Амабел кивнула и неожиданно рассмеялась.

— Как тебя Хью тогда целовал — а еще жених! Я поразилась тогда, а потом подумала, что рада твоему приезду. Я всегда считала, что Гонория Хью не подходит. Никогда она не будет ему хорошей женой! Никогда!

Амабел соскочила с кровати и подошла к окну. Мэри хотелось протереть себе глаза. Неужели это та самая больная девушка? Как она энергично двигается!

— Когда ты обнаружила, что можешь ходить?

— Примерно через месяц после несчастного случая, — ответила Амабел без малейшего смущения.

— Что? — воскликнула Мэри. — Так это же было два года назад! Два года ты провела в инвалидном кресле? Как это, наверное, было тяжело!

— Ради Лоренса и его дела я готова на все. — Амабел улыбнулась. — А к тому же ты представить себе не можешь, сколько всяких штук я выкинула за эти два года! По меньшей мере сотню. Ради этого стоило целые дни просиживать в кресле. Каждый раз, когда няня говорила домашним, что у меня болит голова, я могла разгуливать по комнате, сколько хотела. Она всегда была отличным сторожем — не считая сегодняшней ночи.

Поскольку в этот момент няня захрапела особенно громко, Мэри расхохоталась вместе с Амабел.

— Все равно мне кажется, что все это сон. Но, Амабел, как ты могла так долго обманывать Хью? Ведь тебе должно было быть известно, как он всегда винил себя за то, что с тобой случилось!

Амабел сразу стала серьезной.

— Я столько раз хотела положить конец этой игре! Но я не могла. В моем состоянии мне было легче узнавать от сэра Руперта все, что желал знать Лоренс. Я уже сказала тебе, что пошла бы на все ради Лоренса, и это правда. Ты же знаешь, как много он сделал для помощи беднякам в Дербишире! Я не сомневаюсь, что он спас не одну жизнь. Конечно, его труды не были совсем бескорыстными. Тебе известно, как обошелся с ним сэр Руперт?

Мэри кивнула. Она вдруг подумала, что не может осуждать Амабел за столь долгое притворство.

— Тебе будет трудно убедить Хью, что ты поступала правильно. Но хватит об этом — расскажи мне, что случилось сегодня.

Амабел вздохнула.

— Я пряталась в пещере, и там меня нашел Кит. Он сказал, что приехал за мной, и предложил вернуться на его лошади — так мы будем привлекать меньше внимания. Я не знала, почему он посадил меня впереди, а не сзади, и почему он так спешит, пока не услышала выстрел и Кит не навалился на меня. Я подхватила поводья, и, поскольку я очень хорошо знаю местность, мне удалось скрыться от нашего преследователя — да и кто за кем мог бы следить в такую ночь! Я надеялась отвезти Кита домой, но на севере показались огни, и я поняла, что единственный путь к спасению — вернуться снова в пещеру и спрятаться там. Я как раз кончила перевязывать Кита, когда появился Хью. Я в жизни так никому не радовалась! Хотя должна тебе сказать, я никогда еще не видела его в такой ярости. Сомневаюсь, что он когда-либо поймет и простит меня…

— И в этом ты права! — раздался голос Хью.

Мэри обернулась. Хью стоял в дверях, и лицо его походило на маску. Если бы Мэри не слышала его голос, она бы не узнала его.

— Будь добра, оставь нас, Мэри.

— Да, конечно. Но скажи мне сначала, как Кит?

— Все обойдется, — последовал краткий ответ.

Мэри не пыталась добиться от него еще каких-то сведений. Она вышла и закрыла за собой дверь. Хотя все тело у нее онемело от усталости и была глубокая ночь, она и не подумала идти к себе. Вместо этого она направилась в спальню Кита. Открыв дверь, Мэри увидела, что кухарка поддерживает его за плечи, а одна из горничных подает ему рюмку с опием, чтобы он мог уснуть. Подойдя к постели, Мэри взглянула в его сонные глаза, и он улыбнулся ей.

— Вот видишь, Фэрфилд, я привез ее благополучно, как и обещал.

— У тебя всегда хватало храбрости, Кит. Судя по всему, ты спас ей жизнь.

— Лучше бы мы переждали в пещере. Ты была права, когда хотела пойти за Хью. Надо было дождаться утра и спокойно вернуться в Хэверседж. Если бы с нами был Хью, они бы не посмели напасть.

— Они все равно не имели права стрелять. Я горжусь тобой, Кит. Но теперь ты должен отдохнуть.

Кухарка осторожно помогла ему опуститься на подушку. Кит вздохнул, не сводя глаз с лица Мэри.

— Хью очень сердит на Амабел. Ты должна помочь ему понять, что он сердится зря. У нее больше мужества, чем у нас всех, вместе взятых. Пожалуйста, Мэри, поговори с ним!

— Поговорю, — заверила она его. — Но не сегодня. Сейчас нам всем лучше выспаться. Я обещаю тебе, что сделаю все необходимое.

Кит усмехнулся:

— Я в этом не сомневаюсь.

Веки у него отяжелели. Мэри отошла, сделав знак кухарке следовать за ней.

— Скажите мне, как у него дела? — спросила она, когда они вышли в коридор.

— Пуля попала ему в плечо, но его милость находит, что опасности нет. Конечно, я настояла, чтобы Сиддонс послал за доктором, хотя помилуй нас господь, если станет известно, зачем его позвали.

Мэри задумчиво на нее посмотрела.

— Я постараюсь, чтобы все подумали, будто его вызвали к Амабел. А когда все узнают, что Амабел снова ходит, кому придет в голову интересоваться, зачем он на самом деле приезжал?

— Это вы хорошо придумали, дай вам бог здоровья! А теперь идите спать. Я велела горничной разжечь у вас в комнате камин и положить в постель грелку. День у нас выдался долгий.

— Да уж, — вздохнула Мэри.

Она направилась к себе, но не успела дойти до своей двери, как из комнаты Амабел, рыдая, вышла няня. Оказалось, что Хьюго приказал ей убираться прочь, и она боялась, что больше не найдет никакой работы.

Мэри стало жаль женщину, оказавшуюся между своеволием Амабел и гневом Хью. Она хотела было ее утешить, но няня покачала головой и быстро направилась к лестнице, ведущей в комнаты прислуги.

22

На втором этаже Хэверседж-Парка, между библиотекой и столовой под куполом находилась комната, которая всегда особенно нравилась Мэри. Сегодня она и стала ей прибежищем. В семье эту комнату называли гостиной леди Рейнворт, потому что мать Хью тоже очень ее любила.

Мэри стояла у одного из трех высоких окон, выходивших прямо на лабиринт. В отдалении виднелся лес. Снег покрывал землю на несколько дюймов и окутывал парк белой дымкой, придавая ему особенно красивые очертания. Яркое послеполуденное солнце сияло в голубом небе, снег ослепительно сверкал. Вся картина выглядела волшебной и мирной — в полном противоречии с настроением хозяина дома.

Мэри старалась не думать, как много всего случилось со вчерашней ночи, но мысли не давали ей покоя. Метавшийся в лихорадке Кит, разгуливающая по дому, всем на удивление, Амабел, Хью, набрасывавшийся на всякого, кто рискнул хотя бы взглянуть на него…

Мэри решила не думать пока о Хью. Вскоре они увидятся, и она могла себе представить, как он воспримет ее участие в приключении Кита. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, она огляделась — эта комната всегда действовала на нее умиротворяюще. Стены и потолок здесь были отделаны панелями красного дерева, темно-красные бархатные портьеры с золотыми кистями висели на окнах, тонкие белые муслиновые занавески пропускали в комнату мягкий солнечный свет.

Меблирована комната была в соответствующем стиле — темно-красный бархат обивки и обилие резного дерева напоминали о сидевших здесь некогда величественных дамах в тяжелых бархатных платьях с широкими сборчатыми воротниками. Два больших гобелена, украшавших стены, изображали дам елизаветинской эпохи в домашней обстановке: одни занимались музицированием, другие вышиванием.

Леди Рейнворт держала в этой комнате свои книги — любовные и приключенческие романы. Мэри представляла себе, как разыгрывалось ее воображение в осеннюю непогоду, когда дождь и ветер стучали в окна, а в камине ярко горел огонь, и ночные тени плясали по стенам.

С тех пор как миссис Певистон узнала, что Мэри обожает эту комнату, она следила за тем, чтобы там всегда горел камин, — вот и сейчас здесь было тепло и уютно. Мэри подошла к огню, чтобы согреть озябшие пальцы. Если Хью и сердится на нее за участие в событиях прошлой ночи, к ее наружности он никак не сможет придраться. Жанетта зачесала ее длинные темные волосы кверху, распустив локоны по плечам. На ней было темно-синее бархатное платье, воротник из прозрачного тюля спускался мягкими складками на плечи и красиво ложился вокруг декольте. Платье было с высокой талией, присобранное на спине и с длинными рукавами, из которых выглядывала у кистей тюлевая оборка. На шею Мэри надела золотой медальон, в котором помещалось ее главное сокровище — прядь темно-русых волос Хью, украденная ею у него четыре с половиной года назад, когда он мирно спал в саду.

Мэри открыла медальон и с нежной улыбкой коснулась завитка пальцами. Как давно это было! После обеда старшие Лейтоны отправились отдыхать, а Хью заснул на шезлонге в саду. Амабел предложила ей свои ножницы и сказала, что сама охотно выполнит эту операцию, если смелость изменит Мэри. Но Мэри это доставило живейшее удовольствие. Хью все это время спал себе спокойно и проснулся только под хохот Амабел.

Вздрогнув, Мэри поспешно закрыла медальон. Она спасалась в гостиной леди Рейнворт, пока Хью и Амабел вели бурный разговор в его кабинете на первом этаже. Хью уже оповестил Мэри о том, что с ней он тоже намерен поговорить, как только закончит с Амабел.

Мэри не то чтобы дрожала от страха, но ей было сильно не по себе. Простит ли он ее за то, что она не рассказала ему о ночной поездке Амабел? Строго говоря, это она была виновата в том, что Кита ранили…

Согревшись у огня, она снова вернулась к окну и стала смотреть в заснеженный сад. Совесть ее мучила. Если бы Кит погиб, его кровь была бы на ее руках, как если бы она сама спустила курок!

Слезы выступили ей на глаза, и Мэри поспешно их смахнула. Она была так счастлива, что Кит остался жив. Врач сказал, что опасности нет. Он извлек пулю и промыл рану, но Кита начала бить лихорадка. Когда она заходила к нему утром, он метался в постели, отталкивая миссис Певистон, которая пыталась положить ему на лоб холодное мокрое полотенце. Он был в сознании и узнал Мэри, когда она с ним заговорила.