– Он старше. И вообще мне бы хотелось, чтобы ты водилась с другими ребятами.

– Это с какими? – Младшенькая улыбнулась.

– Ну… – Маруся замешкалась с ответом, и дочь ее опередила:

– Мама, Лукин уже занят. А других положительных я что-то не вижу!

Впрочем, этот внешне легкомысленный образ жизни сочетался с вещами вроде бы несовместимыми. Например, с чтением серьезной литературы. Младшенькая следила за всеми новинками и читала толстые журналы. Она любила классическую музыку и обязательно водила мать на концерты. Для Маруси это был праздник – в эти вечера ей казалось, что младшая дочь становится опять той уязвимой и не очень в себе уверенной девочкой, которую надо поддержать и которая не отвергнет этой помощи. Младшенькая изучала английский. Как это ни смешно, именно с учебников Вадима Сорокко началась ее любовь к языкам, и вскоре обнаружилось, что, кроме любви, есть еще и способности. В институте она не ходила на пары иностранного языка, вечно препиралась из-за этого в деканате, но зато запоем читала в оригинале детективы, изданные зарубежными издательствами.

– Ты могла быть переводчицей. Ты могла бы переводить литературу. У тебя отличный слог, – как-то похвалила ее мать.

На это младшая дочь беззаботно улыбнулась:

– Могла бы, но не хочется!

– А что тебе хочется?

Младшенькая задумалась и ничего не ответила. Она не знала, чего бы ей хотелось. У нее было все, жизнь ее вполне устраивала, а никакой серьезной мечты у нее никогда не было.

– Замуж бы ей выйти, – как-то сказала старшая сестра, когда была в гостях у матери.

– Рано. Ей рано. Она еще ребенок. Отсюда эти метания.

Метания были, но, слава богу, к облегчению Маруси, в Младшенькой почти ничего не было от этой самой «золотой молодежи», которая собиралась в ресторане «София» каждый вечер. Однако плохая посещаемость лекций, слабая подготовка к семинарам, несдержанность – все это приводило к конфликтам с преподавателями. С однокурсниками ей тоже было сложно. Вернее, им с ней. С ними она ни на минуту не забывала, что она – дочь академика. И о чем ей говорить с теми, кто стоит далеко внизу на социальной лестнице. Маруся помнила наказ мужа: «Она не сильная. Она – слабая. А таких быстро сломать можно. Постарайся помягче обращаться с ней». Маруся так и делала, но мягкость матери принималась за слабость. Иногда на подмогу приходила Старшенькая. Она обращалась с сестрой так, словно не слышала ее интонаций и ее высокомерия. Старшенькая с упрямой лаской пыталась вернуть к жизни ту немного капризную, но добрую девочку, которая когда-то делила с ней детскую. Как правило, это у нее получалось. Маруся даже не понимала, почему у дочери это получалось, а у нее нет. «Это, наверное, из-за того, что Старшенькая с таким сильным характером! Сестра чувствует эту силу!» – строила догадки мать.

Старшая дочь была с характером. С почти мужским характером и железной выдержкой. Ни одного слова не было сказано ею, ни одного вопроса не было задано ею после того, как в день свадьбы младшая объявила, что ее месть не за горами. Старшенькая словно бы и не заметила отсутствия сестры на свадьбе – только ласково пожурила ее. Поведение старшей ничем не отличалось от ее обычного поведения. И младшая струсила. Она не решилась больше так открыто конфликтовать, она подчинилась спокойной, но упрямой родственной ласке сестры. И в конце концов, ей ничего не оставалось делать, как возобновить добрые отношения и вести себя как ни в чем не бывало.

Оставаясь наедине с собой, Младшенькая пыталась быть честной, а потому в уютной, обставленной по собственному вкусу квартире, где царил идеальный порядок и каждая вещь знала свое место, она бывать не любила. Именно здесь в голову лезли самые неприятные мысли и вопросы, на которые ответы она не находила. Не потому что так все было запутано, а потому что внезапно все стало очень просто. Сестра вышла замуж, и привычный мир распался. Не осталось той среды, которая вроде бы раздражала, но была знакомой и милой. Не осталось тех людей, над которыми она насмешничала, которых обсуждала и осуждала, на которых обижалась, но которые, оказывается, так много значили для нее. И признаться в этом было невозможно – мама только расстроится и почувствует в этом признании свидетельство одиночества дочери. Младшенькая даже не подозревала, что свадьба сестры так все изменит. Она не подозревала, что и дом родителей станет иным – в нем окажется слишком много места, слишком много вещей и слишком много воспоминаний. Младшенькая заходила к матери почти каждый день, но их встречи носили родственно-хозяйственный характер.

– Ты с кем-нибудь встречаешься? – как-то спросила ее мать.

– Встречаюсь, – ответила Младшенькая. Но, как ни ждала мать подробностей, дочь больше ничего не сказала. Не потому что скрытничала, а потому что говорить особо нечего.

Они познакомились в институте. Он приехал за своей девушкой, но так случилось, что увез в кино ее, Младшенькую. Из самых озорных чувств она решила пококетничать и увела этого парня, а потом и влюбила в себя. Шло время, и как бы она ни фордыбачила, как бы ни пропускала свидания, как бы ни обижала его, он не отступался. Ему нравились не только ее глаза, такого необычного цвета, не только ее фигура. Ему нравился ее характер. Он ценил ее независимость, которая так редко встречалась в девушках. К тому же Младшенькая его не любила, а это заводило больше всего. «Почему она со мной?!» – гадал он и продолжал навещать ее, оставался ночевать, а потом утром хозяйничал на ее кухне, готовил ей завтрак. Он взял на себя все возможные домашние хлопоты – ремонтировал сантехнику, таскал тяжелые пакеты с картошкой и кочаны капусты, он менял дверной замок, чинил оконную раму и вешал карнизы под высоченными потолками. Иногда ей казалось, что она лишняя среди этой суматохи. Он завалил ее дефицитным товаром – все, что можно было достать, он доставал. Младшенькая благосклонно взирала на это и думала, что он похож на кота, который хозяину приносит добычу – придушенную мышь.

– Может, ты хочешь вкусной рыбки? – интересовался он и только ждал взмаха ее ресниц.

– Нет, я хочу поваляться на диване с книжкой. И чтобы меня не трогали.

Он замирал и не трогал ее. Он был удивлен тем, что она так хорошо знает литературу и свободно владеет английским языком – внешне она была бесшабашная и беззаботная, словно и не брала в руки учебники и книги.

– Я хорошо зарабатываю, – сказал он как-то, – у меня много знакомых, много возможностей. Я тебя обеспечу. Выходи за меня замуж.

Младшенькая изумилась и наконец внимательно присмотрелась к человеку, который уже несколько месяцев ночевал в ее спальне. «Он – не красавец. Но мужественный. Влюблен. Это хорошо. Вон Старшенькая просто-таки за жабры Лукина держит. Одной только любовью! Ну будет зарабатывать деньги и…» – что дальше, Младшенькая не додумала и согласилась стать его женой.

Маруся была в панике:

– Он же работает автослесарем!

– Мама, ну и что?! – Старшенькая не очень поняла беспокойство матери. Ей было все равно, чем занимается человек, лишь бы нравился. И вообще с учетом того, что Младшенькая, судя по всему, вообще нигде не собирается работать, автослесарь – это очень хорошо. Старшенькая так матери и сказала.

– Тебе хорошо шутить. За тобой Лукин, как Великая Китайская стена. А за ней нет никого. Никто ее не защитит. А этот слесарь – бог знает какие у него манеры и повадки. Еще и поколачивать ее будет. Она с норовом, но слабая! Ты же знаешь!

– Мама, пусть выходит замуж, а там – посмотрим.

Старшенькая понимала, что, как только мать скажет, что она против этого брака, сестра тут же распишется.

Через две недели автослесарь, чуть ли не стоя на одном колене, просил у Маруси руки ее младшей дочери. Маруся, волнуясь, дала согласие и, по пунктам перечислив все свои опасения, прибавила, обращаясь к жениху:

– Я надеюсь, что вам хватит терпения. Вы же понимаете, какая женщина станет вашей женой.

– Я уже все понимаю, – торопливо кивнул автослесарь. – Я все понимаю! Свадьба будет на пять баллов! Мне только времени немного надо!

– Пожалуйста, – великодушно разрешила Маруся. Она махнула рукой на непонятливость жениха.

– Мне нужно… мне нужно два месяца…

– Конечно, конечно… – Маруся обрадовалась – может, дочь одумается. Впрочем, радость была недолгой – она понимала, что, дав согласие, дочь никогда уже не изменит своего решения. Младшенькая была очень упряма.

– А зачем вам столько времени? – напоследок поинтересовалась она.

– Работа. Я должен сделать два заказа. Очень уважаемые люди просили – это время, мне самому необходимо за запчастями ехать, доверить никому не могу. Меня в Москве знают, марку держать надо.

– Понимаю, понимаю. – Маруся даже как-то смягчилась. Все-таки человек ответственный и уважаемый в определенных кругах.

Младшенькая за всем этим наблюдала, не скрывая улыбки. Такие улыбки можно увидеть у детей во время циркового представления. Казалось, все происходящее ее развлекает, веселит и она с нетерпением ждет финала представления. Момента, когда случится все самое интересное.

* * *

Она шла по улице – высокая, худая девушка в расклешенных джинсах и клетчатой рубашке. Взгляд останавливался на ее фигуре – вся одежда была узкая, словно на два размера меньше, и обтягивала фигуру девушки, подчеркивая каждый изгиб. У девушки была безупречная фигура. Роста она была высокого, но ей казалось этого мало, и потому она носила модные туфли на высокой платформе. В руках она держала легкий плащ, на голове была повязана косынка. По улице шла не девушка, а картинка из самого последнего журнала мод за тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Прохожие не оглядывались на нее – вид у нее был неприступно-капризный. Она шла неторопливой походкой, и это была походка хозяйки, походка королевы. Молодой человек, одетый с иголочки и точно так же напоминающий иллюстрацию модного журнала, вышел из машины и оглянулся вокруг. Он совершенно точно помнил, что где-то здесь, за углом, был табачный киоск. Он не бывал здесь уже несколько лет. Не то чтобы специально не заезжал, просто не представлялось случая. Закурив, молодой человек осмотрелся: пять лет – срок не очень большой, но люди за это время меняются сильнее, чем улицы и дома, а потому привычное кажется другим. Вадим, а это был он, вдруг понял, чего ему так не хватало все это время – небольших пространств. Не хватало уюта дворовой тесноты, узких тротуаров и маленьких домов. Не хватало милого Замоскворечья, которое даже пахнет по-другому, не по-городскому. Пахнет шоколадом, который варят на Балчуге. Вадим не пошел к своему старому дому. Тот обмен, который совершили родители, он пережил тяжело. Ему казалось, что все делается специально, назло ему, что никто его не слушает. Казалось, что там, в благоустроенном новом районе, где много парков, зелени, жизнь будет иметь другой рисунок – мать станет чувствовать себя лучше, здоровье ее удастся поправить. Но переезд ей не помог.