Потому что она любила его. В душе Аннабел не было на этот счет никаких сомнений: она была влюблена без памяти, в точности как когда-то Имоджин в Дрейвена.

Неужели нет ни малейшей возможности, чтобы Эван полюбил ее? Случается же в жизни иногда что-то хорошее. Может, настал ее черед? Аннабел попыталась вообразить старичка с белыми, как лунь, волосами, глядящего на нее с облака и решающего осыпать ее всяческими благами, но через минуту сдалась. Все религиозные представления выветрились у нее из памяти.

Правда состояла в том, что Эван вряд ли полюбит особу вроде нее: особу, которая совершенно ничего не смыслит в религии, за которой отнюдь не тянется шлейф милосердных деяний. Единственное, что их связывало, это… это похоть. При мысли об этом щеки ее обдало жаром.

Вернулась Элси, отдуваясь и держась за бока.

– Уж мне эти лестницы, мисс! Чтоб добраться до комнаты экономки, мне пришлось спуститься по черной лестнице, а потом еще по одному лестничному маршу слева, затем снова подняться и еще раз спуститься!

Аннабел шагнула из ванны прямо в объятия полотенца, согретого перед камином.

– Ваше платье на вечер готово. Миссис Уорсоп вызвалась почистить и прогладить его своими руками, и так хорошо у нее это вышло – прямо на загляденье! Вы знаете, что они с мистером Уорсопом вот уже сорок три года как муж и жена? А он с юности служит дворецким в этом замке.

Элси все болтала и болтала, и пока сохли волосы Аннабел, и когда она расчесывала их до тех пор, покуда они не заблестели. После этого Аннабел надела сорочку и корсет – тот, что из Франции. Платье ее представляло собой длинный, струящийся поток узорчатой тафты цвета спелой сливы, которая облегала изгибы ее фигуры, расширяясь сзади и переходя в небольшой шлейф. Кружевные рюши выгодно подчеркивали лиф платья.

Элси скрутила волосы Аннабел в узел, соорудив на макушке копну кудрей, и, наконец, Аннабел взглянула на себя в зеркало. Ей показалось, что она выглядит подобающе для замка. Для графа. Даже… пожалуй… для такого мужчины, как Эван. Но она поймала себя на том, что терпеливо пытается придать своему лицу благочестивое выражение: выражение, которое надлежит иметь жене Эвана. Женитьба – это одно, а притворство – совсем другое.

Глава 29

Столовая походила на пещеру и обогревалась с двух концов громадными каминами.

– Когда мы поженимся, то, полагаю, тебе придется сидеть вон там, – сказал Эван, указав на дальний конец гигантского стола. – Помнится, так обедали мои родители, словно их высадили на двух необитаемых островах, разделенных океаном. Но нынче вечером я попросил миссис Уорсоп разместить нас всех на одном конце стола.

На столе был расставлен прекрасный старинный фарфор для членов семьи и трех монахов, но даже эти десять приборов занимали от силы четвертую часть пространства.

– Но этот стол явно предназначался для целого клана, – молвила Аннабел. – Почему же вы не заменили его столом поменьше?

– Отличное предложение, – сказал Эван.

– Все должно остаться как есть, – заявила леди Ардмор, величаво занимая место по правую руку от Эвана. Она переоделась в платье, которое, очевидно, было придумано, если не сшито, во времена правления королевы Елизаветы. Нижние юбки были тяжелыми и массивными, а шею охватывал огромный плоеный воротник. – Ни к чему теперь переворачивать все с ног на голову. Соблюдение манер, соизмеримых с достоинством графа, важнее комфорта.

Дядя Тоубин уселся справа от леди Ардмор.

– Вам придется передать бразды правления, – сказал он ей, явно забавляясь от души.

Леди Ардмор смерила Аннабел пристальным взглядом.

– Если мисс Эссекс полагает, что она сможет вести хозяйство в доме, отличающемся таким большим штатом прислуги, то я с превеликим удовольствием передам руководство в ее руки. – Она послала Аннабел улыбку, которая сразила бы наповал пирата.

Но юность, проведенная в препирательствах с торговцами, которым вовремя не уплатили за товар, не прошла для Аннабел даром. Она ответила ей смиренной улыбкой, которая говорила, что она не желает быть нелюбезной, тогда как сигнализировала об обратном.

– Должно быть, вы измучены после всех этих лет, – проворковала она. – Я с радостью сниму часть этой ноши с ваших плеч.

– Вы говорите, как треклятая миссионерка, – с отвращением изрекла леди Ардмор. – Ты ведь не выбрал себе в жены одну из тех девиц, что распевают псалмы, а? – потребовала она ответа у Эвана. – Замок и так уже битком набит этими святошами.

Отец Армальяк невозмутимо улыбнулся, а Грегори продолжал мирно поедать свой ужин.

– Конечно, нет, – заверил свою бабушку Эван. – Я знал, что невеста набожного склада вызовет у тебя расстройство пищеварения, бабуля.

Леди Ардмор поправила парик и положила в рот кусочек еды.

– В этом доме все пошло прахом с тех пор, как мы пустили сюда этих треклятых католиков, – во всеуслышание заявила она.

– Леди Ардмор, уверяю вас, что прошлым вечером у меня просто была полоса удачи, – сказал отец Армальяк. – Нынче вечером я дам вам шанс возместить все ваши потери.

Бабушка Эвана свирепо воззрилась на Аннабел, но от этого взгляда веяло духом товарищества.

– Обобрал меня до нитки. Монах-игрок! Вот уж не думала не гадала, что доживу до этого дня. Стыд и срам!

– Благодаря вам у мисс Эссекс может сложиться о нас ложное впечатление, – улыбнувшись, молвил отец Армальяк. – Мы играем на медяки, мисс Эссекс.

– Наша семья никогда не нажила бы состояние, если бы мы швырялись монетами, пусть даже достоинством всего в несколько пенсов, – провозгласила графиня.

Аннабел потягивала свое консоме.

– Очень вкусно, – сказала она Эвану. – Трудно было найти повара на самом севере Шотландии?

– Нам посчастливилось заполучить французского шеф-повара, – ответил Эван. – Мак нашел его и заманил сюда, посулив ему довольно большое жалованье…

– Стыд и срам! – встряла его бабушка.

– Месье Фламбо скорее всего покинул бы нас в первую же свою зиму здесь, не влюбись он в сестру Мака.

– Стыд и срам! – донеслось со стороны леди Ардмор.

– Теперь у них двое детишек, и они совершенно не собираются уезжать из Шотландии, хотя мне все же приходится повышать ему жалованье всякий раз, когда снегу выпадает больше пяти футов.

Бабушка Эвана открыла было рот, но Аннабел опередила ее.

– Стыд и срам? – спросила она, вздернув бровь.

– Французская душонка! – выпалила графиня. – Конечно, нам еще предстоит узнать ваше мнение о зимах в горах, мисс Эссекс.

Аннабел не была уверена, в чем проявилась французская душонка повара: в том, что он влюбился, или же в неприязни к глубоким сугробам.

Грегори тихо сидел возле дяди Тоубина и до сих пор не промолвил ни слова.

– У тебя есть гувернер, Грегори? – спросила у него Аннабел.

Мальчик поднял глаза от супа с таким видом, словно он был довольно удивлен тем, что к нему обратились.

– В настоящее время нет, мисс Эссекс. В феврале этого года мой гувернер решил вернуться в Кембридж, и с тех пор отец Армальяк обучает меня французскому и латыни.

– Тебе нравится изучать языки? – осведомилась Аннабел. Грегори казался совершенно не похожим на прочих детей, которых она знала. Он удивительно владел собой, а манеры имел столь изящные, что они были положительно старомодными.

– Безусловно. Но мне все же недостает уроков математики, – сказал он, откинув со лба черные волосы. – И археологии.

– Я подумал, что перерыв в занятиях пойдет Грегори на пользу, – сказал Эван. – Я попросил его составить мне компанию в полях на это лето.

Леди Ардмор презрительно фыркнула.

– Поля! В высшей степени неподобающе! Аннабел выгнула бровь.

– Поля?

– Мы выращиваем в моих угодьях всевозможные сельскохозяйственные культуры, – объяснил Эван. – Обычно я провожу большую часть лета, переезжая с одного поля на другое. – Выражение довольно осунувшегося, белого лица Грегори навело Аннабел на мысль, что план Эвана насчет солнца и свежего воздуха был удачным.

– Физический труд, – проворчала бабуля. – Это не приличествует графу. Твой отец никогда не стал бы пачкать руки подобным образом.

– Этим летом я собираюсь посадить несколько экспериментальных культур, – сообщил Эван, не обращая на бабушку никакого внимания.

Когда трапеза подошла к концу, Грегори с отцом Армальяком удалились, беседуя о Сократе. Леди Ардмор вышла, опираясь на руку дяди Тоубина и клянясь, что отберет у отца Армальяка все медяки или же умрет, пытаясь это сделать. Эван с Аннабел последовали было за ними, но тут Эван взмахом руки велел дворецкому идти вперед и затворил дверь.

– По моим подсчетам, я не целовал тебя три дня, – молвил он небрежным тоном.

От выражения его глаз члены Аннабел обмякли.

– Это неприлично, – вымолвила она. – Мы не должны никогда…

– Считай, виной тому твой корсет, – сказал он и сгреб ее в охапку.

Прошло порядочно времени, прежде чем Аннабел получила возможность докончить свое предложение, даже если бы она помнила, что хотела сказать. .

– Я должен кое о чем тебя предупредить, – сказал Эван. Он привалился к стене, глядя на нее сверху вниз, и единственное, о чем она могла думать, это как снова притянуть его голову к своей. – Кланы облетела весть, что мы собираемся пожениться.

– Они приедут сюда? – спросила Аннабел, пытаясь сосредоточиться на том, что он говорил.

– Разумеется. Я граф, а мы, шотландцы, народ общительный.

– И сколько человек, по-твоему, приедет тебя поздравить?

– Нас, – поправил он. – Они приедут поздравить нас.

– Ну хорошо, нас, – согласилась она.

Он улыбался той самой ленивой улыбкой, которая, казалось, появлялась на его лице сама собой – по крайней мере когда он был подобающим образом одет и накормлен.

– В последний раз, когда я ходил на свадьбу в горах, ее устраивал клан Макирни, и там было по меньшей мере сто человек. Но ты такая же уроженка Шотландии, как и я. Неужели тебе не доводилось раньше бывать на настоящих свадьбах?