Он тут же вставил:

– И не забудь заглянуть, куда я сказал.

– О да, пропуск за сцену.

– Точно. И пропуск для прессы.

Мои романтические надежды увяли.

– Да. Я обязательно возьму фотоаппарат.

Глава 13

Зная, что я увижу Мику (а он увидит меня), я прибежала домой пораньше, чтобы переодеться, помыться, побриться и нарядиться во что-то более соблазнительное. Я надеялась, что все-таки увижу его не только в объективе камеры. Я выбрала игривую юбочку, которая откроет мои длинные ноги, и свободную блузку с большим вырезом, чтобы продемонстрировать декольте. Я примерила туфли на каблуках с ремешком сзади, которые позволили бы мне стать вровень с Микой, но, подумав, как много придется ходить, остановила выбор на сандалиях в римском стиле. Когда я занялась макияжем, ворвался Зайон и спросил, может ли он воспользоваться моей тушью.

Ни Зайон, ни я не хотели сидеть на разогреве, где выступала никому не известная группа, поэтому мы явились гораздо позже официального начала мероприятия. Снаружи никто не стоял в очереди и не толпился у дверей. Мощная, но приглушенная музыка пульсировала за стенами. Я скорее чувствовала ее, чем слышала. Если судить по окнам, здание казалось пугающе пустым. Человек за окошком без труда нашел наши имена и протянул мне конверт с надписью «Уайлдер», сделанной острыми черными буквами.

Я заглянула внутрь, чтобы удостовериться: там лежат пропуска за сцену и пропуск для прессы.

– Ну что, круто?

Мы протянули билеты еще одному крупному мужчине, который сидел на табурете уже внутри. Он просмотрел их и вернул. Еще один проверяющий заставил меня открыть сумку, чтобы проверить, нет ли у меня камеры, но я показала ему пропуск для прессы.

Он ткнул пальцем на пластиковый пакетик с печеньем.

– На концерт нельзя проносить еду. – Он указал на мусорное ведро. – Еду можно купить внутри.

Вид у него был скучающий, как будто он читал давно заученный текст. Глаза на меня он не поднимал.

– Это еда на случай экстренной необходимости. Я диабетик первого типа, – сказала я так мило, как только могла.

Он посмотрел на меня, и я поняла, что он впервые увидел во мне человека. Он махнул головой в сторону коридора с равнодушным видом:

– Проходите.

– Спасибо, – крикнула я, отойдя на безопасное расстояние, в то время как Зайон подталкивал меня вперед.

По коридору слонялись люди с крошечными прозрачными стаканчиками пива или вина. Мы нашли главный вход, снова показали билеты и очутились в другом мире.

Прежде всего меня поразила подвижность толпы. У нас на билетах были указаны места, но никто не сидел. Некоторые стояли в проходах, не заходя и не выходя, а просто танцевали. Мы нашли наши места в первых рядах и пошли занимать их. Я рухнула на свое и практически выпала обратно. Сиденье было сломано и остановилось в двух дюймах от земли. Я вскочила. Зайон сделал то же самое и пожаловался, что его место кривое.

Я хотела поставить сумку на пол, но моя нога прилипла к какому-то сиропообразному клею. Я повесила ее наискосок, на другой бок, где не было камеры, и тут же захотела есть. Вечер обещал стать куда более изматывающим, чем концерт Иден Синклер.

В зале было темно, но сцену крест-накрест освещали прожекторы. Музыка, лившаяся из динамиков, звучала плохо. Хромала либо звуковая система, либо сама группа. Глаза вокалиста закрывала огромная черная челка, и он пел, расплющив рот о микрофон, так что слова сливались в непонятный гул. Периодически он подпрыгивал и подергивался, движения его были угловатыми. Другие члены команды были сосредоточены на своем так называемом искусстве. Я не могла различить какую бы то ни было мелодию.

Когда эти звуки резко прекратились и публика захлопала, вокалист объявил, что у них осталась одна песня. Должно быть, он произнес название или что-то еще, что позволило настроить людей на нужный лад, ведь следующую песню они начали под гул толпы. Прослушав пару тактов, я поняла, что песня кажется смутно знакомой.

– Что это? – прокричала я на ухо Зайону.

Он потянулся в задний карман и достал наши билеты.

– «Алкион»?

Я точно где-то слышала эту песню. В живом исполнении она звучала ужасно, и я задумалась, вся ли их музыка звучит в студии лучше. От группы Мики я многого не ждала.

Когда вокалист помахал рукой и убежал со сцены, опустился красный занавес и зажегся свет. У меня появилась возможность осмотреть театр. После последнего представления я не удивилась бы, обнаружив дыру в сцене. Однако на деле в этом месте чувствовался шик старой школы, но акцент был явно на старости. Сиденья, обитые красным бархатом, скорее приводили в ужас, чем поражали роскошью. Над нами нависала пара когда-то сверкавших золотом балконов, которые теперь потускнели и стали приходить в негодность. Я не рискнула бы залезть на эти конструкции. Собравшаяся толпа гораздо лучше смотрелась бы на стадионе на каком-нибудь фестивале. Да и запах она источала соответствующий.

Еще через пятнадцать минут прожекторы сверкнули два раза и люди по обе стороны от нас стали выбираться в коридоры. Сначала я подумала, что они решили воспользоваться перерывом и уйти еще до начала шоу, однако они проходили вперед и смешивались с другими, которые теперь жались у сцены. Охранники безуспешно отправляли людей обратно. Должно быть, кучи людей, столпившиеся в проходах, представляли опасность для жизни.

– Только не вздумай кричать «Пожар!», – прошептала я Зайону.

– Боже упаси. Что происходит?

Я пожала плечами. У меня почти не было опыта посещения рок-концертов. Мама никогда не позволила бы мне испытывать на прочность барабанные перепонки и клетки мозга рок-музыкой. Однажды в знак протеста я отправилась с друзьями на концерт «Найн инч нейлз», но я не разбиралась в их музыке и впоследствии пожалела о своем решении. Мы ушли после трех песен. Я подозревала, что сегодня история может повториться.

Огни погасли. Через мгновение динамики загрохотали, и одновременно поднялся красный занавес. Мика стоял у микрофона в нелепых ярко-синих штанах и отвратительной футболке. Каким-то образом они решили все технические проблемы, которые мешали первой группе. Звуковая система работала на «отлично». Вокал Мики звучал абсолютно четко.

Я затаила дыхание, увидев его. Одно дело – сидеть подле него, пока он кажется совершенно другим парнем, и совсем другое – лицезреть его на сцене. Он стоял в лучах софитов и полностью контролировал аудиторию – от этого зрелища я захотела его странным, животным образом. Я задалась вопросом, такое ли чувство возникало у людей, которые ходят в церковь. Прямо-таки религиозно, а Мика выглядел как глава культа.

Загадочное поведение зрителей стало понятным, когда Мика вытащил микрофон из стойки, прошел по кромке сцены, коснулся всех протянутых рук и потом вытащил на сцену одного человека. Парень тут же неумело рухнул со сцены в объятия других фанатов, которые волнообразными движениями понесли его назад. Когда это случилось во второй раз, я заметила, что Мика не затаскивал людей на сцену. Он протягивал руку, а те, кто залезали, делали это самостоятельно. Но каждый раз, когда кто-то добирался до середины толпы, Мика выбирал следующую жертву-добровольца.

– Тебе надо туда пойти, – заревел Зайон.

– Черт возьми, нет. Сам иди.

Это было только начало. Когда песня закончилась, многие люди вернулись на свои места. Это явно был трюк с первой песней для своих. Но, когда началась вторая композиция, из ниоткуда появился надувной шар. Я вытянула шею, чтобы разглядеть балкон, и увидела, как в толпу вывалился второй.

Группа Мики оправдывала название «Театр абсурда». Я вспомнила о своем пропуске для прессы и вытащила камеру, чтобы начать съемку. Шоу продолжалось – это был наполовину рок-концерт, наполовину – перформанс с вовлечением публики. Зайон ходил за мной по площадке, пока я пыталась найти лучшие места для съемки. Я даже подумывала проверить на прочность балконы, но решила, что не стоит рисковать жизнью, раз мне не платят.

Когда Мика объявил последнюю песню, толпа потекла к сцене, а мы с Зайоном вернулись на места, когда-то принадлежавшие нам. Я ожидала, что вновь начнется серфинг по волнам толпы, но они все прыгали вверх-вниз в ритме музыки, до тех пор пока Мика не взялся за последний припев. На этом этапе он упал в море фанатов, полностью доверившись им и позволив донести его до задних рядов в целости и сохранности. И при этом он продолжал петь. Приземлившись наконец, он произнес:

– Спокойной ночи! – И вышел за дверь.

Группа перестала играть внезапно, без завершения. Они просто умолкли и сошли со сцены. Весь театр гудел, требуя продолжения.

Зайон наклонился ко мне.

– Это тот самый парень, который пел с Иден на прошлой неделе?

– Это парень, который творит, что хочет.

– Вероятно, он же тот самый парень, который получает все, что хочет.

Мне потребовалась минута, чтобы переварить увиденное. Теперь я поняла, почему Мика спросил меня, видела ли я когда-нибудь его на сцене, после того как я призналась в любви к театру. Его группа явно вдохновлялась мюзиклами, которые я видела, когда актеры путешествовали по толпе или когда они приходили и уходили через дверь вместо кулис. То, что я истолковала как нелепость и желание поговорить о себе, теперь обрело смысл. Он знал, что мне понравится концерт. Так и вышло.

Группа вернулась и сыграла еще пару песен. Один радиохит он припас на «бис». Вся толпа стала подпевать. Даже я. Это все походило на встречу церковной общины. Мне хотелось обнимать незнакомых людей, стоявших рядом.

А потом шоу закончилось и зажегся свет. Люди выходили из театра, распевая песни и смеясь. Как правило, уход из театра, напротив, отдает упадничеством, ведь люди возвращаются к нормальной жизни. Но здесь мне удалось подслушать разговор поклонников, которые заново переживали самые яркие моменты вечера. Я заметила, что толпа состояла главным образом из парней, хотя было немного девушек, которые хихикали, обсуждая, как сексуален Мика и удастся ли им попасть на следующий концерт.