— Опять поссорились? — спросила Дафна.

— Как всегда, — обронила Виола.

Энтони покачал головой и встал.

— Если речь пойдет о Хэммонде, мне лучше уйти.

— Ничего подобного мы делать не собирались, — заверила Виола. — Оставайся. Мой муж — это та тема, которую у меня нет ни малейшей охоты обсуждать.

— Нет, мне все равно пора, — отговорился Энтони. — Я назначил Дьюхерсту встречу в «Уайтсе», чтобы обсудить поправки к биллю о парламентских реформах. Вернусь как раз вовремя, чтобы проводить вас обеих на раут к Монфортам.

— Я не поеду, — отказалась Виола. — Не выношу Сару Монфорт. Скажу, что голова болит, и останусь дома.

— У меня больше причин не любить леди Сару, — смеясь, заметила Дафна. — Энтони едва не женился на ней!

— Сама мысль об этом неизменно вызывает у меня озноб, — призналась Виола.

— Но какие у вас причины не любить эту женщину? — удивился Энтони. — Ведь я не женился на ней.

— Дорогой братец, даже это чудесное обстоятельство не заставит меня ее полюбить. Дафна, думаю, нам обеим стоит остаться дома. Поиграем в пикет и выпьем мадеры.

— И развяжем леди Саре руки, чтобы та могла без помех флиртовать с моим красавцем мужем? — с притворной суровостью спросила Дафна. — Никогда!

— Можно подумать, это имеет какое-то значение! — Энтони чмокнул жену в макушку. — Вернусь за вами в семь вечера.

Он ушел, оставив женщин вдвоем.

— Ты действительно решила бросить меня на милость леди Сары и остаться дома? — уточнила Дафна.

— Да. Хочу провести спокойный вечерок в одиночестве, — заявила Виола, целуя племянника. — Хотя нет… Николас составит мне компанию. Он куда лучший собеседник, чем леди Сара.

— Когда ты так говоришь, мне почти жаль бедняжку, — рассмеялась Дафна. — И еще я рада, что никогда не была тебе врагом.

Тут что-то привлекло ее внимание, и Дафна, вскочив, всплеснула руками:

— О, Виола! Твоя шляпка!

Обернувшись, Виола увидела, как весенний ветер гонит шляпку по траве. Пришлось отдать Николаса матери и побежать за шляпкой. Она пробежала несколько ярдов, но сумела поймать шляпку, пока та не улетела еще дальше.

— Тебе лучше надеть ее, — посоветовала невестка.

— Ни за что! — воскликнула Виола, наматывая ленты на руку. — При таком ветре придется воткнуть в нее булавку, и тогда у меня уж точно голова разболится.

— Ты всегда ненавидела шляпки. Вечно их снимаешь! А еще я помню, как ты срывала шляпу и, смеясь, подкидывала в воздух…

Она совсем забыла об этом. Забыла, как скакала на лошади наперегонки с Джоном. Как он любил целовать ее, смешить. Забыла жаркое желание в его глазах. Забыла, какую власть он имел над ней. Забыла способность больно ее ранить.

— Один из цветов порвался.

Дафна коснулась букетика анютиных глазок, украшающего шляпку.

— Вряд ли его можно починить.

Виола уставилась на шелковые цветы. Ученые зовут анютины глазки фиалкой трехцветной. Фиалки. Ее тезки…

— Некоторые вещи невозможно ни починить, ни исправить, — прошептала она.

— Может, нам стоит завтра проехаться по магазинам и купить тебе новую шляпу? А заодно заглянем в «Беллз».

Пальцы Виолы судорожно сжали поля шляпки.

— К драпировщикам?

— Я слышала, они получили прекрасный бархат разных расцветок. Хотелось бы на них посмотреть.

Перед глазами Виолы мелькнула хорошенькая женщина в красной шляпе, смеющаяся над рулонами бархата.

— Они не так уж хороши.

— Значит, ты их видела?

— Сегодня днем мы с Хэммондом были в «Беллз»… и… и видели там леди Дарвин. Поэтому мы с Джоном поссорились. Четыре года назад она была его любовницей.

— Теперь у него нет любовницы. Он порвал с Эммой Роулинс, и я слышала, что она отправилась во Францию.

— Это не имеет значения, Дафна. Он запросто найдет кого-нибудь еще. Как всегда. А мне придется встречаться с ней, слышать, что говорят о ней люди, как было со всеми прежними любовницами.

Дафна молча смотрела на золовку. Виола вздохнула:

— Мне не следовало расстраиваться из-за этой встречи с леди Дарвин, но я расстроилась. Во всем виновата нежность, с которой она смотрела на Джона. Она когда-то была влюблена в него. Я знаю. И знаю, что она — в прошлом, но все равно мне очень больно. Больно каждый раз. С каждой новой женщиной. И все же он хочет, чтобы я вернулась к нему, словно ничего не произошло.

Дафна погладила Николаса по спинке, а потом задала Виоле совершенно неожиданный вопрос:

— Скажи, что такого ужасного в том, чтобы снова жить с Хэммондом?

Виола от изумления потеряла дар речи.

— Как ты можешь спрашивать… после того, что он сделал? — выдавила она, наконец.

— Я все знаю о леди Дарвин, Эмме Роулинс и остальных женщинах, но разве невозможно забыть прошлое и начать жизнь сначала? Вдвоем с мужем?

Виола не хотела начинать жизнь сначала. Особенно вдвоем с мужем. Он того не стоил.

— Невозможно начать новую жизнь с распутником и лгуном! — отрезала она. — Сколько раз он доказывал, что недостоин моего доверия?!

— Для того чтобы заслужить доверие, требуется время, а у вас двоих его было слишком мало, несмотря на почти девятилетний срок супружеской жизни. Может, время — именно то, что вам нужно, чтобы найти общую почву для интересов и научиться жить в мире?

Виола неловко заерзала. Она сорвала покалеченный цветок со шляпки и бросила на землю.

— Между мной и Хэммондом нет ничего общего, мы никогда не жили в мире. Даже когда в моих глазах сверкали романтические звезды, и я пылала любовью к нему, мы постоянно ругались.

Она сжала в руке шелковый букет, думая о тех суматошных днях, когда они с мужем жили вместе: страстные ссоры и не менее страстные примирения. Она не хотела скандалить с Хэммондом, но и мириться тоже не хотела. И уж конечно, не желала говорить о нем.

Дафна, однако, настроилась на откровенный разговор.

— Теперь вы оба стали старше, мудрее. Неужели нельзя найти способ поладить друг с другом?

— Значит, по-твоему, в этом и есть смысл брака? Просто ладить друг с другом?

Фиалковые глаза Дафны были серьезны.

— Поверишь или нет, но по большей части это именно так. Не слишком романтично, полагаю, но очень верно!

Примирение с Хэммондом казалось не только неромантичным, но и попросту невозможным.

— Ты счастлива в браке и не поймешь меня.

— Почему же? Тобой руководит гордость, и у тебя есть достаточно веских причин, чтобы не доверять ему. Но и у мужчин есть своя гордость, и, подозреваю, у Хэммонда ее в избытке. Ведь его нельзя назвать человеком открытым и откровенным.

— У него просто нет сердца.

— А я думаю, что есть. Он просто тщательно это скрывает. Если хочешь знать, в этом мы с ним очень схожи!

— Какая чушь!

— Это чистая правда. Мы с тобой очень разные люди, Виола. Ты добросердечна и склонна доверять первому встречному, пока не будет доказано обратное. И тогда — прости, что говорю это — ты становишься холоднее, чем шотландская зима.

Это обидело Виолу, тем более что совпадало с мнением Джона о ней.

Виола прикусила губу.

— Хочешь сказать, что я не умею прощать? Что я… нечто вроде Снежной королевы?

— Я просто говорю, что твои страсти очень сильны и долго пылают. Ты видишь мир в черно-белых тонах. Для тебя не существует оттенков: только хорошее или плохое. Правильное или неправильное. Друг или враг. Но не все похожи на тебя, дорогая. Я не такая. И у меня создалось впечатление, что виконт тоже не таков. Боюсь, мы обладаем более умеренными, более сдержанными характерами. В нас тоже много гордости, мы просто выражаем ее по-другому — обычно скрывая свои чувства.

— Поверить не могу, что ты сравниваешь себя с ним! Ты ничуть на него не похожа! Ты никогда не лжешь, не предаешь друзей, не играешь на их привязанности к тебе. Никогда не изменяешь тем, кто тебя любит. Не бежишь от сложных ситуаций. Если ты случайно подвела и обидела другого человека, сразу признаешь это, сожалеешь и стараешься все исправить. Я лучше тебя знаю Хэммонда! Поверь, ты просто не ведаешь, что говоришь!

Дафна положила руку на плечо золовки.

— Ты когда-то любила его? Это все, что мне необходимо знать.

Невидимый обруч стиснул грудь, и Виола поморщилась.

— Это, по-моему, известно всем. Очень неприятно, когда все считают тебя дурочкой.

Николас заерзал на руках матери, и Дафна принялась гладить его спинку.

— Должно быть, мужчине очень тяжело сознавать, — задумчиво заметила она, — что женщина, которая когда-то любила и обожала его, теперь безгранично его ненавидит и презирает. До того сильно, что изгнала его из своей постели.

Их взгляды встретились. Щеки Дафны порозовели.

— Физическая сторона брака… очень важна для мужчины. Куда важнее, чем для нас. Думаю, ты уже это поняла.

Виола не поверила собственным ушам.

— Выходит, ты на стороне Хэммонда?

— Я не на его стороне. Просто разделяю его точку зрения.

Значит, даже лучшая подруга переметнулась к Хэммонду? Вынести это невозможно!

— Нет у него никакой точки зрения, — вспыхнула она, — во всяком случае, оправданной! Он с самого начала был негодяем! Охотником за приданым! Он лгал мне, бросил меня и менял женщин как перчатки. А общество винит во всем меня.

— Вовсе нет. Поверь, я слышала немало упреков и в его адрес. Многие считают, что настоящий мужчина давным-давно силой затащил бы тебя в постель и сделал наследника. Думаю, мужчине очень тяжело сознавать, что его мужские качества подвергаются сомнению. Хэммонд ведет себя так, словно ему наплевать на мнение окружающих, но, подозреваю, он просто скрывает свои истинные чувства.

Виола раздраженно потерла лоб, вспоминая о недавних страстных моментах в музее.