Его губы растянулись в горькой полуулыбке.

— Как быстро ты забыла человека, который оскорбил тебя и не раз пытался соблазнить!

Оливия спокойно покачала головой:

— Нет. Я не забыла этого человека, хотя, признаюсь, не понимаю его. Почему ты, добрый и благородный со всеми остальными, вел себя так вызывающе по отношению ко мне? Так издевался над всем, что я говорила или делала? — Она уловила проблеск света в темных, угрюмых глазах.

— Потому что ты достойный противник.

Улыбка мелькнула на губах Оливии, но ее быстро погасила не слишком приятная мысль.

— Достойный противник, — повторила она. — Но тебе больше не придется сражаться, Невилл. Больше никаких битв. Ни со мной, ни с собой, И уж конечно, с людьми, населяющими твои сны.

Искра в его глазах немедленно исчезла. Он отвернулся.

— Эти люди… — пробормотал он, но тут же запнулся, и Оливия поняла, что он мучительно ищет слова. — Эти люди никогда меня не покинут… Всегда будут преследовать меня во снах… и в жизни. Я думал, что смогу от них избавиться. Но ничего не вышло.

Это усталое признание в собственном поражении потрясло Оливию. Сердце заныло так, что, казалось, вот-вот разорвется. Мысли тревожно метались в поисках выхода. Как излечить его раны?

— Помнишь, ты сказал Саре, что у нее есть семья, которая ее любит, и что никогда не стоит принимать их любовь как должное? Ты также сказал, что ее отец всегда будет с ней и следует задумываться о том, каких поступков он ждет от нее. Таков был твой совет, Невилл, тот, что так ее утешил и заставил опомниться. Но стоило бы и тебе следовать этому совету.

— Так и есть. В память о своих родных я забочусь о Вудфорд-Корте, хотя иногда…

— Я не говорю о том, каких поступков ждали бы от тебя родители. Я говорю о твоих друзьях. Тех, что приходят к тебе в снах. Тех, что погибли в том сражении. — В этот момент его лицо исказилось такой мукой, что к глазам Оливии подступили слезы. — Я… думаю, Невилл, твои друзья хотели бы, чтобы ты помнил, какими они были при жизни. Не терзался из-за того, какая жизнь могла бы у них быть. Не верю, чтобы они желали тебе испытывать такие угрызения совести лишь потому, что ты выжил, а они — нет. Не хотели бы, чтобы ты отворачивался от подаренной тебе жизни. Если ничего другого не остается, тогда хотя бы живи ради них.

Невилл едва смел взглянуть на Оливию. Она так добра, так заботится о его чувствах, хотя он не заслуживал такого участия. И, что поразительнее всего, хотела выйти за него замуж. По-прежнему хотела… Несмотря на то что она стала свидетельницей одного из самых ужасных его кошмаров, свидетельницей его слабости и страха, по-прежнему верна своей клятве стать его женой. Его, человека, который никогда не проведет ночь рядом с ней. Человека, ничтожного настолько, чтобы обольстить ее для своих собственных, эгоистичных целей.

Ну вот. Он добился этих целей своими интригами. Но у победы оказался горький вкус. Она заслуживает гораздо лучшего, чем он. Человек лучше его и порядочнее отпустил бы ее.

Он никогда не был так силен, как хотелось бы. Всегда терпел поражение. Но не в этот раз. Сейчас он должен быть храбр и отважен. И наконец-то откроется кому-то… ей, той, которая больше всех на свете небезразлична ему. Поведает обо всем, что сделал. Всю правду о его постыдно-трусливой натуре. Он поднял голову, и предстоящий ужас, столь же неумолимый, как грядущий поединок, окутал его тяжелым удушливым одеялом.

— Ты просто всего не знаешь. Никто не знает. Под Линьи нам пришлось туго. Враг был свиреп и неукротим. — Он надолго замолчал.

— Но британцы победили, — прошептала она.

— Мы победили, — с трудом выговорил он. Ему было больно говорить. — Но слишком много наших погибло. Я заснул! — Встретив ее вопросительный взгляд, он заспешил: — Была моя очередь нести дозор. Моя и Маклина. Мы не спали много ночей. Никто не спал. Так, иногда могли улучить минуту, чтобы задремать. Но в эту ночь все было тихо. Маклин клевал носом, и я решил дать ему поспать, пусть и недолго. Но потом… — Он осекся.

Его сердце бешено колотилось, словно стремясь пробить дыру в груди. Ему предстоит описать ужасы той судьбоносной ночи…

— Я заснул. Всего на минуту… нет, это неправда. Я не знаю, сколько проспал. И никогда не узнаю. Должно быть, спал я достаточно долго, чтобы французы сумели застать нас врасплох. — Его трясло. Он старался взять себя в руки, но не мог. — Они застали врасплох нас. И люди… мои люди… мои друзья…

Он задохнулся, не в силах продолжать. Прошло четыре года, а кошмар все так же свеж в его памяти. И никак не уходит. И угрызения совести продолжали его терзать…

— Но, Невилл! Все говорят, что ты был героем при Линьи, что ты спас столько своих людей Если бы не ты…

Ее голос испугал его. В своих страданиях он почти забыл о ее присутствии. Как он хотел обратиться к ней, потянуться, держаться за нее, словно утопающий за соломинку. Но она не могла спасти его от горькой правды. Никто не мог…

— Да. Меня называют героем. Потому что я боролся как одержимый. — Он горько рассмеялся. — Собственно говоря, я и был одержимым. Возможно… возможно, одержим и сейчас. Потому что на каждого человека, которого, как говорят, я спас, приходится… — Он прикусил губу. Сердце саднило физической болью. Потому что очень больно признаваться в таком… Невилл опустил голову и с трудом продолжил: — Говорят, я герой, но это только часть правды. Я действительно спас нескольких человек. Но остальных не смог. Они погибли из-за меня.

Комнату заполнила тишина. Уродливая и обличающая. Потом Невилл ощутил ее прикосновение. После этой постыдной исповеди она должна была брезгливо отшатнуться от него, но вместо этого придвинулась еще ближе и положила руку на его рукав.

— Мне трудно представить, что ты намеренно позволил этим людям погибнуть. Думаю, это одна из причин, по которым я хочу выйти за тебя замуж. Ты стремишься делать все ради блага других. Не для своего удовольствия или выгоды. Ради удовольствия или выгоды других. Ради арендаторов. Ради племянника. Ради меня. — Ее ладонь легла на его запястье. — И ради твоих солдат. Уверена, что ты отдал бы за них жизнь.

Невилл содрогнулся:

— Было бы лучше, если бы я погиб там, при Линьи. Я хотел умереть с ними.

— Но ты не умер. Ты не умер с ними или за них… поэтому, возможно, тебе предназначено жить за них. Пожалуйста, Невилл, — умоляюще прошептала она. — Выбери жизнь! Выбери жизнь!

Он посмотрел на нее. На ее серьезное лицо. Она словно заклинала его.

— Если ты боишься, что я покончу с собой, можешь не волноваться. Я подумывал об этом, но слишком труслив. И никогда не смогу исполнить своего намерения.

Оливия покачала головой:

— Я не это имела в виду. Живи за них, Невилл! Живи жизнью достойного человека ради тех, кого уже нет. Живи и будь таким, каким они хотели бы тебя видеть. Почти их память, став таким, чтобы им не было бы стыдно за тебя.

Он слышал ее слова. И какой-то частью своей души жаждал их принять. Но боялся. Боялся ночи и снов. И безжалостных угрызений совести, которые терзали его и с которыми он не мог бороться.

И, словно ощутив этот страх, Оливия обняла его за талию и положила голову на плечо.

— Ты куда лучше, безмерно лучше, чем мой отец. Я стыжусь, что вообще сравнивала вас.

Он тоже обнял Оливию, потому что нуждался в ее тепле. Хотел раздавить ее в своих объятиях.

— Может, и Камерон Берд не так плох, как ты считаешь.

— Боюсь, это не так. Но мне все равно. Это прошлое. А ты — мое будущее. Я люблю тебя, Невилл. Знаю, ты не хочешь этого слышать, — добавила она, когда он напрягся. — Но я тебя все равно люблю. И пора оставить прошлое позади и идти к будущему. Нашему будущему.

Он смотрел в эти зеленовато-карие глаза, которые с самого начала пленили его.

— Как ты можешь быть уверена в нашем совместном будущем?

И тогда Оливия улыбнулась, так доверчиво, что эта улыбка проникла в его сердце.

— Я вовсе не уверена. Потому что так долго старалась быть осторожной и анализировать все. Всех. Я думала, что если правильно выберу мужа, моя жизнь будет спокойной и легкой. Я смогу распланировать свое будущее. И даже управлять им… Но потом появился ты, ворвался в мой мир и перевернул мою жизнь. Именно ты предназначен мне. Ты, единственный.

В ее прекрасных глазах сияла правда. Она не лгала о своих чувствах к нему, и сознание этого залило теплом его увядшую, заледеневшую душу. Как восходящее солнце всегда спасало его от кошмаров ночи, так и ее любовь спасала его от темного прошлого.

Посмеет ли он принять ее любовь? Сможет ли дать ей столько же, сколько она уже дала ему?

И тут словно спасительный свет солнца с бесконечной нежностью коснулся его. И он неожиданно понял. Она хочет одного — чтобы он тоже любил ее. Просто любил. И готов ждать, пока к нему придет любовь.

Только причин ждать не было.

— Ливви… — Он запнулся, потому что могучее чувство наполнило грудь и сдавило горло. — Я люблю тебя. Боже! — Он рывком прижал ее к груди. — Боже, как я тебя люблю!

— О, Невилл…

Только ощутив сладостную влагу ее слез на щеках, он отстранился.

— Если ты согласна принять меня, Ливви, я женюсь на тебе. Потому что выбираю тебя. Выбираю жизнь.

Оливия рассмеялась: самый прекрасный смех, который слышал Невилл в своей жизни и приподнялась на носочки, чтобы крепко поцеловать его в губы.

— А я выбираю тебя. Пойдем в постель, Невилл, ибо я хочу спать в твоих объятиях и обнимать тебя во сне.

Прежде чем он успел запротестовать, она добавила:

— Мы победим прошлое. Вот увидишь.

Невилл посмотрел через ее плечо на камин, где лежали осколки графина. Он уже решил бороться с обманчивым утешением, которое сулило спиртное. И сделал это, понимая, что иначе он не сможет получить Оливию. Теперь настало время побороть остальных демонов. Снова выбрать настоящую жизнь. И если она готова сражаться бок о бок с ним, да будет так!