– И мы, и наши дети! – отвечал Петр Никанорович и жалобно просил: – Муся, в следующий раз роди мальчика. Я ума не приложу, что делать с девицами. С ними на рыбалку не поедешь и футбол не посмотришь.

Маруся ничего не отвечала. Во-первых, пока она вообще рожать не собиралась, а во-вторых, ее муж, как всегда, прибеднялся. Он отлично справлялся с отцовскими обязанностями. Две дочери, получившие незамысловатые прозвища Старшенькая и Младшенькая, усмиряемые няней, пока громко делили большую детскую, а Петр Никанорович, пытался объяснить им, что теперь они самые близкие люди и никого на свете роднее нет и что поэтому нельзя ссориться из-за ленточек, мячиков и пирожных.

– Девоньки, вы даже не представляете, как вы будете любить друг друга в старости. Вы даже не представляете, как вы дороги друг другу будете. Черт с ними, с этими игрушками. Не ссорьтесь!

Маруся однажды это услышала:

– Петя, они тебя не понимают. Они еще маленькие. Им даже в голову не приходит, что когда-нибудь они будут такими, как мы. Не говоря уже о том, чтобы стать старушками.

– Ничего, – упрямо отвечал отец, – пусть усваивают это с малолетства.

Девочки росли, ссорились реже, очень любили отца, чувствуя в нем всепрощающую любовь, и побаивались мать. Маруся воспитывала дочерей и неустанно хлопотала по дому – в помощь ей была предоставлена домработница. Но генеральные уборки Маруся проводила сама, и еще сама штопала белье и шила дочерям платья.

– Муся, все можно достать. И платья, и пальто девочкам, – говорил ей муж.

В те времена «достать» было проще, чем купить. Но Маруся предпочитала одевать детей в оригинальные вещи. Идеальная хозяйка, она еще носилась по городу в поисках люстр, торшеров и приличной мебели – домашний интерьер был предметом особого беспокойства.

– Муся, не волнуйся, все достанем! – опять успокаивал любимую жену Петр Никанорович.

И он не обманывал – интуиция и упорство ученого в нем удивительным образом сочетались с деловой хваткой. Петр Никанорович умудрялся доставать трофейные комоды, лампы и ковры. Ко всему прочему, Петр Никанорович понимал, что годы его не те, чтобы медлить с обустройством жизни. Он добился Маруси, этой красавицы с пепельными волосами и почти фиалковыми глазами. Добился, несмотря на разницу в возрасте. Безумная поздняя страсть не помешала, а может, и помогла, сделать ему еще несколько больших шагов в карьере ученого – он стал академиком, депутатом, вошел в различные влиятельные комиссии и комитеты, но все это время он думал о том, что рано или поздно его любимая семья останется одна, без его поддержки. Будучи одновременно человеком и практичным, и душевным, Петр Никанорович мучился от сознания того, что не в состоянии решить наперед все проблемы, с которыми могут столкнуться его любимые домочадцы, когда его не станет.

– Петя, это похоже на идею фикс. Причем не самую безобидную, – говорила Маруся, когда муж начинал вслух вздыхать по этому поводу.

– У тебя отличное здоровье, слава богу. Вон, скоро девчонок будем замуж выдавать! – добавляла она.

Маруся, успокаивая мужа, несколько торопила события. Старшенькая и Младшенькая еще учились в школе. К страхам мужа Маруся старалась не прислушиваться, а вот дочери ее беспокоили. Между ними была небольшая разница в возрасте – неполные три года. Но эта разница сделала их ярыми соперницами. Впрочем, соперничество наблюдалось и в раннем возрасте, но тогда все выглядело вполне невинно. Разве что кукол друг от друга прятали или рев из-за заколки красивой поднимали. Сейчас все обстояло серьезнее. Обе дочери походили на Марусю, но ее красота меж девочек распределилась как-то странно. Старшенькая была почти некрасивой, но с фиалковыми глазами, а Младшенькая – красавицей, на лице которой сияли все те же фиалковые глаза. Маруся Старшенькую опекала и пыталась как-то подбодрить, пока, к своему удивлению, не заметила, что мальчики стараются дружить с некрасивой, со старшей. В то время как младшая пребывает либо в гордом одиночестве, либо в компании подружек из числа тех, кто, не пользуясь успехом у мальчиков, сбивается в злые стайки.

– Петя, ты о глупостях не думай, давай решать, как наших дочерей подружить, – как-то сказала Маруся, еле сдерживая слезы. Сестры ссорились почти ежедневно, находя пустяковые причины. Но в тот день Маруся имела глупость купить туфли разного цвета. «А как я должна была поступить? Если бы туфли были одинаковые – воплей было бы еще больше. А теперь младшая обижается, что у нее не красные, а синие!»

Петр Никанорович не знал, как влиять на подрастающих девиц. Он любил их обеих, и переживал за них одинаково, и счастья, как и красивых туфель, желал обеим. Но усталость, которая все чаще теперь сопутствовала ему, подсказывала, что вовсе не туфлями надо заниматься.

– Маруся, давай-ка разменяем эту квартиру, – как-то сказал он.

Маруся мужа слушалась – она его любила и доверяла ему. Но этот дом, эта квартира была смыслом всей ее жизни. Здесь не было ни одного случайного предмета, ни одной случайной салфетки. Здесь было все тщательно подобрано и расставлено. Маруся, даже будучи молодой, представляла, что в этом доме пройдет вся жизнь ее семьи и этот же дом станет конечным пунктом ее пути. Отсюда рано или поздно уедут дочери, сюда они будут привозить внуков, здесь, в этих стенах, они с мужем будут проводить тихие стариковские будни.

Есть такая категория людей – они не боятся думать, что их жизнь будет походить на жизнь предыдущих поколений. Маруся относилась именно к ним. Жизнь ее бабушки, старость родителей, ее собственная будущая старость в ее понимании должны были очень мало отличаться друг от друга. К тому же Маруся имела счастливый характер – все предстоящее воспринималось ею не с покорностью, но с терпением и пониманием. И вот сейчас получалось, что она очень рано привыкла к месту.

– Петя, зачем? Пусть все останется как есть. Это уже все наше.

– Нет, я вижу, что дальше будет тяжелее и тяжелее, – только и ответил Петр Никанорович. На этот раз он был упрям: – Неизвестно, как сложится их жизнь. Они обе будут хорошенькими, даже красивыми, но смотри, как старшая обходит на поворотах младшую. Нет, Маруся, надо все делать вовремя, а потому принеси мне телефон, маклеру хочу позвонить.

Маруся только вздохнула и, размотав длинный провод, поставила перед мужем тяжелый черный аппарат.

Тогда, в середине шестидесятых годов двадцатого века, маклер, которого сегодня мы назовем риэлтором, был этаким кузнецом счастья. Он был всемогущ, как бог, и уязвим, как черепаха без панциря. Маклер, занимающийся обменом квартир, мог сделать семью счастливой, соединив две «однушки» в «двушку», где молодая семья могла спокойно подумать о детях. Маклер мог разменять квартиру и опять же сделать ее обитателей счастливыми, избавив от вражды между невесткой и свекровью или между тещей и зятем. Маклер мог, наконец, сделать так, чтобы только что разведенные и ненавидящие друг друга люди занялись поиском нового счастья, разъехавшись по своим углам и залечив раны. Одним словом, как ни крути, маклер ковал счастье. Доход за свою благородную деятельность маклер не афишировал, но все равно был уязвим для определенного рода жалобщиков. У Петра Никаноровича был свой проверенный человек, который при желании, казалось, мог расселить всю высотку на площади Восстания. «Ты же знаешь мою ситуацию, Георгий, ты уж постарайся!» – только и молвил Петр Никанорович. Маклер тут же его понял и начал работать.

Прошло всего семь месяцев, и семья уже могла переезжать. Маклер Георгий сделал невозможное – Петр Никанорович, Маруся и их дочери стали владельцами двух квартир в этом же самом доме, но в разных его концах. А так как дом был огромен, занимал почти два квартала, можно было считать, что квартиры находятся в разных домах. Маруся несколько растерянно осматривала новую жилплощадь и тихо вздыхала. Ей приходилось начинать все сначала – мебель, занавески, ковры, посуда. Одна из квартир была большой – несколько комнат, большая прихожая, кладовая. Правда, окнами она выходила на шумное Садовое кольцо. Вторая – меньше, а потому уютнее. Окнами она выходила в тихий двор, а балкон смотрел в сторону Балчуга. Маруся понимала, что теперь обладает богатством, которое унаследуют дочери.

– Вот видишь, – сказал, улыбаясь, Петр Никанорович, – а говорила, что обойдемся без доплаты. Без доплаты, мы и половины этого не имели бы.

– Мне было жаль продавать твою машину, – улыбнулась Маруся, – ты так ее любил.

– Ничего страшного, есть служебная. И ездить мне самому трудно стало. Так что все очень удачно получилось.

Петр Никанорович действительно был доволен обменом – дочерям в будущем должны были достаться две хорошие квартиры в центре Москвы.

«И как же мы их делить-то теперь будем?! Кто куда поедет. Старшенькая с Младшенькой передерутся же!» – подумала про себя Маруся, но виду не подала. Муж плохо себя чувствовал и держался из последних сил, чтобы довести дело до конца. Решено было, что пока жить все будут в одной квартире. А как только кто-то из дочерей сыграет свадьбу, то отселится.

Между тем события в доме принимали угрожающий поворот. Только переезд с его хлопотами отвлек Старшенькую и Младшенькую от междоусобной войны. Впрочем, чтобы понять происходящее, необходимо повнимательней приглядеться к сестрам.


Три года – это только в детстве очень много. Пятилетний ребенок вполне может помочь трехлетнему: почитать ему книжку, вытереть нос или рассказать сказку. Старшенькая, будучи ребенком спокойным, успевала уделять внимание младшей сестре. Маруся радовалась этому обстоятельству, но когда девочки пошли в школу, выяснилось, что младшая авторитет старшей не признает и слушаться не хочет.

– Мама, она старше меня всего на три года! Она не может мной командовать! – возмущалась младшая.

– Она не командует. Она помогает тебе, – урезонивала Марусю дочь.

– Она не помогает, она только воображает. Я не буду с ней ходить в школу.