это значит не посолить обед. Все тексты, которые я писала, заверяла сама хозяйка, и каждый раз, возвращая с кучей замечаний мое творение, она приписывала фразу: «На собеседовании вы были оригинальнее!»

Почему она так прицепилась к тому разговору, я так и не поняла. Мне иногда казалось, что, даже если я напишу идеальный текст, все равно увижу хоть один возмущенный восклицательный знак и неизменную приписку на полях. Я не сдавалась – написать внятный рекламный текст за десять минут для меня не составляло труда. Иногда я вспоминала мое родное агентство, в котором управлял взбалмошный, но добрый и понятливый Анатолий Дмитриевич, и оно мне казалось чем-то вроде милой песочницы.


…Через полгода мне наконец открылось то, что было скрыто от постороннего взгляда и что объясняло многие события, а также эту нервозную, недоброжелательную обстановку. В Доме моды было две «головы». Мария Мурашова – этот лидер, который был на виду, который брал на себя решение всех вопросов, начиная от хозяйственных до участия в том или ином мероприятии. И был еще один человек, который в статусе арт-директора определял творческую составляющую этого дела. Звали этого человека Калерия Петровна, или просто Лера Петровна. По слухам, при создании Дома моды именно Лера Петровна внесла большую часть необходимой для становления дела суммы. Теперь, спустя много лет, отношения между компаньонами напоминали скорее войну, и у каждого полководца была армия и верные оруженосцы. Я соблюдала нейтралитет, насколько это было возможно. И потом, я помнила, как «оценила» меня Мурашова. Что и говорить, тогда мне была приятна ее похвала, пусть и такая куцая. К тому же я, вникая все больше в ситуацию, понимала, что это именно Мурашова идет на компромиссы, чтобы сохранить и не делить этот бизнес. Она, как практик и умный человек, понимала, что, пока они вместе, пока они одно целое, они останутся величиной.

Лера Петровна вела себя иначе. Она всегда оставалась в тени и выступала тогда, когда было очевидно, что дело сделано и назад повернуть невозможно, да и незачем. Иногда казалось, что причина этого вмешательства не в желании улучшить, а исключительно испортить то, что уже сделано. Примеров такого неявного, якобы дружеско-коллегиального противостояния было предостаточно, но одна из ситуаций была особенно яркой и запомнилась мне тем, что именно в этот момент я определилась со своей позицией.

Тендер на пошив униформы, объявленный огромной государственной компанией, «МаМур» выиграла совершенно неожиданно. Во всяком случае, так выглядело внешне. Заказ был огромен, выгоден, и его выполнение позволяло Модному дому долгое время заниматься исключительно творчеством. Сотрудники ликовали вместе с владельцами – заказ повышал вероятность премиальных и вообще установлению мирной, спокойной обстановки, которая, в свою очередь, способствовала творческой работе.

– Поработали неплохо. Неделя отдыха – занимаемся другими делами, а потом, как раз бухгалтерия закончит все свои подсчеты и получит деньги, беремся непосредственно за пошив.

Неделю мы все били баклуши – подтягивали «хвосты» и заканчивали все то, что в погоне за выгодным заказом было отставлено и отложено. Мурашова впервые за долгое время позволила себе отпуск.

– Она больше, чем на три-четыре дня, никогда не отлучается. А тут – целый месяц! – гудел тихо офис.

Ровно через три дня после отъезда Марии Евгеньевны меня вызвала к себе Лера Петровна.

– Добрый день, – поздоровалась она и тут же поставила передо мной задачу. – Мне нужно, чтобы во всех изданиях, с которыми мы плотно работаем, появилась информация о нашем сотрудничестве с компанией Х. Надо, чтобы стало понятно, что над выполнением заказа по разработке и пошиву униформы мы работаем вместе.