Деятельная Рита в это время просто потеряла покой. Сначала она беспокоилась, как скажутся перемены на карьере Вадима.

– Дорогой, все эти новшества – не что иное, как передел сфер влияния. Вот увидишь, сменится руководство Внешторга. Ну а дальше по цепочке – поменяют всех начальников. До тебя дело может и не дойти, но отсюда попросят, – размышляла она. – Жаль будет, если я окажусь права. Нам бы дачу в порядок привести и сделать ее теплой.

– А может, ничего и не случится. – Вадим был спокоен. Он научился скрывать амбиции. Ведь можно было добиться всего и без этой суеты, без интриг, без склок. Идя от обратного, Вадим приобрел степенность и достоинство, которые все тотчас приняли за уверенность в себе. А уверенному человеку все само идет в руки. Рита не заметила перемен в муже, ее чрезвычайно возбудило то, что происходило в Москве. Человек внимательный и обладающий информацией – все попытки завязать знакомства среди влиятельных людей, наконец, принесли свои плоды, – она чувствовала, что наступают совсем другие времена.

– Надо бы вернуться в Москву, там сейчас происходят очень важные события. И еще более важные будут происходить.

– Откуда ты знаешь? – спрашивал ее Вадим.

– Анализирую то, что вижу. И периодически звоню знакомым. Информация, милый мой, – это теперь валюта.

Вадим слушал и удивлялся – жена его на глазах превращалась в общественную деятельницу.

– Я не могу никуда вернуться. Я здесь в командировке. Пока меня не отозвали – я буду здесь. А там мне нечего делать. Я вообще не понимаю, чем это все может закончиться. – Вадим считал, что все эти реформы, о которых так много говорят по московским каналам, не имеют смысла. Нужно сначала навести в стране дисциплину. Разумную, но жесткую дисциплину. Он точно знал, что все начинается с порядка – голландский опыт был очень убедителен. Но Рита слушать ничего не желала. Она спорила из-за каждой ерунды, и Вадим не перечил ей, понимая, что чрезвычайные ситуации – это ее стихия.

– Представь себе, да, я знаю, как вести себя в таких случаях! – в конце каждого такого разговора восклицала она.

И действительно, Рита быстро сообразила, что именно сейчас можно воспользоваться растерянностью большинства и занять нужное положение. И она продолжала заниматься, как ей казалось, нужным делом. Она собирала у них дома людей, обсуждала все московские новости, прислушивалась, расспрашивала, она уже знала все нужные политические фамилии и с удивительной расторопностью вспоминала, кому и когда они с Вадимом помогли.

– Слушай, это тот самый, который просил привезти свадебное платье для дочери?! Помнишь, мы еще покупали его на распродаже?! – восклицала она, увидев на экране чье-то лицо. – Ты смотри, он взлетел высоко. Ну, конечно, надо подождать, посмотрим, надолго ли это. Но вообще-то надо с ним связаться!

– Зачем?! Зачем он нам нужен?! – Сейчас Вадим был искренен, он действительно не понимал, зачем им нужен этот почти незнакомый мелкий чиновник, который через третьих лиц в пору жесточайшего дефицита просил помощи.

– А ты не хочешь попасть, например, в правительство? Или еще куда-нибудь? Может, не так высоко, но так же выгодно? – спросила Рита зло. – Ты что, не понимаешь, что происходит? Или ты не хочешь понять, что сейчас будут делить все, в том числе и власть?!

Вадим оторопел. Жена была энергичной и амбициозной, но не до такой же степени. Уж если и светит кому-нибудь из них двоих политическая карьера, то именно ей. «Такая сможет. Она сможет. Она сориентируется, познакомится, вытащит из-под земли кого угодно и сделает карьеру. И ей абсолютно все равно, что она вчера говорила об одном, а завтра с трибуны скажет другое. А людей она использует. У нее нет ни одной подруги. Вообще. Одни мужики, с которыми она перемалывает те же сплетни, только политические. Вадим вдруг почувствовал отвращение к ней. Их отношения давно были лишены тепла, они подчинялись его работе и ее интересам. А интересами жены были нужные люди, а потому-то в их семье не было места ничему личному.

– Я хочу развестись. – Вадим произнес эти слова совершенно спокойно. Если рушится вся прошлая жизнь, отчего бы не разрушить то, что совершенно его не грело, что давно утомило.

– Дурак! – бросила Рита зло. И в этом ее ответе было понимание того, что муж не шутит. Она разозлилась, что этим придется заниматься в такой неподходящий для карьеры момент.

Они развелись, слетав для этого в Москву. В ведомстве на это посмотрели сквозь пальцы – всем было уже наплевать, в каком статусе находятся сотрудники, всем хотелось понять, будет ли существовать само ведомство и что от него останется. В Москве Вадим поселился у матери. Она давно уже жила одна – отца не стало пять лет назад.

В загс они с Ритой приехали к одиннадцати часам. «Все неприятные дела надо заканчивать к обеду!» – вспомнил Вадим слова своего бывшего начальника, заполняя бланки. Рита немного опоздала. Она примчалась, держа в руках какие-то папки, и вид у нее был страшно деловой. Создавалось впечатление, что сюда, для этого, казалось бы, неважного дела, она вырвалась, пользуясь случайным перерывом. Какое-то время им пришлось прождать – даже утром в загсе была очередь. Вадим чувствовал себя очень неуютно, потому что молодая пара, которая собиралась пожениться, с любопытством рассматривала их с Ритой. Вадим даже представлял, что было на уме у этих будущих молодоженов: «Шикарно одеты, с дорогими часами, на хорошей машине! Чего разводятся? Все есть, не старые еще?!»

– Я выйду покурю. Позовешь, как очередь подойдет! – не выдержал он.

– Иди, – махнула рукой Рита и продолжила спор с каким-то чудаком, который ждал у окошка справку. Рита теперь спорила везде – она пыталась обратить в свою демократическую веру каждого, кого встречала на пути. Вадим все ждал, что она заговорит с ним, что попросит одуматься, что предложит подождать с разводом. Он даже придумал шутку – мол, их разводит политика, а не жизнь. Это был намек на одержимость Риты по части общественной активности. Вадим понимал, что ему не хочется продолжения этой совместной жизни, но и так просто, заполнив казенные бумажки, перечеркнуть эти годы тоже не хотелось. А Рита молчала, она ни слова не проронила, пока сотрудница загса проверяла их заявления, она только улыбнулась, когда назначили дату развода, и, когда они вышли на крыльцо, Вадим спросил, куда ее подвезти, она рассеянно обронила:

– У меня столько дел сегодня, что я даже не знаю, с чего начать.

– Сначала, – улыбнулся Вадим. Он вдруг почувствовал тепло к этой маленькой, энергичной женщине. Как бы он ни раздражался, а на ее плечах держалась вся их жизнь в Амстердаме. – Рита, спасибо тебе. И не обижайся на меня. Сама ты дальше пойдешь и больше сделаешь. Тебе это надо. – Вадим поцеловал ее в щеку.

Рита от неожиданности дернулась – она не привыкла слышать от него такие теплые и искренние снова. Может, именно в этот момент осознала, кого не сумела обрести и кого она потеряла. Может, именно в это утро она поняла, что зря так упорно подчеркивала деловую, «целесообразную» сторону их брака. Наверное, имело смысл самой быть мягче, чувствительнее, не такой напористой, не такой жесткой. Но время было упущено, и этот последний поцелуй мужа напомнил ей об этом.

– Если что-то понадобится, звони! – Рита осталась верной себе. Она сухо улыбнулась и пошла в сторону метро. Вадим ее не окликнул – этот период его жизни был закончен.

Больше особых дел в Москве у него не было, и Вадим собрался съездить на Ордынку. Но, повинуясь какому-то суеверному чувству, он прежде набрал телефон матери. Ответила соседка и сказала, что мать с приступом увезли в больницу.

В эту поездку Вадим закончил все дела, которые каждому человеку, так или иначе, приходится заканчивать. Он перестал быть мужем, перестал быть сыном и, оставив Риту в бурлящей от напряжения столице, вернулся в Амстердам.

Тот день, когда он сходил по трапу в аэропорту Схилхоп, он запомнил очень хорошо. Чужая земля показалась ему желанной, потому что не имела воспоминаний, не бередила душу, не облегчала сожаления, она вообще не вызывала ничего, кроме удовольствия от ее внешней благодати. «Я бы здесь остался жить. Вот так просто остался бы жить. Мне не к кому возвращаться», – подумал то ли с облегчением, то ли с тоской Вадим.

* * *

Он остался в Амстердаме. Остался в чужой стране, когда ему шел сорок первый год. Впрочем, страна уже не была чужой – благодаря своему характеру и трудолюбию он проник в плоть здешней жизни, принял местные правила и уже порой не понимал, как можно жить иначе. Его организм подстроился под климат – ветреный, влажный, зимой студеный. Ему уже нравился город, появились любимые улицы, скверы, мостики. Появились друзья-соседи из числа местных жителей. Вадим обрастал мясом привычек – этой самой главной чертой оседлой жизни. Через некоторое время всю историю своего голландского гражданства он вспоминал не иначе как с улыбкой – это же надо, что все сложилось так гармонично. А тогда было ощущение западни, чувства вины, страха и загнанности. Еще было чувство растерянности – он никогда не планировал ничего подобного, он не представлял, что это может с ним случиться.

Но случилось. В августе девяносто первого года его разбудил приятель-голландец, с которым он накануне допоздна сидел на работе. Продираясь сквозь дебри сложного контракта с множеством сносок, замечаний и поправок, они не заметили, как наступила ночь. Разошлись, пообещав другу другу приехать не позднее девяти на работу, чтобы все закончить.

– Алло, я проспал! – Вадим даже не мог открыть глаза, а говорил с трудом.

– У вас переворот! – Голландский приятель закричал так, что Вадим зажмурился.

– Какой переворот?!

– Горбачева сняли, арестовали. У вас ничего не говорят, только Чайковского играют, а по нашим каналам ужасы рассказывают.

Вадим бросился к телевизору. Потом он стал звонить в Москву. Он не вспомнил о Рите, а когда вспомнил, мысленно махнул рукой: «Не пропадет!» Он волновался за сестер. В его воображении рисовались ужасы путчей, о которых он когда-то читал, с их убийствами и зверствами. «Я должен их увезти оттуда! Должен! Лукин, он ведь такой, такой… Он не сообразит, он вообще неповоротливый! Я должен их спасти!» Все это прыгало в его голове, и наконец он так распсиховался, что решился воспользоваться служебной связью.