Рексанна Бекнел - Супруг по заказу

Мысли Невилла приняли такое же направление, как у Оливии, только имели явно другой оттенок. Он заранее предполагал, что она постарается свести их встречу исключительно к деловым вопросам, и он вовсе не возражал. Но она по множеству причин считала его неподходящей партией, а он собирался доказать ее неправоту. Хотел, чтобы она увидела, что он ответственно относится к своим обязанностям землевладельца, что ему небезразличны работавшие на него люди. Точно так же серьезно он отнесется к своим обязанностям мужа и главы семьи.

Невилл не ожидал, что она стала свидетельницей его пьяного дебоша в Прадхо. Неужели он не только поцеловал ее, но и отважился на большее? Боже, он ничего не помнит! Кроме того, она заговорила о его бессоннице, и, к его досаде, он едва не сорвался.

Зато теперь успокоился и снова взял себя в руки.

Невилл оглянулся на поднимавшуюся в гору женщину. Она слишком проницательна. Слишком откровенна. Слишком уверена в себе.

В этом отчасти кроется ее привлекательность. Она смотрела на жизнь… по крайней мере на жизнь общества, с таким же предубеждением, как он сам. И Невилл инстинктивно понимал, что в этих шотландских горах она будет счастлива.

Он наблюдал, как она ведет лошадь в гору, грациозная наездница, несмотря на неудобство дамского седла, обязательного для приличных дам. Говоря по правде, она олицетворяла все, что мужчина может желать в женщине… разве что была не слишком покорна. Однако в определенных обстоятельствах и это качество может оказаться не столь уж плохим.

И хотя это было крайне опрометчиво, он вдруг воспылал неожиданной и почти непреодолимой потребностью заставить ее подчиниться его воле. Особенно в одном вопросе… Он спешился и, когда она поравнялась с ним, схватил поводья ее лошади:

— Позвольте помочь вам спешиться.

— Но почему мы остановились здесь?

— Хочу вам кое-то показать. — Он поднял руки, готовый сжать ее талию.

— Уверена, что это ни к чему…

— Ошибаетесь. Вас давно не было в этих местах. С самого детства. Если хотите мудро управлять своими землями, необходимо узнать их снова.

Он снова отметил, что сегодня у нее зеленые глаза. Зеленые с манящим золотистым оттенком, как кипарисы осенью. Ее глаза всегда зеленели, когда в душе бушевали эмоции.

Так почему они бушуют именно сейчас? Он подозревал, что знает…

— Но вы хотите мудро управлять своими землями? — допытывался он, продолжая тянуть к ней руки.

Оливия сделала гримаску и вымученно улыбнулась:

— Конечно, хочу.

Она неохотно подалась к нему.

Невилл, сдержав улыбку, подумал, что выиграл этот раунд. Но когда ее пальцы коснулись его плеча, а его руки сжали тонкую талию, его вдруг осенило. Он не выиграл. Он не выиграл ни одного поединка с этой девушкой. Только нырнул в воду с головой и теперь тонет, как пятидесятифунтовый валун. И единственное, что может удержать его на плаву, — она.

Он хотел, чтобы Оливия Берд принадлежала ему. Жаждал, чтобы она принадлежала ему. И сделает для этого все.

Но пока что снял ее с седла, наслаждаясь каждым мгновением. И не разжал пальцев. А когда ее щеки залил румянец… когда она сделала слабую попытку снять руки с его плеч и отступить, он сделал то, о чем мечтал целыми днями. Что хотел сделать при каждой встрече.

Он медленно опустил голову, глядя на недоуменно вытянувшиеся пухлые губки, и поцеловал ее.

Оливия хотела этого поцелуя. И нет смысла отрицать… Хотела с того момента, как он появился во дворе Берд-Мэнора, высокий и неотразимо красивый…

Она не хотела этого поцелуя. И одновременно не могла от него отказаться. Она давно не испытывала этого теплого, волнующего ощущения: смеси радости и страха. Даже паника, поднявшаяся в ней, когда он ласкал ее грудь, на этот раз стала чем-то вроде извращенного желания, желания чего-то такого… совершенно нежеланного… Но теперь, когда он наклонил голову, она тихо, виновато вздохнула.

«Наконец, — говорил этот вздох. — Наконец…» Если не считать того, что восторг от его предыдущих поцелуев бледнел по сравнению с могучей реальностью этого. Огонь тех поцелуев почти погас перед извержением вулкана… Его губы были такими уверенными, такими требовательными.

Все, что было рассудительного и здравомыслящего, подсказывало ответить на эти требования решительным «нет». Но все, что было в ней рассудительного, исчезло, растаяло, как дым на ветру, при одном прикосновении его губ. А когда он прижал ее к себе и положил свободную руку на ее затылок, голова Оливии окончательно пошла кругом. Теперь она уже не знала, что правильно и неправильно, хорошо и плохо, и она целовала его так самозабвенно, словно хотела, чтобы он никогда не отрывался от нее.

А он и не думал поднимать голову…

За спиной заржала кобыла, словно спрашивая, стоять и ждать или побродить по округе в поисках ручейка.

Но Оливии было все равно, что делает кобыла: Невилл прикусил ее нижнюю губу, обвел языком, и она с готовностью приоткрыла рот. Его язык нырнул глубоко и встретился с ее языком.

Поцелуй стал крепче. Более страстным.

Их тела терлись друг о друга и, несмотря на слои ткани, возбуждали каждый клочок кожи. Ее соски напряглись, в животе все сжималось, а там, глубже, в местах, в существование которых Оливия предпочитала не верить, копился жар, влажный и пульсирующий.

С ее губ слетел беспомощный тихий стон. Пальцы сами зарылись в его волосы. Она обнаружила, что волосы этого человека, мускулистого, с упругим телом и сильными руками и ногами, мягки как шелк.

— Позволь показать тебе, — хрипло прошептал он, прокладывая губами горячую дорожку по щеке и горлу.

— Да, — выдохнула она, бесстыдно выгибаясь. Неужели это неукротимое, развратное создание действительно она? Она хотела, чтобы он коснулся ее ноющей груди. Хотела, чтобы он облегчил безумную жажду, которая захлестнула ее.

— Сюда!

Он повел ее спиной вперед. Его колено с каждым шагом вновь и вновь скользило меж ее бедер, раздражая кожу, не знавшую иного прикосновения, кроме как ее собственного, да и то во время купания. Но те прикосновения не пробуждали в ней никаких ощущений, а эта грубая ласка, небрежная и одновременно настойчивая, воспламенила пылающий ад внизу живота.

Они продолжали идти, шаг за шагом: ее голова откинута, его губы прижаты к ямочке между ее ключицами.

И Оливии ничего не оставалось, кроме как полностью отдаться этому безумию. К собственному стыду, она даже раздвинула ноги чуть шире, давая его мускулистой ноге более легкий и глубокий доступ.

Потом он прижал ее к дереву, снова нашел губами ее губы и придавил своим телом.

Ее руки уже обвивали его шею, а теперь она ощущала совершенно неприличное желание обвить его и ногами.

Она даже зашла так далеко, что подняла колено, позволив Невиллу прижаться к ней бедрами и дать почувствовать его возбуждение.

Оливия снова охнула, но задремавший было здравый смысл все же вернулся… пусть и на время.

— О Боже! — прошептала она.

Невилл ощутил, как она застыла, но проигнорировал первые признаки ее сопротивления. Он хотел ее. Он должен ее получить. И поскольку собирался жениться на ней… поскольку его намерения были абсолютно благородными…

Когда она отвернула голову, он прикусил мочку ее уха и обвел языком нежную раковинку. И ее сопротивление мгновенно растаяло, а тело стало податливым, воспламеняя его до исступления.

Каждая мучительная ночь, каждый изнурительный день, каждая одинокая минута последних четырех лет, казалось, вели его к этому моменту. К этой женщине.

Мысль была совершенно нелогичной. Безумной.

И все же наполнила Невилла убежденностью в своей правоте.

— Оливия, — выдохнул он ей в шею и приподнял ее подбородок. И когда их взгляды встретились, оба прочли в них правду, в чистейшей ее форме. Он хотел ее. Она хотела его.

Но тут она пробормотала его имя, и их участь была решена. Он поймал ее губы в поцелуе, возврата из которого не было. Вперед. Только вперед. И в нем не осталось никакой сдержанности. Только самая низменная потребность. Теперь он крепко прижимался к ней всем телом. Он раскрыл ее губы своими, его язык сплелся с ее языком. Но она с готовностью принимала любую ласку. Любой взрыв сладострастия. Она повисла у него на шее и подняла ногу на его бедро.

Он поймал ее колено, поднял ногу еще выше и конвульсивно ворвался в ее нежное тепло. Каждая их встреча вела к этому. Каждая была утонченной прелюдией. Их гнев. Взаимное непонимание. Постоянные перепалки. Их танцы: ограничения котильона, нескрываемая чувственность вальса. Даже длинное путешествие сюда и вынужденная близость только усилили их желание.

Но теперь никто не мог отвернуться и уйти. Он властно завладел ее ртом. Потом сжал ее бедра сквозь платье и стал ласкать нежные складки лона. Оливия что-то пробормотала, словно умоляя не останавливаться.

Где-то над ними небеса отозвались громогласным одобрением: долгий, рокочущий аккомпанемент колотящемуся сердцу и пульсирующему телу. Поднявшийся ветер играл их волосами. Дерево, поддерживающее их, шелестело над ними, и Невилл чувствовал себя одним целым с природой. Потому что они и были природой. Слияние мужчины и женщины. Мужчины со своей женщиной, единственной на свете, предназначенной только для него.

Он расстегнул пуговицы ее амазонки. Просунул руку внутрь и сжал ее грудь.

Она издала приглушенный крик. Протеста?

Нет. Ее сосок затвердел. Она тяжело дышала, словно подстегивая его.

Он уложил ее на упругую траву и распахнул лиф, любуясь мягкими холмиками ее груди, так манившими его.

— Невилл?

Она смотрела на него: воплощение бесстыдницы и невинной девушки, желания и нерешительности. Он поклялся избавить ее от всех сомнений.