– И что произошло?

– В пятницу вечером я согласился встретиться с ней в баре. Когда она появилась, я не узнал ее. Ты же видела ее. Она меняется, как хамелеон. Мы нашли круглую кабинку, где можно было уединиться и поговорить. Я сел рядом с ней, а потом она вдруг поцеловала меня.

Я ткнула его в бок локтем.

– И как это было?

Он заморгал.

– Если бы она была в великолепном образе поп-дивы, то я задумался бы, все ли у меня в порядке с головой и со мной ли это вообще происходит. Но тогда у меня были правильные ощущения. Все казалось естественным. И я понял.

– Что она?..

– На сто процентов мальчик.

– Я знала! – Я видела, как она совершила перевоплощение, достойное мадам Баттерфляй, у нас в квартире, поэтому не удивилась, но все же. Я ощутила укол раскаяния из-за собственного чрезмерного любопытства. – О боже, Зайон. Прости за мою навязчивость. Это вообще меня не касается.

– Ты когда-нибудь замечала, что задаешь бестактные вопросы, только когда не собираешься публиковать ответы? Ты ужасный репортер.

Я подтолкнула его плечом.

– Ну я же знаю, с кем имею дело. – Зайон сидел на пороховой бочке.

– Ну да, я понимаю, что в этой области провалилась полностью.

Два «желтых» репортера раскрыли ее секрет, и это давало повод задуматься о главном.

– Как именно это работает? Она очень известная личность.

Он пожал плечами:

– Знаешь, слухи ходили всегда, но я думал, будь это правдой, ее поймали бы уже давно. Можешь представить, сколько людей занимаются ее гардеробом для каждого отдельного концерта?

– И ты не собираешься обогатиться на такой новости?

– Ни в коем случае. Она очень милая. Она готова к тому, что вся эта история в конечном итоге раскроется. И даже готова рассказать сама, когда придет время. Но это разрушит ее карьеру и сделает всеобщим достоянием ее личную жизнь. А меня это лишит всякого шанса поддерживать с ней полунормальные отношения. Поэтому нет. Я не буду публиковать эту историю. И я верю, что ты тоже не будешь.

– Нет. Но почему она доверила нам такую большую тайну?

Он упер локти в колени, вцепившись пальцами в стаканчик с кофе, и повернулся ко мне, зажмурившись от яркого солнца.

– Адрианна доверяет тебе потому, что тебе доверяет Мика. Вот так все просто.

– А почему она доверяет тебе?

– У нее нет особого выбора, понимаешь? Если только она не хочет провести всю жизнь взаперти и переписываться в мессенджерах. Из ее рассказов я понял, что так жить она тоже пыталась и теперь готова пойти на тщательно продуманный риск. Я дал ей слово. Я сказал, мне безразлично, кто она, и она может мне все рассказать. Я в любом случае хочу быть с ней. И она все мне рассказала.

Я приподняла бровь.

– Все?

– Да. Всю свою историю.

Мы замолчали, и у меня в голове роились миллионы вопросов. Но все казались неуместными. Однако ведь рядом со мной сидел Зайон.

– Можно спросить тебя кое о чем?

– Спрашивай, о чем угодно.

– Она хочет что-то в себе изменить?

– Непохоже. Шутит, что она гетеросексуальная девушка, которую заточили в теле мужчины-гея.

Я фыркнула:

– Она и правда смешная.

Он не засмеялся, а принялся разглядывать ногти.

– Выясняется, что и я отчасти гетеросексуален, поскольку она нравится мне такой, как есть. – Должно быть, последнюю неделю его разрывали противоречия, какие мне и не снились, но он все скрывал.

– Так она… – Я присвистнула, пытаясь подобрать слова.

Но Зайон прочитал мои мысли.

– Считает ли она себя женщиной?

– Это ужасный вопрос.

– Она рассказала бы тебе сама, если бы была здесь. Иногда она чувствует себя женщиной. Но не всегда.

– Мне надо как-то с этим разобраться? Чтобы понять, какие местоимения я должна использовать.

Зайон накрыл мою руку своей и потер мой большой палец.

– Не переживай ни о чем. Она и так оценит, что ты уважаешь ее право быть не такой, как многие другие, но в принципе с ней очень легко. Люди совершают ошибки похуже грамматических. – Он покачал головой. – А я всегда думал, что это мне тяжело. Представить не могу, как ей живется с этим. И все же она справляется, живет.

Услышав его слова, я вспомнила, как отреагировал Мика, услышав о моих проблемах. И тут я поняла, насколько все это важно для Зайона. Я разберусь, как и когда обращаться к Адрианне, позже. Сейчас только одно имело значение.

– Тебе она и правда нравится?

– Да. Не знаю, насколько сильны ее чувства ко мне, но, полагаю, она здорово рискует, если не рассматривает серьезные отношения.

Я переваривала это заявление, качая головой и размышляя, как все может быть в одно и то же время чересчур сложным и совершенно простым.

– Ты рассказываешь так, как будто все это очень легко, Зайон.

Мои собственные сомнения были просто пустяком по сравнению с тем, что приходилось переживать ему.

– А зачем создавать себе головную боль? – Зайон пожал плечами и бросил стаканчик в мусорный бак.

Его честность воодушевила меня, поэтому я вытащила коробку с едой из рюкзака и показала Зайону.

– Только взгляни! – Конечно, это мелочь. Мика даже собрал ее не сам, все сделал Пратош. Но меня переполняло счастье.

Зайон открыл крышку и улыбнулся, увидев маленькие сэндвичи и порезанные овощи.

– Похоже, он действительно волнуется за тебя.

Я сомневалась, признаваться или нет, но это был Зайон, и я выдала:

– Он сказал, что любит меня.

Зайон вернул мне коробку, и выражение его лица было при этом загадочным.

– Я много об этом думала. – Я сглотнула комок, отмахиваясь от мысли, что можно влюбиться так быстро. И Мика старался не повторять этого больше, кроме как в моменты блаженства, когда слова вырывались невольно. – В смысле: что значит любовь, если ее можно почувствовать по прошествии нескольких дней?

Я еще раз заглянула в коробку и взялась за квадратный сэндвич с сыром – нечто подобное для меня готовила мама, когда я училась в школе. И вдруг я поняла, что плачу. Мои глаза не просто увлажнились от легкой печали – слезы потоком полились по щекам.

Зайон потянулся ко мне и смахнул слезу:

– Милая, разве слова что-то значат? Ты держишь в руках доказательство того, что ты важна для него и он осознает, что тебе нужно. Разве это не следует учесть?

Я расхохоталась, поскольку эта нелепая мысль действительно мелькала у меня в голове.

– Ты хочешь сказать, что коробка с едой – это любовь?

Он взял меня за руку:

– Джо, я такой же, как ты. Я не особенно верю в слова, зато верю в дела, как и ты. Думаю, Мика пытается показать тебе, что слова значат для него. Он пытается показать тебе, что на него можно рассчитывать. Ты в это веришь?

Мне хотелось думать, что я могу ему доверять, но это должно было прийти позже, много позже, как мне казалось.

– Полагаю, он искренен. – Я, дрожа, сделала вдох. – И наверное, я чувствую то же самое. Это безумие?

Зайон нежно постучал мне по лбу:

– Не испорти нечто прекрасное, Джо. Если ты знаешь, то знаешь. Нужно сказать ему те слова, которые он хочет услышать.

Я знала. Я полюбила Мику. Я не знала никого, похожего на него.

– Я хочу. И скажу. Сегодня.

Вот так страх, который я носила в себе, улетучился. Жизнь моей мамы – это не моя жизнь. Кроме того, когда с отцом все шло хорошо, она действительно была счастлива. Более десяти лет она любила его. Она никогда не говорила мне, что жалела о встрече с ним. Я не хотела позволять своим опасениям за будущее омрачать сегодняшний день. У меня был выбор. Я могла выбрать быть счастливой прямо сейчас.

* * *

Как только мы с Зайоном вернулись в офис, Энди выглянул из кабинета:

– Джо, это ты? Иди сюда.

Поскольку он похвалил меня за работу в пятницу, я думала, он не станет на меня кричать. Я надеялась, он скажет, что мне можно вернуться к работе в обычном режиме.

– Джо, что тебе известно о беременности Иден?

Я остановилась на пороге его кабинета как вкопанная:

– Что?

– Иден Синклер. Она беременна.

– Что? Почему ты так решил?

– Дерек сказал. Он проследил, как она ходила к гинекологу, а потом купила витамины для беременных. Не так уж сложно было.

Я медленно вошла в его кабинет.

– И что ты собираешься делать с этой информацией?

Он ухмыльнулся и превратился в самого уродливого человека, которого я когда-либо видела.

– Очевидно, отправлю в печать.

Я принялась лихорадочно соображать. Если он напечатает это сейчас, Иден будет в шоке. И она точно подумает, что к этому имею отношение я.

– Но у тебя нет веских доказательств. Она могла купить витамины для кого-то еще. Или сделать это специально, чтобы одурачить тебя. Тогда это будет клевета. И на тебя смогут подать в суд. – Я приводила все аргументы, что приходили на ум.

– В суд? Ей придется доказывать, что это ложь. А если даже ложь, ей придется доказывать, что я сам не верил в правдивость напечатанного. И, ты уж не сомневайся, это самая настоящая правда.

– Энди, нельзя такое печатать. Я раздобуду тебе историю получше.

Он опустил глаза на свой планшет, и я поняла, что он собирается отправить меня восвояси.

– Продолжай.

Я облизнула губы, прикидывая варианты. Мысленно я кричала: «Черт! Черт! Черт!» У меня и правда была история получше и даже мелькнула мысль раскрыть тайну Адрианны. Такое разоблачение затмило бы любую новость об Иден и заняло весь отдел на месяц. Энди выдал бы мне орден почета. Но я не могла поступить так ни с ней, ни с Зайоном. Не потому что эту новость должен был бы принести он, а потому что он никогда не сделал бы так. И оказалось, что Энди прав. Мне не хватало чего-то такого, что позволяло бы разрушать чужие жизни забавы ради. Это было бы несправедливо по отношению к Адрианне, и я сама никогда не простила бы себя за то, что отдала ее на растерзание шакалам. Когда и если Адрианна захочет поделиться своей тайной, она сделает это сама.