– Вот и хорошо! – с деланым энтузиазмом воскликнула та, смекая, какой недуг сразил ее деятельную подругу.

– Ничего хорошего, – заплакала та, обильно орошая слезами и соплями новенькую курточку Василисы. – Он написал, что не сможет со мной встретиться! Он занят! Понимаешь, за-ня-ат! У него другая женщина!

– Погоди, – Василиса отцепила от себя практически рвущую на себе волосы Алевтину и усадила ее в кресло. – Слово «занят» в русском языке имеет несколько значений. Наиболее распространенное как раз то, что, видимо, и имел в виду твой Роберт, – занятия по работе, а не то, к чему ты привыкла применять это слово. Не в том смысле. Вполне может быть, – Василиса села напротив Алевтины и взяла ее за руки, – что твой сыщик занят в очень важном деле государственной важности, о котором он не имеет права распространяться даже своим близким. Не мог же он написать: «Дорогая, в данный момент я направил дуло своего ружья на опасного преступника, он приставил мне к виску свое дуло, и теперь я не знаю, во сколько часов смогу освободиться, чтобы насладиться твоим обществом».

– Почему, – перестала плакать Алевтина, – ну, почему он не мог написать именно так?! Как здорово было бы, если бы он написал именно это!

– Ты серьезно? – поинтересовалась Василиса.

– Нет, конечно. Про ружье мог бы и не писать. Я знаю, что у него пистолет. Но остальное-то?! Слушай, Василиса, а ты действительно думаешь, что он считает меня близким человеком?

Василиса вздохнула и пошла на кухню. Ее сумасбродная и эгоистичная подруга была вполне здоровым человеком. Современным представителем рода гомо сапиенсов двадцать первого века. Обычной женщиной самого нормального поведения, которая при случае всегда упрекнет любимого человека, что, подвергая свою жизнь какой-либо (без разницы) опасности, первым делом он был обязан ей позвонить или скинуть эсэмэску со всеми подробностями этой самой опасности. Это называется милым словом «предупредить», чтобы любимое существо не мучилось неопределенностью. Была в этом своеобразная современная романтика, свойственная нынешним дамам. Роберт должен был написать Алевтине, что, погибая, любит ее всей душой. Тогда она была бы спокойна и ревела по другому поводу.

– Ушла? Молчишь? Значит, так не думаешь – ведь ты не умеешь врать. – Глаза Алевтины увлажнились, она опустилась на пол и поползла к кровати. – Тогда мне незачем жить. Первый раз в жизни я встретила такого мужчину. – Она, стоя на карачках посреди комнаты, подняла руку и вяло потрясла ею в воздухе. – А он не хочет меня видеть! – Алевтина продолжила стучать голыми коленками по паркету. – Зачем, спрашивается, мне жить?! – Она взгромоздилась на кровать, легла и сложила руки на красивом бюсте. – Я умираю. Василиса, бери бумагу и пиши мое посмертное завещание.

Василиса как раз вернулась с чашкой крепкого растворимого кофе (другого в этом доме никогда не водилось) и села на свое прежнее место, внимательно наблюдая за подругой. Она не знала, плакать ей вместе с ней или смеяться, настолько ситуация была карикатурной. Вот когда ее бросил Забелкин, а нужно признаться самой себе, что это он ее бросил, а не она его. Так вот, когда ее бросил Забелкин, она умирать не собиралась.

– Сравнила! – воскликнула Алевтина, услышав последнюю фразу подруги. – Моего мачо и твоего Забелкина?! Да таких Забелкиных в жизни каждой женщины по дюжине на месяц. Ради них если и стоит жить, то лишь затем, чтобы отравлять им существование! Умирать нужно ради суперменов. Ладно, я не надеюсь, что он хотя бы обо мне вспомнит, но между нами все-таки было нечто такое, что позволяет мне завещать ему свой розовый бюстик с переливающимися стразиками на чашечках и тонкими силиконовыми бретельками. Он отлично смотрится с голубым сарафанчиком. Там такое прозрачное кружево, что мужики теряют голову. Представляешь, розовый бюстик из-под голубого кружева? Ты находишь это вульгарным?

Василиса отпила кофе и подняла брови вверх. Она ничего не находила, она просто позволяла подруге выговориться. Когда что-то случается, обязательно нужно этим поделиться с другими. Пусть и тем станет несладко. Им придется делать вид, что они переживают, сочувствуют и поддерживают. Наплевать, что за спиной они скажут: «И как эту дуру угораздило?!» Зато уберут улыбку со своего довольного лица. Василиса не улыбалась, хотя, слушая то, о чем говорит Алевтина, очень хотела.

– Решено. Отдай ему мой розовый бюстик с голубым сарафаном. Пусть его новая подружка выпендривается перед ним! – Алевтина уткнулась в подушку и несколько раз всхлипнула. После чего снова повернулась лицом в потолок и скрестила руки. – Мои бархатные тапки с меховой опушкой возьми себе. Отдай Эллочке красную кофточку, ей как раз под цвет лица, синюю в полосочку водолазку – синий цвет успокаивает, и бежевый в крапинку топик. Стелле отдай вишневые брючки, ей будет в самый раз. К ним приложи замшевые туфельки на шпильке, у нас с ней один размер. Только не те, что лежат в черной коробке на верхней полке шкафа, – эти жутко дорогие, а те, что стоят в коридоре под вешалкой. Они к брючкам как раз подойдут. Татьяне отдай мои горнолыжные ботинки. Лыжи к ним я купить так и не успела. Скажи ей, пусть купит и съездит на курорт, там много богатых мужиков. С моими ботинками она сразу выйдет замуж. Они счастливые. Еще отдай ей мою сиреневую юбку в клеточку…

– Слушай, барахольщица, – не выдержала Василиса, у которой к этому моменту закончился кофе в чашке, – всем все разбазарила. Кому ни попадя все раздала. А мне отписала только раздолбанные тапочки с облезлым тушканчиком?! И это все, что ты можешь дать лучшей подруге, которая совсем недавно стояла на краю гибели, а теперь пытается наладить свою жизнь?!

– Сиреневую юбочку, – развела руками озадаченная Алевтина, сразу переставшая всхлипывать, – можешь забрать себе. А на тапках вовсе не тушканчик, а кролик.

– Я не сильна в зоологии, – призналась Василиса и «закипела», – но думаю, что тот, с кого содрали этот мех, в отличие от тебя очень сопротивлялся! А ты лежишь и стонешь! И было бы из-за чего! Из-за какой-то эсэмэски! «Умерла от любовного недуга», – ты хочешь, чтобы так написали на твоей могиле?! Чтобы все думали, что тебя сразили венерические заболевания?! По-иному в наше время думать не будут. Никто не верит, что от любви можно умереть.

– Венерические заболевания? – Щепетильная Алевтина сузила заплаканные глаза: об этом она как-то не подумала.

– Да! – с энтузиазмом подхватила Василиса. – Именно так и напишут, будь спокойна, помирай дальше. Как только ты откинешь копыта, на черном камне зацокает молоток, изображающий эту коварную надпись. И каждый, заметь, что я нисколько не преувеличиваю, каждый проходящий мимо твоей могилы станет укорять покойницу, тебя то есть, в невоздержанности и разврате.

– Меня в разврате?! – Глаза Алевтины из щелок превратились в блюдца. – Спокойно умереть не дадут! – Она перевернулась на бок и свернулась калачиком. – Все равно я не хочу жить такой жизнью. Я к ней не привыкла, я не умею так жить…

– К чему привыкать? Терпеливо дожидаться звонка от любимого человека? Я думаю, Алевтина, это так. Если ты полюбила бойца, а только так в моем представлении выглядят люди – частные сыщики, то должна себя вести, как его боевая подруга. Стойко и сдержанно. Помогать, а не служить препятствием на его тернистом пути. Кстати, я сама хотела бы встретиться с твоим сыщиком и поручить ему одно дело…

– Я – его боевая подруга, – Алевтина провела пальцем по обоям на стене, – как романтично.

– Ты должна ею стать. Сейчас же поднимайся, пойдем на кухню подкрепимся и отправимся на работу, полдня которой ты уже благополучно прогуляла.

– Я позвонила Федору и сказала, что заболела и неизвестно, когда выкарабкаюсь.

– Считай, что ты это уже сделала. Осталось только выкарабкаться из постели!

Неизвестно, что больше подействовало на ветреную Алевтину: надпись на будущей могиле или боевая дружба с Робертом, однако через пять минут она уже сидела на кухонном табурете и заправляла организм бутербродом – ничего другого, кроме колбасы и хлеба, в ее холодильнике не появлялось долгими месяцами. Исключением служил декабрь. Но до Нового года оставалась уйма времени.

Василиса чувствовала себя не в своей тарелке. Первый раз в жизни она успокаивала и наставляла свою подругу на истинный путь, с которого та так лихо свернула. Благополучная, эгоистичная натура Алевтины влюбилась, и та не смогла с ней справиться. Вернее, на этот раз смогла. Но если сыщик действительно не позвонит? Что станет с впечатлительной Алевтиной? У нее что, образовалась любовь с первого взгляда? «Так не бывает, – решила Василиса, – для того, чтобы полюбить человека, его нужно знать». Вот она знала Забелкина, полюбила. Или она просто думала, что его любит? Сейчас у нее даже нет сил ненавидеть и презирать его. И вспоминает она его имя только всуе.

Василиса помогла Алевтине одеться во что-то более-менее непромокаемое. Та взяла поводок с Маруськой-Манюней-Машкой и прочими производными от гордого собачьего имени Марго, и они втроем отправились гулять.


На работу добрались только к вечеру. Маруська, вволю погоняв голубей и старушек, нашла под чужим балконом ржавую селедку и ни за что на свете не хотела выпускать ее из своей клыкастой пасти. Возвращаться домой с таким уловом было смерти подобно. Тухлая селедка воняла так, что от нее разбегались в разные стороны окрестные коты. Чем она приглянулась собаке, было совершенно непонятно. После многочисленных уговоров Манька согласилась выпустить селедку только на команду, особо любимую Алевтиной и с детства выученную ее доберманшей. «Поцелуй мамочку!» – закрыв нос, произнесла Алевтина. Лизунья собака бережно опустила селедку в грязь, подошла к сидящей на корточках Алевтине и щедро провела шершавым языком по ее лицу. Василисина нога тут же наступила на останки рыбы. Но после собачьего поцелуя Алевтине пришлось принимать ванну. До этого она пахла так, как будто весь день разгружала траулер, полный тухлой сельди.