Маринка неторопливо вела машину по главной улице города.

– Сообразное чему, любимая? – вежливо поддержал беседу Дима.

– Сообразно капиталу, – задумчиво пробормотала Маринка. – Во, кажется, то, что надо!

Она быстро свернула к двухэтажному магазину, вокруг которого, как цыплята вокруг наседки, паслись разномастные палатки.

– Я не понял тебя, Мариша, – решил все-таки уточнить Дима.

– Я заметила – чем больше сам накидаешь, тем больше сверху дадут… Бедным картье и шанель не дарят… Их дарят бо-га-тень-ким!

– А тогда зачем нам свои деньги?

– А вдруг никто не клюнет? Не отдавать же, что взяли! – фыркнула Маринка вдруг. – Я жуть как не люблю отдавать! Пошли! Мне холодно!

Магазинчик оказался социальным – много они там не взяли… Так, по мелочи. Снаружи, у выхода, Маринку чуть ли не за фату словила бабуля – красавица, яблочков возьми, а? Хорошие яблочки, сладкие… Коричные! Всего двадцать рублей…

Дима хотел было сказать, что им своих девать некуда – так оно и было, сколько назад в землю закопали, но Маринка вдруг подхватила пакетик с невзрачными, в глазках яблоками и, сунув бабуле две «оборотные» десятки, поспешила к машине.

– А ты добрая, Марин, – довольно, будто уличив супругу в маленьком, милом грешке, промурлыкал Дима.

– А чего мне злой быть? – вздернула Маринка точеный носик. – Я красивая. Я поэтому и тонировку в своей тачке не делала.

– Ты вообще самая лучшая, – вальяжно потянулся Дима. – Давай нах хауз, а? Я притомился как-то. Клики толпы, вспышки фотокамер… Тяжела и беспросветна жизнь звезды!.. И кушать уже как бы хочется.

… Самые дорогие бутылки они оставили себе – жалко было отдавать в палатку за полцены. Да и эти полцены деревенские выпивохи дать бы не смогли. Тетя Даша в воскресенье и в палатке своей не торговала – больно густо пер туда деревенский сушняк в долг просить! А потом исчезал – не отдавал…

Поздний обедоужин у Димы с Маринкой получился недурен – своя картошечка с дареной красной рыбкой, упаковка непонятных, дошедших в дальней дороге экзотических фруктов, суховатый, видимо, несколько пожилой вафельный тортик с красным вином… Нормально. Еще на пару дней продуктов хватит. А там откроется теть-Дашина палатка и можно будет сбыть ей точилки для ножей, наборы разноцветных губок и покрыть дефицит наличных.

А пакетик с бабулиными «коричными, сладкими» так и стоял на кухонном окне, печально поглядывая наружу, где шлепались плашмя на холмы и перелески первые полуснежины-полукапли…

* * *

В конце октября пришлось сделать небольшой перерыв: Маринке надо было сдать кое-какие экзамены, а Диме – кандидатский минимум по английскому. Но это было даже полезно для дела – примелькаться в окрестных супермаркетах было им вовсе не с руки. Да и заначка денежная у них была неплохая.

– Ты совсем не навещаешь мать! – выговаривала Диме родительница, с неудовольствием отмечавшая, что сынок, женившись, не только не погиб интеллектуально, но и окреп физически.

– Мама, мы почти каждый день видимся здесь, на кафедре, – досадливо возражал Дима. – Ты в курсе всех моих новостей.

– Ах, да это же совсем не то! Ты не делишься со мной своими бедами, нуждами, тревогами…

– Мама, – тихо, чтобы не привлекать внимания сновавших вокруг студентов, сказал Дима, – у меня нет нужд и тревог. У нас с Маришей все очень хорошо… У нас столько общего!

Мама закатила бы истерику со слезами, прямо тут же, если б не звонок на вторую пару. Она ушла на лекцию, причитая себе под нос: «Ну что, ну что у нас может быть общего с этими людьми!»

А вот ноябрь оказался вовсе непродуктивным месяцем…

И вообще что это за типично русский феномен – НОЯБРЬ?! Если верить ученым-фенологам, в России шесть времен года. Вдобавок к четырем, общечеловеческим, есть еще два ежегодных смутных времени: предвесенье и предзимье.

Мартовское предвесенье с его авитаминозом, обострением суставных и психических заболеваний еще как-то, с таблетками, можно выдержать – все-таки прибавляется, как всквашенный свежими дрожжами, световой день; коты, встав друг перед другом тупым углом, истово тянут весеннюю песнь… Даже снегопад вызывает не раздражение, но злорадство – все равно стает к полудню. Но ноябрь как конкретное выражение предзимья! Почему апрель или июнь получается в России далеко не каждый год, а вот ноябрей в году иной раз насчитывается штуки три-четыре? Сыро, холодно и темно – голая земля не отражает света небес, напротив, впитывает его, не в силах уже впитывать влагу.

– Ой, ну как не проснусь – на дворе ноябрь! – дребезжала Маринка, выбираясь из-под одеяла и трусцой перебегая через гостиную в кухню – включить отопление погромче и поставить чайник. – Темень жуткая – как у негра в заднице…

– Ничего, дорогая, – утешил ее Дима, появляясь в кухне. – Скоро снежок выпадет, посветлеет.

В душе он догадывался, что неприязнь к ноябрю с его скользятиной у Маринки из ее боевого, байкерского прошлого – окончание сезона! – но молчал. В самом деле, ничего хорошего в этом времени нет… Год скукожился, как недоеденная и забытая в хлебнице краюшка, и легче раскрошить ее птицам, нежели оживлять на паровой бане. Все ждали первого снега и открытия елочных базаров. А также…

– Платье новое купить надо, – вдруг сказала Маринка, грея руки о кружку с кофе.

– Какое платье? – удивился Дима, видевший жену только в джинсах разной степени потертости.

– На выезд по лавкам – какое! – буркнула так еще и не проснувшаяся Маринка. – Надоело это в машину запихивать. Да и холодное оно, жесткое, царапается и сиськи мерзнут. Надо что-то поскромнее, закрытое.

– Как скажешь, дорогая, – заметил Дима. – Ты будешь бесподобна в любом.

– Заодно меня и не узнают – ну, там, где мы уже чесали.

Платье они действительно купили – секонд-хендовое, но приличное, из плотного кремового гипюра, под горло и с длинными рукавами. Продавщица попробовала заикнуться, что оно для невесты постарше, но Маринка только зыркнула на нее глазами, велела завернуть покупку и вытащила Димку из магазина. Дома Маринка, потихоньку чертыхаясь, кое-как укоротила платье на ладонь, чтобы не мешало жать на педали в машине.

Знали бы они, чем обернется им эта покупка на виду у всего их маленького города, были бы, ей-богу, осторожнее…


Декабрь принес в природу некое пусть моральное, но облегчение – световой день, сократившись до минимума, будто крученая пружина, готовился распрямиться, ударить по календарю и двинуть его в сторону новых, благих времен.

По магазинам, как легкое в горшке, понапучились елочные базары. С одной стороны, это было хорошо для Маринкино-Диминого бизнеса, с другой – не очень. В целом народ дарил щедро – сказывались покупательский раж и вековая непривычка россиян копить и экономить. Но дарили-то больше колючие веночки с колокольчиками и шампанское. Хорошего, пригодного для питания, сбыта и быта товара было не так много, как хотелось.

– Ну что ж, – вздохнул Дима, определяя в уголок за диваном еще пару бутылок игристого, – тетя Даша возьмет с удовольствием.

Там, гусиной длинношеей стайкой, уже толпилась изрядная коллекция бутылок. Вид у них был взволнованно-ожидательный – как перед вылетом стаи в теплые страны.

– Да я ей не отдам! – вдруг зло буркнула Маринка, недовольная результатом их очередной поездки. – По крайней мере пока.

– А как же? – удивился Дима. – Кушать же надо?

– Я к Новому году подгадаю. Шампусики тогда втрое дорожают, – так же сумрачно пробурчала Маринка. – Я их теть Даше по номиналу сдам. Она еще наварит… На Новый год даже здешние синяки шампанское пьют.

Дима промолчал, соображая, что же ему дадут на завтрак в ближайшие дни. Но решение финансовой проблемы пришло как бы даже само.

– Маришик, – радостно сообщил Дима, когда Маринка уже к вечеру забирала его от главного корпуса института. – Я подработку нашел!

– Ну да? – недоверчиво спросила Маринка, вообще не слишком жаловавшая слово «работа» и все от него производные.

– Ага!.. Пару курсовых для «коммерсантов» сделать! По пятнадцать тысяч за каждую! Во!

«Коммерсантами» у них назывались состоятельные лоботрясы с платного, коммерческого отделения.

– Ага, – сказала Маринка, выруливая с кампуса. – А мне чего ж не сделал?

– А ты не просила, – расслабленно улыбнулся Дима. – Да ты же у меня сама умная.

– А если б попросила – сделал бы?

– Ну-у, – протянул загадочно Дима, чуть прикусив губу. – Мэйби, мэйби…

– А со скидкой?

– Не-а, – скрутил самодовольную мину Дима. – Никаких скидок. С чего бы это?

– А натурой? – продолжала допытываться Маринка, разохотясь.

– Нужна ты мне! – вдруг почти взвизгнул Дима. – У меня жена красавица! И вообще…

– Оп!.. – Маринка резко затормозила, и Дима разом заглотил то, что хотел сказать.

– Ты что, Мариш? Напугала…

– Да вот эта тачка, по-моему, за мной ездит всю неделю. Или у меня глюки с устатку?

Мимо них противоестественно медленно проехала невыразительного цвета машина, вроде пожилая иномарка. Кто сидел за рулем, в быстро густевших декабрьских сумерках было не разглядеть.

– Теперь, может, отвяжутся… Раз засекли их, – пробормотала Маринка, нажала на педаль, и они выехали с институтской территории.

– Кто-то из твоих прежних поклонников? – предположил Дима, скорей чтобы не молчать.

– Нет, вряд ли. Тем я всем строго наказала… Да и не ездят они на таких трупиках отстойных. Ладно, посмотрим. В крайнем случае папке нажалуюсь. Пусть номер по базе пробьют и все такое.

Но папке жаловаться не пришлось.

– Нет, но ведь надо такое удумать! – взрыкивала Маринка, мечась небольшой, но очень злой пантерой по гостиной коттеджа. – А еще интеллигентка!

– Мама не виновата, – твердил Дима, сидя на диванчике. – Она из добрых побуждений.

– Ага, развести нас! Это у образованных, приличных называется добрым! И ведь денег не жалко было – топтуна с машиной нанимать! Хвоста мне навешивать! Будто мне своих в техникуме мало!