– С этим предметом у господина Сорокко были связаны самые теплые, самые сокровенные воспоминания – он приобрел эту вазу в маленькой лавке в центре старой Вены. Господин Сорокко посетил Вену не по делам, он приехал специально послушать свой любимый концерт Вольфганга Амадея Моцарта. Вы знаете, как господин Сорокко знал и любил музыку… В своем дневнике он после записал: «Нет ничего целебнее для одинокого человека, чем музыка Моцарта и старый город». Господа, эта ваза – напоминание о сокровенной минуте…

Мила говорила почти не останавливаясь, а Татьяна все быстро переводила. И Мила была уверена, что перевод был близок к оригиналу.

Так начался этот аукцион, один из тех, что проходят без строгого регламента, без предварительного ознакомления с предметами, без обязательного каталога, без похожих на кошачьи лапы белых перчаток помощника аукциониста, да и без самого помощника. Так начался аукцион, который был не столько коммерческим предприятием, сколько душевными поминками по умершему. Впрочем, Мила выудила из закоулков своей натуры самые меркантильные черты и постаралась выручить как можно больше денег. «Токмо волею пославшей меня супруги…» – вертелась некстати в голове фраза классиков.

Торги меж тем шли бойко – каждому предмету Мила с ходу приписывала историю и подавала ее так, что дамы чуть ли не плакали. Во всяком случае, некоторые подносили к глазам платочки. Мила вежливо умолкала, давая понять, что разделяет скорбь и понимает, как важно сохранить память о человеке в виде чего-то материального.

– Изумительный стакан. Подобные вещи изготавливались в России еще при Петре Первом, – Мила сделала многозначительную паузу, – при том царе, который подружил наши две страны. Видите – грани? Они неспроста. Во время корабельной качки этот стакан не скатится со стола.

Мила еще вчера удивилась, обнаружив в серванте гостиной вульгарный советский граненый стакан из толстого стекла. Откуда и как он попал сюда, было неизвестно. Скорее всего Сорокко привез его с собой еще в далекие семидесятые годы. И сохранил. Мила слышала другую историю о появлении таких стаканов, что-то связанное с именем скульптора Мухиной, но царь Петр был фигурой более масштабной и хорошо известной здесь. К тому же при соответствующем переводе можно и не разобрать – был ли именно этот стакан сделан при Петре, или вообще такие стаканы начали выдувать в Петровскую эпоху. Мила только надеялась на сообразительность переводчицы. К удивлению Милы, за этот предмет разгорелась нешуточная борьба и со скромным стартом в пятьдесят евро стакан ушел почти за пятьсот к обладательнице зеленого попугайчика. Ее соперницей была красивая женщина, еще молодая, обращавшая на себя внимание огромными заплаканными глазами.

– Она часто бывала здесь, – шепнула Татьяна Миле. – Думаю, что этот несчастный стакан должен был достаться ей.

– Вы думаете, у них были отношения? – спросила так же тихо Мила.

– Не думаю. Знаю. Все об этом говорили. Они и не скрывали. Они были, как здесь говорят, парой. Везде появлялись вместе. В последние годы. Она моложе – ей чуть больше сорока. Разведена.

– Она – голландка?

– Да. Мне всегда казалось, что она хочет выйти за него замуж. Между прочим, желание совсем несвойственное здешним дамам. Они предпочитают свободу.

– У нас же все наоборот.

– У нас мужик считается защитой. Но на практике – это женщина взваливает его на свои плечи, – переводчица улыбнулась.

– Простите. – Мила заметила, что собравшиеся в гостиной замолчали в недоумении, прислушиваясь к их перешептыванию. – Продолжим…

Все закончилось только в восьмом часу вечера. Мила потирала виски – от напряжения у нее разболелась голова. Они с переводчицей теперь стояли у входа и провожали гостей-покупателей. Большую часть предметов уносили и увозили с собой. Мебель и кое-что из громоздкого должны были забрать завтра.

– Поверить не могу, что купили все. Остались только вещи, которые велено не продавать, – произнесла Мила, рассчитываясь с переводчицей.

– Вам повезло. Я иногда бываю на таких аукционах, где в лучшем случае пару книг купят. Мне кажется, что сегодня все дело было в бывшем хозяине. Он был очень неординарным человеком. В нем чувствовалось… – Татьяна окинула взглядом комнату, словно хотела найти подсказку, – в нем чувствовалось нечто!

– Послушайте, давайте попьем чаю и перекусим. Прямо здесь. Стулья, чайник и кофейник не увезли.

Женщины расположились на кухне. Мила нашла в холодильнике какое-то копченое мясо, сыр, хлеб. Она заварила чай и достала большую коробку конфет – их ей преподнес нотариус Лойк. И она ее забыла забрать в отель.

– У нас будет пир горой. Вы, наверное, тоже устали. – Она налила Татьяне свежий чай.

– Да, немного. Я удивилась вашей находчивости – неужели все придумано?

– Вы имеете в виду истории? – Мила рассмеялась.

– Ну да.

– Почти. У меня была хорошая подсказка. Сорокко составил путеводитель по завещанию. Он, по всей видимости, был очень предусмотрительным человеком. Он перечислил все предметы и даже указал приблизительные цены. Я так понимаю, все было сделано несколько лет назад, но с учетом общеевропейской инфляции… – Мила рассмеялась.

– Да, смотрите, даже в этом он поступил не так, как все. Другой бы просто отписал все – поди потом разбирайся. А этот нет – позаботился, чтобы не было сделано ошибок. Я все хотела спросить, ради кого, ради какой женщины он так старался?! Ведь надо очень любить, чтобы через годы пронести такую ответственность перед человеком!

Мила молчала. Ей не хотелось развенчивать эту легенду. Она уже поняла, что по этим амстердамским улицам гуляют красивые слухи, что передают историю какой-то необыкновенной любви, которую их сосед, интересный и успешный Вадим Сорокко, оставил на Родине. Между соседями обсуждались его поступки – и подарки, которые он велел передать особо близким, и предметы, которые он велел выставить на аукцион, и даже составил список, кого надо позвать. Если, конечно, приглашенный не будет возражать. И само завещание – его суть в конце концов стала известна, и это было громом среди ясного неба: все достанется неизвестной русской, память о которой Вадим Сорокко хранил до самых своих последних дней. Мила все давно уже поняла – она была наблюдательна. Но теперь она должна была рассказать про старуху из квартиры с висящими проводами.

– О, это действительно история… – Мила вздохнула и неожиданно произнесла: – Она фантастически красива! Даже сейчас, даже в свои шестьдесят. Впрочем, она не выглядит на этот возраст. Больше пятидесяти ей не дают. Хороша. Очень хороша! Вы знаете, Таня, она ведь счастлива в браке. Была. Ну, это тоже история. Еще одна. Как бывает у очень красивых и удачливых женщин.

– Я завидую ей. Вы даже не представляете, как я ей завидую. Хоть я и моложе намного, но я бы все отдала, чтобы в моей жизни была такая любовь. – Татьяна вдруг шмыгнула носом. А Мила испугалась, что переводчица сейчас расплачется.

– Что с вами? Да, да, трогательно, трогательно, у меня самой слезы наворачиваются. Такое женское счастье – редкость.

– Но ведь они же не встретились! Они же не виделись! Как же они жили? Как он ее не забыл? – Татьяна все не успокаивалась.

– Может, это и есть настоящее чувство – через расстояния, через время, через обстоятельства… Одно могу сказать, мы с вами этого не поймем, потому что не испытали этого. Только они, эти двое, знают, каково это – любить так.

– Вы, наверное, правы. – Татьяна вздохнула, а потом, как это бывает у русских, предложила: – Пойдемте-ка в бар. Я вас приглашаю. Благодаря любви господина Сорокко и вам я хорошо заработала. Я хочу показать вам ночной Амстердам. Не волнуйтесь, женщинам здесь безопасно. Даже ночью.

Через полчаса они сидели в ресторане «Нью Дориус».

– Я не без умысла тебя сюда привела – здесь самая вкусная говядина, национальный рецепт. – Они как-то запросто перешли на «ты».

Мила посмотрела меню, а потом попросила заказать ей селедку.

– Понимаешь, я ужасно люблю селедку!

– О! Это здесь не проблема! Мне иногда кажется, что местные деликатесы сделаны исключительно из нее, – ответила Татьяна и махнула официанту.


Утро было на удивление доброе – хотя Мила хорошо помнила цифру «пять» – столько мест они с Татьяной посетили за ночь. И еще Мила помнила шампанское, совершенно невкусное, но холодное, а потому желанное. Еще она помнила жажду – и это было неудивительно: закуски, основные блюда и, кажется, даже десерт – все, что подавали во всех пяти местах, имело постоянный ингредиент – сельдь. Сельдь с луком, с зеленью, со сметаной и пивом, сельдь с паприкой и, наконец, сельдь с колбасой. Утром же, глядя в окно на необычно ясное небо, Мила подумала: селедку она не будет есть ближайшие лет пять. Но вот алкоголь с такой закуской, оказывается, идет отлично. Мила потянулась и отправилась в душ. Стоя под прохладной водой, она прикидывала, сколько времени ей отведено на оставшиеся дела. У нее было еще десять дней. За это время надо найти покупателя на дом, завершить все процедуры с банковским счетом, чтобы туда поступили деньги в случае удачной сделки, надо разобрать личный архив. И так, по мелочам. Еще надо успеть купить подарки. Мила даже улыбнулась от предвкушения. Во-первых, она порадует отца – она уже приглядела ему отличную шкиперскую кепку и семена почти фиолетовых томатов. Ему, как огороднику, это очень понравится. Она уже знала, что привезет Илье. Хоть и расстались они обиженными друг на друга, но это ничего не меняло. Мила рассмеялась: «Пусть дуется, приеду, поцелую, обниму – и растает!» Сейчас, после всего, что ей удалось сделать, казалось – ничего невозможного нет. А купить она хотела ему зонт. Большой, с удобной ручкой, темной клетчатой расцветки. Под таким зонтом хорошо гулять вдвоем. Потом подружки, коллеги… Мила уже набросала список и с удовольствием приступила бы к покупкам. Но прежде необходимо было закончить дела. И она, позавтракав, отправилась в Йордан на Рейпенхофье в дом Вадима Сорокко.