Он сразу понял, что оказался в спальне Виолы. Селеста Харпер, ее горничная, раскладывала на постели туалеты госпожи.

— Харпер, оставьте нас, — велел он.

— Нет, Селеста! — вскинулась Виола. — Оставайтесь па месте!

Джон больше ничего не сказал, однако горничная знала, кому подчиняться. В конце концов, кто платит жалованье, тот и хозяин, а в данном случае платил Джон. Поэтому девушка поспешно сделала книксен перед господами и поспешила прочь.

— Как ты смеешь преследовать меня, да еще и командовать моей горничной?! — возмутилась Виола, как только закрылась дверь. — Это не твой дом. Немедленно убирайся, или я прикажу Энтони выбросить тебя вон!

— Нельзя же вечно прятаться за спину брата. Это ничего не решит.

— Убирайся! Иди и поищи дамское общество, которое будет к тебе более благосклонно!

— Больше этого не будет! Клянусь Богом, не будет! Я не собираюсь вести с тобой постоянную войну и не потерплю, чтобы ты постоянно напоминала мне о тех обстоятельствах, которые я не в силах изменить. Прошлое есть прошлое, и с ним уже ничего не поделать! И больше мне нечего сказать.

— То есть как это «нечего сказать»? Почему не придумать что-то остроумное, меткое, чтобы рассмешить меня и отвлечь от неприятной ситуации, сложившейся между нами? Разве это не твоя обычная тактика?

Эти слова ранили Джона. Жестоко. Глубоко. Но он не пожелал показать Виоле, насколько сильно задет.

— Как ни странно, дорогая, я не могу придумать ни одной остроумной реплики. И мне в голову не приходит попытаться рассмешить тебя. Жаль, конечно, но я не могу. И мне нечего сказать о Пегги, Энн, Элси и любой другой женщине, с которой крутил романы. Тебе придется смириться с тем, что все было именно так.

— Ну да, понять и простить? Весьма удобно для тебя!

— Хочешь, чтобы я подробно рассказал о Пегги, чтобы ты еще сильнее стала меня презирать? — раздраженно спросил он, изнемогая от бесплодности этого разговора. — Ты этого хочешь?

Виола не ответила.

— Кое-кто из женщин, с которыми я флиртовал, совершенно мне безразличны, — продолжал он, уязвленный ее молчанием. — Вроде Энн Помрой. Она использовала меня, я использовал ее. Неприятно, но это так. А вот Пегги была другой. У нас с ней много общего. Поэтому мы и сошлись. Одиночество наших пустых, бессмысленных, разумных браков.

Боль исказила лицо Виолы, боль, которая отразилась и в его глазах. Но Джон не остановился.

— Мы с Пегги утешали друг друга. Поверь, мы оба нуждались в утешении.

— Не нужно! — простонала она, зажав уши руками. — Я не хочу этого слышать!

— Ты должна все выслушать, поскольку постоянно осыпаешь меня упреками. Мы с Пегги были любовниками чуть больше года. Она была веселым компаньоном и теплой, любящей женщиной. И мы оба наслаждались нашими отношениями. Пока они длились.

— Отвратительно уже то, что мне приходится повсюду сталкиваться с твоими любовницами. Я не обязана стоять здесь и слушать, как ты поешь им дифирамбы.

Виола попыталась обойти мужа, но Джон загородил ей дорогу.

— Почему нет? Или это действительно тревожит тебя? — Он вдруг понял, как безжалостно мучает ее, но упрямо продолжал говорить, чувствуя, что жесток, что… черт побери, виновен во всем! — Разве Снежные королевы нуждаются в ком-то?

Виола отвернула лицо, но ему был виден ее профиль. Он заметил, как дрогнули ее губы и сжались в, тонкую жесткую линию.

— Я мог бы сказать, что связь с Пегги ничего не значила, потому что именно это обычно говорят мужчины своим женам, но в данном случае я солгал бы.

— Можно подумать, тебе так трудно лгать!

— Но для меня она значила много. Только это была не любовь, даже близко не напоминало любовь. Просто два одиноких человека искренне симпатизировали друг другу и нуждались в тепле и доброте.

— Пегги Дарвин была влюблена в тебя!

— Вздор!

— Это не вздор. Она с ума сходила по тебе, и все это знают. Все, кроме тебя.

Виола попыталась отвернуться, но Джон схватил ее за плечи.

— Это не любовь, Виола, это совсем другое — вожделение, потребность поговорить с кем-то, найти утешение в чьих-то объятиях, и больше ничего.

Виола недоверчиво покачала головой, но ничего не сказала. Джон сжал ее подбородок, повернул лицом к себе и увидел влажную дорожку на щеке. Слеза упала на руку и обожгла кожу.

— Иисусе всемогущий!

Он отпустил Виолу и прижался спиной к окну, ненавидя ее за восемь лет отчуждения между ними, но еще больше ненавидя себя за то, что дал ей столько причин для этого отчуждения.

— Чего ты хочешь от меня? Дьявол все побери, женщина, чего ты хочешь?!

— Абсолютно ничего. Это ты все время чего-то от меня хочешь. То, чего я не могу дать. Все кончено, Джон, и ты ничего не можешь вернуть. Некоторые вещи попросту не поддаются исправлению. — С этими словами она повернулась и побежала к двери.

— Сколько раз мне повторять: я ничего не могу поделать с прошлым!

— Можешь.

Она остановилась в дверях и повернулась.

— Ты можешь извлечь урок из прошлого. Как я. Я научилась никогда больше тебе не доверять.

Джон не успел ответить, как Виола исчезла. Он снова прислонился к окну и с рассеянным видом смотрел на ее кровать, на светло-розовое покрывало и пышные подушки. В голове его звучал прежний смех Виолы. Он бы оклеил розовыми обоями стены всех комнат в домах, которыми владел, если бы только это могло вызвать улыбку на ее лице. Если бы этим можно было чего-то добиться. Но разве этим чего-то добьешься?

Он повернулся спиной к кровати и уставился в окно.

— Черт побери, — пробормотал он, жалея о резких словах, сказанных минуту назад. — Черт, черт, черт…

Они столько раз заходили в тот тупик, где Виола была холодной, а он озлобленным, где она была обиженной стороной, и он тоже был обижен, где она не могла простить, а он посылал все к черту.

Тогда Джон покинул Виолу и нашел женщин, не судивших его, готовых вступать в необременительные связи, не презиравших, не стремившихся как можно больнее уязвить. Возможно, она права и ничего нельзя исправить. Что бы он ни сказал, ни сделал, ни пытался сделать, этого оказывалось недостаточно. Он мог принять обет целомудрия, уйти в монастырь, но и этого будет недостаточно. Пока он живет и дышит, этого будет недостаточно, по крайней мере для Виолы.

Под окном прошла парочка, и он сразу их узнал: герцог и герцогиня Тремор. Они шли по тропинке овального парка, и Тремор толкал перед собой детскую коляску. Они гуляют с малышом Николасом! Позади, в нескольких шагах трусила няня Бэкхем.

Они остановились у скамьи литого железа. Герцогиня подняла малыша, уселась и поставила его на колени, крепко держа за талию. Муж устроился рядом и положил руку на спинку скамьи. Обычная супружеская пара, которой повезло в браке настолько, что они чувствуют себя свободно в обществе друг друга, смеются, болтают и возят крошку-сына на прогулку в парк. Они — одна семья.

И тут в парке появилась Виола. Шляпу она держала в руке, и рыжеватые волосы сияли на солнце настоящим золотом. Она остановилась перед скамьей, бросила шляпу на траву, взяла Николаса у матери, подняла высоко над головой и стала медленно кружить, откинув голову и смеясь.

Что-то ударило Джона в грудь, твердое и неумолимое, как кулак.

Он попытался отвернуться, но застыл как парализованный, глядя на жену, державшую младенца, который не был его сыном. Он никогда еще не чувствовал себя более беспомощным, более рассерженным и более несчастным. Может, ему следовало сказать это Виоле? Нет никаких сомнений, что его боль станет для нее огромным утешением.

— Господи, как же он вырос! — Виола прижала малыша к себе и уселась рядом с невесткой. — Теперь я уже не могу долго держать его на весу!

— Но он обожает, когда ты вот так играешь с ним!

Дафна потянулась к ребенку, но Виола отвернулась, не давая ей взять Николаса.

— Разреши мне немного подержать его, — взмолилась она. — Сегодня я впервые за день взяла его на руки!

— Но ему пора спать.

— Еще несколько минут!

Она прижала мальчика к плечу, но, когда тот стал извиваться, пытаясь вырваться, поставила его на колени и сжала ручки. Малыш крепко вцепился в нее пальчиками и сосредоточенно нахмурился.

— Ну вот, крепко стоит на ногах, — объявила она. — Со дня на день начнет ходить.

— Уже почти ходит! — обрадовалась Дафна. — Сам поднимается, но стоит ему сделать шаг, как плюхается на попку.

— Он проделывал это все утро, — заметил Энтони, с нежностью глядя на сына. — После завтрака мы с ним сидели в кабинете, и он то и дело хватался за край оттоманки и приподнимался. Правда, каждый раз падал, но тут же все повторялось снова. Упорный он парнишка, мой сын.

— Неудивительно, — усмехнулась Виола. — Он…

Грохот колес по вымощенной брусчаткой мостовой заглушил ее голос.

Все трое подняли глаза и увидели, как экипаж Джона останавливается перед домом Энтони, ярдах в двадцати оттого места, где они сидели. Из парадной двери вышел Джон и уселся в открытое ландо. Лицо мрачнее тучи, взгляд суровый… какое счастье, что он не посмотрел в их сторону!

— Какой свирепый вид у Хэммонда! — пробормотала Дафна, когда лошади тронулись. — Что это с ним?

— Несварение? — с надеждой предположил Энтони.

— Энтони, как тебе не стыдно! — пожурила Дафна. — Вот уж не думала, что ты такой злой!

— Подозреваю, что причина во мне, — вздохнула Виола, вновь прижимая к себе Николаса.

Вскоре экипаж исчез из виду. Может, Джон намерен провести вечер в поисках другой женщины, способной его утешить, подумала Виола. Если он найдет эту женщину достаточно привлекательной, мгновенно забудет о жене.

Эта мысль должна была пробудить в Виоле надежду, но почему-то этого не произошло. Сердце болезненно сжалось.