Его рука, лежавшая на ее талии, властно притянула Оливию.

— По ночам вы становитесь Хейзл, моей прелестной, упрямой Хейзл.

Оливия не могла шевельнуться. Слишком заворожена была она его словами. Слишком возбуждена прикосновением.

В его словах была ужасная правда, принесшая, однако, определенное облегчение. Эта Хейзл, о которой он говорил, была по природе любопытна и немного распутна.

Но Оливия напомнила себе, что она никакая не Хейзл, и поэтому должна бороться с взаимным влечением.

— Боюсь, вы заблуждаетесь, лорд Хок, — выдохнула она. — Эта Хейзл — плод вашего воображения…

Но он заглушил ее слова поцелуем. В темноте. Прижав к фургону, от которого пахло овечьей шерстью и сальными свечами, под вопли сотни людей, танцевавших совсем рядом, он целовал ее, медленно, крепко… извлекая этим Хейзл из небытия…

Она не помнила, как освободила руки и обвила его шею. Как откинула голову. Он быстро этим воспользовался. Музыка тем временем набирала темп, заглушая голоса. Мужские, женские… они переплетались, ведя свою собственную мелодию.

Но в темном покое их укрытия лорд Хок целовал Оливию.

Невилл целовал Хейзл.

— Сколько тебе лет? — спросил он между поцелуями. Она так задыхалась, что едва смогла ответить:

— Двадцать один год.

— Ты очень хорошо целуешься.

Он обдал ее ушко жарким дыханием, и она инстинктивно выгнулась.

— Очень хорошо, — добавил он, вновь завладев ее губами, с еще больше силой, чем раньше.

Оливия, по-видимому, окончательно сошла с ума, потому что была абсурдно рада его словам.

Ни один мужчина до него не целовал ее так властно, так умело и с таким абсолютным сознанием собственной правоты. Он приоткрыл губами ее губы, его язык скользнул внутрь, лаская и гладя, также пылко-эротически, как тогда, у реки…

Господи Боже, о чем она думает?

Оливия резко отстранилась. Но он по-прежнему удерживал ее, прижав своим мускулистым телом к стенке фургона.

— Ты также страстно целовала всех мужчин, перечисленных в твоем журнале?

— Нет! — негодующе воскликнула она. — И немедленно отпустите меня!

— Но если твои расследования включают поцелуи, — продолжал он, игнорируя ее слова, — я обязан им своей искренней благодарностью, всем тридцати восьми.

— Я уже говорила, что никого не целовала! И отпустите меня.

Она толкнула его в грудь, в эту твердую, как камень, грудь, отчетливо ощущая бушующие в ней противоречивые эмоции: гнев и обида за незаслуженное оскорбление, удовольствие от услышанного комплимента ее поцелуям и унижение и стыд за свою легкую капитуляцию.

Ей нужно немедленно вернуться к матери и Пенни и держаться подальше от Невилла Хока и его опасного притяжения. Несмотря ни на что, она не могла отрицать его опасную привлекательность. Зловещую привлекательность. Фатальную привлекательность…

Но он не собирался ее отпустить и дал ясно это понять.

— И скольких ты уже целовала?

«Самое большее — четверых…»

— Не так много, как вы… женщин. Вспыхнувший факел залил его лицо золотым светом, и в этот миг она успела увидеть его высокомерную улыбку.

— Это комплимент?

— Только вы способны такое подумать. Это оскорбление вашим моральным принципам, которых, впрочем, у вас нет совсем.

— Наоборот. Я считаю своим моральным долгом ублажить каждую женщину, которая решит меня поцеловать.

— Я не решала вас поцеловать. Это вы решили поцеловать меня.

— Я прочитал твои мысли, — возразил он. — И сейчас читаю.

С этими словами он наклонил голову.

И хотя на этот раз она была лучше подготовлена к тому, что сейчас произойдет, прикосновение его губ произвело то же мощное действие. А может, и более мощное.

До него Оливия целовала четверых мужчин, и только двое осмелились на интимное вторжение, которое позволил себе этот дерзкий мужчина. Только один проник за барьер ее сцепленных зубов, и ей это совсем не понравилось. И то, что Невиллу Хоку это так легко удалось, показалось ей чудом. И то, что он дал ей столько наслаждения, было поразительным. Она должна была остановить его и с отвращением отпрянуть. Но так и не смогла…

Он целовал ее, и она, идиотка, целовала его в ответ. И в ее захмелевший мозг, кроме этого наслаждения, просачивалась только музыка.

Одна его рука легла на ее затылок, и он еще сильнее впился в ее губы. Его пальцы запутались в ее волосах…

Их тела слились, несмотря на значительную разницу вроете.

На этот раз, когда она отстранилась от него, он ее отпустил.

Пока она ловила губами воздух, прижимая дрожащую руку к губам и другую к животу, он тяжело оперся о фургон, стискивая перекладины и опустив голову.

— Тебя следовало бы держать под замком.

— Меня?

Сердце Оливии билось так часто, что ныла грудь:

— Это ваших рук дело! Не моих!

— Насколько я припоминаю, мы сделали это вместе, причем нам было очень хорошо.

Она безжалостно подавила захлестнувшее ее извращенное наслаждение.

— Но больше мы этого делать не будем.

— Готов поставить целое состояние на то, что я снова тебя поцелую.

— В таком случае вы проиграете.

Она повернулась, твердо вознамерившись уйти, но он тут же остановил ее:

— У тебя волосы спутаны, Хейзл. А губы распухли от поцелуев. Каждый, кто увидит тебя, сразу поймет, чем ты занималась. И возможно — с кем.

— Не смейте меня так называть!

К несчастью, проверив, в порядке ли прическа, она убедилась в худшем. Шпильки растерялись, и узел распустился.

— Проклятие! — пробормотала она, поворачиваясь к нему спиной и пытаясь исправить положение. Но как скрыть следы поцелуев на губах?

Она нервно облизнулась. Неужели все так очевидно?

Оливия украдкой взглянула на него. Он вполне способен солгать.

Невилл снова прислонился к стенке фургона и сунул руки в карманы. Не слишком изящная поза, и все же он выглядел куда привлекательнее, чем любой из знакомых ей джентльменов.

«Куда привлекательнее физически», — мысленно поправилась она, втыкая в прическу оставшиеся шпильки. Страсть, которую он пробуждал в ней… этого она отрицать не могла, сродни той губительной эмоции, заставившей мать броситься в объятия ее, Оливии, неотразимого отца. Даже она помнила, как отец одним взглядом мог очаровать любую женщину, от ее матери до экономки, горничных и деревенских простушек. Она подозревала, что у него были любовницы, ибо мать наотрез отказывалась здороваться по крайней мере с тремя светскими львицами, хотя причин такой неприязни не открывала.

Но больше всего слез мать пролила из-за Камерона Берда, и не только после его смерти.

Она провела костяшками пальцев по чувствительным губам и в который раз сказала себе, что этому нужно положить конец. Влечение к подобному человеку — настоящая беда. И следует как можно скорее забыть о нем.

Она вздернула подбородок и смело взглянула в глаза лорда Хока:

— Мой отец был похож на вас. Красив и обаятелен. Несносен. Он разбил сердце моей матери. Тогда я была маленькой, но помню, как она была несчастна.

Его синие глаза были непроницаемо глубоки. Но Оливия спокойно добавила:

— Я не собираюсь совершать ту же ошибку. А теперь мне пора.

Она снова повернулась, чтобы уйти, не желая слышать его ответа. Не желая также удостовериться в том, как слаба ее воля. Но он остановил ее, положил ее руку себе на рукав, и они медленно пошли обратно.

Заметив ее злой взгляд, он пояснил:

— Уверен, что даже ваш негодяй отец после танца провожал дам к их семьям и друзьям.

— Не забывайте о мужьях, — бросила она, безуспешно пытаясь освободиться.

— В этом ты не можешь обвинять меня, если только сама не замужем.

Они снова подошли к танцорам, и Оливия, наскоро осмотревшись, направилась к своей компании. Но Невилл по-прежнему не выпускал ее руки.

— Я провожу вас к матери. Не хочу, чтобы меня считали менее очаровательным, чем я есть на самом деле.

Они пробирались сквозь толпы собравшихся, и Оливия облегченно вздохнула, оказавшись среди шелков, муслинов и тонкой шерсти. Оказалось, что Августа танцует с незнакомым мужчиной. Лорд Холдсуэрт танцевал с Пенни Каммингс.

— Ваши опекунши заняты, — заметил Невилл. — Подождать здесь…

— В этом нет нужды. И танцевать со мной тоже ни к чему, и не стоит ходить за мной по пятам.

— Разве я танцую недостаточно хорошо для вас?

— Дело вовсе не в этом.

— Разве я недостаточно хорошо целуюсь? — неумолимо продолжал он. — Могу поклясться, вам понравилось.

Оливия с трудом втянула в себя воздух.

— Это… не имеет ничего общего с моими словами, — прохрипела она, сознавая, насколько неубедительно звучит ее голос, и тут же добавила: — По правде говоря, будь вы не так опытны в искусстве поцелуев, я бы куда с большей готовностью одобрила вас.

От его ответа ее спасло только то, что музыканты отложили инструменты и партнеры стали аплодировать.

«Наконец-то», — свободно вздохнула Оливия, когда к ним направилась Пенни.

— Где вы были? — осведомилась она, окинув Оливию проницательным взглядом.

Оливия замялась. Неужели Пенни поняла, что произошло? Неужели все так очевидно, как утверждал лорд Хок?

От растерянности она даже не сразу нашлась что ответить. Но к счастью, сумела взять себя в руки и надменно вскинула голову.

— Танцевали, конечно. А вы?

Она дерзко уставилась на Пенни, словно подначивая ее возразить. Намекнуть на что-то непристойное.

— Я? О, я… — хихикнула Пенни и повернулась к лорду Холдсуэрту: — Арчи показывал мне, как танцуют вальс в Испании. Так энергично! А как насчет вас, лорд Хок? Это ваша энергичная манера танцевать позволила розам распуститься на прелестных щечках Оливии?