Он налил себе последнюю рюмку коньяку, остававшуюся в графине.

В пансион они прибыли в половине восьмого. По приглашению Рейна явилась госпожа Бокар, рассыпалась в улыбках, ласково и грациозно встретила Гокмастера и указала ему комнату. Только что сели за обед, который во внимание к мистеру Четвинду она отложила на полчаса. С его стороны было очень мило послать ей особую телеграмму. Все благополучно; у профессора за последний день начался поворот к лучшему.

Рейн направился прямо к отцу и к великой своей радости нашел, что опасения его насчет серьезной болезни почти не имели под собой почвы.

— А Фелиция? — спросил он после первых, полных любви вопросов о его состоянии.

— Хорошо, — ответил старик, — в прекрасном настроении. Знаешь, Рейн, я думаю, что мы ошиблись. Это все моя вина. А ты проявил бы величайшую доброту, если бы забыл… и простил бы путающегося не в свои дела старика отца.

Рейн рассмеялся с обычным добродушием и успокоил старика.

— Это не я вызвал тебя, — продолжал последний. — Это Фелиция. Не было никаких оснований оставаться дольше вдали… да и она настаивала. Сердце девушки — таинственная книга. Не занимайся, Рейн, исследованием ее сердца. Забудь о нем… ищи своего счастья там, где оно будет более надежно, мой сын… и тогда оно станет и моим счастьем.

Рейн не старался продолжать разговор на эту тему. Он был в некотором недоумении, но понял, что Фелиция говорила с отцом и что ему в таком случае лучше всего хранить молчание. Дальнейшие размышления на сей счет он отложил на будущее время, что ему вполне можно простить, так как тоска по Екатерине терзала его сердце. Притом он порядочно изголодался, а в виду имелся обед.

Наскоро переодевшись, он спустился в столовую. Первый звук, который уловило его ухо, когда он вошел, было хлопанье пробки бутылки шампанского и голос Гокмастера, сидевшего на самом конце стола спиной к двери рядом с госпожой Бокар. Лакей наполнял его стакан из солидных размеров бутылки. Яркий свет после мрака в коридорах ослепил Рейна; он остановился на секунду на пороге и оглядел стол. Радушные лица с обеих сторон повернулись к нему и встретили его хором любезных приветствий. Старый комендант из-за стола протянул руку и обменялся с ним крепким рукопожатием. Госпожа Попеа подняла на него глаза и улыбкой на своем добродушном лице провожала его, пока он пробирался на свое место. Но он не сводил глаз с Екатерины. Странная легкая судорога пробежала по ней, когда он встретился с ее взглядом. Глаза ее, казалось, были полны страхом. У нее был бледный болезненный вид.

Госпожа Бокар своим визгливым голосом предложила ему занять место профессора во главе стола. Он очутился между Фелицией и Екатериной. Фелиция непринужденно поздоровалась с ним. Екатерина подала ему холодную дрожащую руку и чуть не украдкой посмотрела на него. Очевидно, за время его отсутствия случилось нечто, еще неизвестное ему. Это была не прежняя женщина. Простая женская стыдливость не могла вызвать подобного явно сдерживаемого волнения. Пища на ее тарелке оставалась нетронутой. На минуту все исчезло перед его глазами. Весь мир сосредоточился на этой женщине с мертвым лицом и тяжело дышащей грудью. Он наклонился к ней.

— Вы больны? — шепотом спросил он, выдавая свое волнение первыми же звуками своего голоса.

— Нет, — ответила она поспешно тем же тоном. — Внезапная слабость… быть может, сердце. Не обращайте на меня внимания… ради Бога! Я скоро оправлюсь.

Вопрос и ответ последовали слишком быстро один за другим, чтобы обратить на себя внимание. Рейн овладел собою и обратился к Фелиции.

— Отец мой, кажется, чувствует себя прекрасно, благодаря вам, — сказал он любезно.

— О, не благодаря мне, а вам: со времени вашего извещения, что приезжаете.

— Я всегда так беспокоюсь, когда он себя плохо чувствует. Он не крепкого здоровья. Самые зловещие мысли преследовали меня сегодняшний день.

Фелиция подробно познакомила его с ходом болезни, слегка коснулась предполагавшейся поездки в Люцерн, от которой пришлось отказаться, и выразила свое сочувствие Рейну по поводу постигшей его неудачи из-за того, что не пришлось повидаться с друзьями в Шамони. Она мужественно вела разговор, призвав на помощь всю свою юную гордость. Быть может, ей удастся убедить его, что он ошибался. Этой задаче посвятила она все свои силы. Ее скромность и природный такт спасли ее от возможности зайти слишком далеко в своем усердии. Сосредоточенная, однако, на своем, она не задумывалась над разрешением вопроса о молчаливом возбуждении Екатерины. Она приписала его замешательству Екатерины вследствие внезапной встречи с ним после долгого отсутствия и почувствовала некоторое тщеславное удовлетворение по поводу того, что они переменились ролями. Обыкновенно Екатерина была совершенно спокойна и владела собой, а она смущена и безмолвна. Среди треволнений жизни это казалось как бы небольшой победой.

Рейн довольно весело рассказал о своих приключениях в Шамони, вызвав даже на разговор мисс Бунтер, которая сидела рядом с Фелицией, бледная и подавленная; она сообщила о своем весьма давнем посещении Ледяного Моря. Настроение у него, однако, было скверное. Если он обращался с каким-нибудь мимолетным замечанием к Екатерине, она отвечала вынужденной улыбкой, которая действовала на него, как удар кинжала. Он мог видеть по ужасу, которым полны ее глаза, что это не простая внезапная слабость. Он заметил, что после попытки поднять свой стакан вина, который он случайно слишком наполнил, рука ее так задрожала, что она отказалась привести свою попытку в исполнение. Он молча отлил немного вина в свой свободный стакан и обменялся с ней стаканами. Она поблагодарила его наклонением головы и несколько лихорадочно выпила вино.

— Мой американский приятель, кажется, сам себя занимает, — сказал Рейн Фелиции, когда послышался несколько резкий, бойкий голос Гокмастера, излагавшего окружающим свою немудреную парадоксальную философию жизни.

Фелиция наклонилась вперед, чтобы разглядеть его через длинный стол.

— Вы должны познакомить меня с ним, — заметила она.

— С удовольствием. Он позабавит вас. Он славный парень.

Они прекратили на минуту свой разговор, чтобы послушать его. Рейн увидел, что Гокмастер наклонился и обращал свою речь к вновь прибывшему, очевидно — соотечественнику.

— Нет. Я не женат. Но я люблю женское общество. Долгое время обходиться без него это все равно, что умывать руки без мыла.

Раздался общий смех на его замечание, который еще усилился при его попытке передать его смысл по-французски госпоже Бокар.

Фелиция посмотрела на Рейна и также рассмеялась. Затем, поймавши случайно взгляд Екатерины, она любезно прибавила, обращаясь к ней:

— Мистер Четвинд сделал для нас ценное приобретение, не так ли?

Екатерина заставила себя улыбнуться и выдавила из себя едва слышное «да». Затем ее ресницы закрылись и в течение нескольких секунд дрожали словно в нервном припадке. Этот признак волнения не мог скрыться от внимания Фелиции. Она поняла, что что-то случилось. Подозрение, что случилось нечто трагическое между мужчиной, которого она любила, и женщиной, которую ненавидела, мелькнуло в тайниках ее души. Смех замер на ее устах, когда она пристальнее посмотрела на Екатерину. Она перевела свой взор на Рейна и увидела, что он сам в течение минуты не сводил с Екатерины своих глаз с неописуемым выражением боли и тоски. Впервые она собственными глазами видела, как он ее любит. Мучительное чувство сжало ее сердце. Она, однако, постаралась подавить его. Вновь ей на память пришли намеки и сплетни фрау Шульц, и она невольно привела их в связь с настоящим положением. Впечатление, оставшееся у нее от трагедии, пережитой бедной маленькой женщиной, сидевшей рядом с нею, еще не изгладилось. Оно содействовало возникновению предположения о другой трагедии в жизни этих двух людей. Усилие, сделанное ею над собою, еще повысило ее возбуждение и создало почву для известной нервной чувствительности. Что-то случилось… что-то роковое или трагическое. Чувство, близкое к благоговению, охватило ее молодую душу и вытеснило ее собственные, менее сложные девические переживания. Она хранила молчание, как Рейн и Екатерина. Это натянутое состояние становилось мучительным; казалось, что обеду не будет конца. Голос Гокмастера, раздававшийся вдали, начал раздражать ее.

Наконец, обед кончился. Началось обычное передвигание стульев и шуршание юбками, когда гости поднялись. Словно по уговору, Рейн и Екатерина отошли немного в сторону.

— Екатерина!

Она приложила одну руку к груди, а другой оперлась на спинку стула.

— Я себя чувствую очень плохо, — сказала она глухим голосом. — Не сочтите меня бессердечной… я не в состоянии принять вас сегодня вечером. Завтра утром. Я тогда буду чувствовать себя лучше. Вы видели, я сама не своя… этот последний час был для меня сплошной мукой… простите меня… прощайте.

— Не забудьте, дорогая, что я вас люблю… пусть это придаст вам силы, — напомнил Рейн.

Она невольно застонала, не будучи в силах переносить испытываемых ею мук.

— Ах, не забывать!

Она быстро повернула и пошла вслед за расходившимися постояльцами. Рейн стоял ошеломленный, следя со сдвинутыми бровями за ее удаляющейся фигурой. Гокмастер остановился у дверей, еще с салфеткой на руке, в нескольких ярдах от группы мужчин, которые остались покурить. Он раскрыл для нее несколько шире дверь. Но она прошла мимо, как автомат, не оглядываясь ни вправо, ни влево.

Американец закрыл дверь и подошел к Рейну.

— Скажите, Четвинд, здесь можно достать крепкого ликера?

— Гарсон будет тут через минуту к вашим услугам, — ответил Рейн. — Как вы находите обед?

— Первоклассный. Самый оживленный обед с тех пор, как я обедал на горевшем пароходе, направлявшемся из Нью-Йорка на Кубу. Рассказывал я вам эту историю? Исчадие ада! Горячее было время! Возьмите сигару.