Мика забрался в машину, и я на минуту задумалась, будут ли мои друзья или близкие критиковать меня впоследствии за то, что я рискнула поехать домой с почти незнакомым человеком. На одном плече у меня сидели Зайон с мамой, а на другом – дьяволенок, который кричал: «Вперед, вперед, вперед!» Я пристегнула ремень.

Когда водитель сел за руль, Мика повернулся спросить, где я живу, и мы тронулись, оставив безумную какофонию позади.

Мысль о несоответствии наших статусов внезапно привела меня в оцепенение, а воцарившаяся мрачная тишина усугубляла неловкость. Я понятия не имела, какой протокол должна соблюдать в столь тесном пространстве с моей жертвой. Завязать светскую беседу? Или, быть может, Мика хотел, чтобы я провела с ним интервью. Я вглядывалась в ночь, охваченная робостью и нерешительностью.

У меня скрутило живот при мысли о том, что Энди будет мной недоволен, и я решила выступить с инициативой и прямо спросить Мику о бывшей девушке. Я повернулась к нему и обнаружила, что он, облокотившись о дверь, с интересом наблюдает за мной.

Прежде чем я успела начать допрос, он нанес первый удар:

– Я подслушал твой разговор со Стюартом. Я думал, ты из Джорджии.

Я выпрямилась.

– Конечно. Я там родилась и выросла.

Черты его лица менялись по мере того, как на него падали то свет, то тень, пока мы ехали по Бруклину.

– Но это не полная история.

– Нет. Мой отец – индус. В пригородах Атланты – весьма активное индийское сообщество.

Его глаза сузились. Я заметила, что он хочет задать еще несколько вопросов. Я сделала глубокий вдох. Удивительно, как два человека с совершенно разными жизненными траекториями могли полюбить друг друга. И я рассказала ему самое главное.

– Отец приехал сюда, чтобы получить степень магистра искусств в области фотографии. – Я улыбнулась этим воспоминаниям. – Тот же университет и факультет, где училась и я. Только я так и не пошла на магистра.

– Я вообще не учился в колледже, – спокойно произнес он без малейшей тени сожаления. – А вот моя сестра – да. Она была биохимиком, если вы можете в это поверить. – Он так мило рассказывал об Иден. – И твои родители познакомились именно там?

– Вообще да. Мама училась на магистра искусств в сфере дизайна, но так и на закончила учебу.

– Из-за тебя?

Я прижала палец к носу.

– Ага. Но она и без степени неплохо живет. У нее свой бизнес. Мы всегда справлялись.

Он менял положение, но не сводил с меня глаз. К счастью, он прекратил раунд этих вопросов и перешел на более безопасные темы:

– У тебя была возможность съездить в Индию?

– Однажды. Должно быть, мне было девять или десять. Папа родом с юго-запада, из региона под названием Керала. Он взял меня с собой познакомиться с его родителями.

– Для ребенка это, наверное, увлекательное путешествие.

– О да. Папа везде меня с собой возил. Франция, Кения, Тьерра дель Фуэго. Но до того лета он никогда не брал меня домой.

Я вернулась мыслями в то лето. Отец вел себя необычно тихо и на протяжении всей поездки был страшно раздражен. Я достаточно много путешествовала с ним, чтобы знать: он из тех, кто считает, что главное – путешествие, а не пункт назначения. Обычно он наслаждался каждым моментом нашего приключения – от планирования до упаковки чемоданов и посадки в самолет и даже переключения между аудиоканалами радио на борту. Поэтому я понимала: что-то не так.

Мика подался вперед, как будто внимательно слушал.

– Это безумие. Я всегда путешествовал, но вся моя семья живет в радиусе пятидесяти миль от меня. Я не могу представить, чтобы именно так можно было знакомиться с бабушкой и дедушкой. Должно быть, это страшно.

Я склонила голову набок и прислушалась к чувствам, которые отправила на задворки памяти два десятка лет назад.

– Я немного переживала, но по большей части была в восторге от того, что наконец встречу двоюродных братьев и сестер, как и дедушку с бабушкой. Отец научил меня азам малаяма, поэтому я могла выхватывать кое-какие фразы из контекста. К тому же почти все кое-как говорили на английском.

– Но ты была иностранкой.

– Именно. Все относились ко мне как к диковинной гостье. Я интересовалась их едой и обычаями, а они с радостью обучали меня. Но, по правде говоря, когда я увидела, где отец родился, его родственников и места, где он бывал, я наконец обрела связь со своим вторым «я» – с его стороны.

Я не знала, как он это делает. Я никогда ни с кем столько не говорила об отце, кроме Зайона. Но Мика, похоже, искренне заинтересовался.

– Я никогда не был в Индии. И как там?

– Красиво. Отец показал мне город и сфотографировал меня у этого потрясающего храма. А потом он повез меня к удивительным пляжам Аравийского моря. Мы отправились в горы Понмуди. Кералу не просто так называют райским уголком. Я влюбилась в эту местность.

Я опустила рассказ о том, как сильно мне хотелось остаться там и вырасти, сохранив наследие двух культур. И еще я опустила тот факт, что за все время, проведенное с дедушкой – мужчиной, столь черствым, что я никогда не смогла назвать его ласковым прозвищем «Ача-ча», – он ни разу не посмотрел мне в глаза. Быть может, стоило разобраться в этом с психотерапевтом. Однако были и хорошие моменты, и о них мне нравилось вспоминать.

– Ты так рассказываешь, что устоять невозможно. Теперь я и сам хочу там побывать.

– Так и есть. Не могу поверить, что ты все это из меня вытащил. Ты уверен, что ты не репортер?

Он рассмеялся:

– Это естественное любопытство.

– Все мои коллеги говорили мне, что с тобой легко общаться.

Его брови поползли наверх.

– Правда? А что еще они сказали?

Я замялась. Ответ на этот вопрос может прозвучать некрасиво.

– Леонард говорит, что тебя легко поймать.

– Ах, легко поймать? Мне это даже нравится. Я всегда считал, что за спиной обо мне так и говорят – «легкая добыча».

– Да, вроде того. Но в хорошем смысле.

– А есть что-то хорошее в легкодоступности?

Я поправила ремень безопасности. Он явно ждал ответа, и я постаралась говорить как можно мягче.

– Энди говорит, ты очень сообразительный, ведь ты настолько открыт, что любое твое слово теряет ценность для какого-то одного медиаресурса. И все же репортеры явно тобой интересуются.

Он на мгновение задумался.

– Скажи мне вот что. Почему ты решила стать папарацци?

– О, ну… – Я не ожидала, что подвергнусь допросу в духе испанской инквизиции.

– То есть я не берусь судить, но ты здесь не так долго, поэтому я задумался: ты приехала сюда ради именно этой работы?

Я откашлялась.

– Я действительно пыталась найти другую работу, но на рынке не так много вакансий для журналистов. – Я опустила глаза и смахнула с рубашки невидимую ворсинку. – Но там работает один мой друг из колледжа, и он организовал мне собеседование.

– А, по протекции, – поддразнил меня он, однако без снисхождения. – Ты просто хотела работать в Нью-Йорке, да?

Я кивнула.

– Мне нужна работа. Я же должна оплачивать счета. И покупать на что-то бургеры. – Слова повисли в воздухе, и я подумала, что Мика не мог забыть, каково это – сидеть без денег и едва сводить концы с концами. – Можно задать тебе один вопрос?

Он ухмыльнулся.

– Я думал, ты закончила работу.

– Да, но мне любопытно. Что произошло между Иден и Энди? Должно быть, это случилось до того, как я оказалась здесь, и никто никогда не рассказывал мне об этом.

– Что ж, да, уверен, что Энди этого не помнит, а вот Иден… Давай я просто скажу, что они с Адамом до сих пор вместе, несмотря на статьи, которые он о ней писал.

– О, все настолько плохо?

– Иден считает именно так. Она, пожалуй, забывает, что Энди не мог бы писать всякую грязь, если бы она ничего не скрывала. И эта схема отлично работает, правда же?

– У тебя в этом плане другой подход, не так ли? То есть, раз я сейчас рядом с тобой, ты явно не боишься представителей средств массовой информации.

Он пожал плечами.

– Иден затаила злобу, а я считаю, что мы живем в такое время. Желтая пресса не оставляет нас в покое, так почему не вести себя открыто и дружелюбно?

Я никогда не могла устоять перед соблазном сыграть роль адвоката дьявола, и поскольку он разделял мою точку зрения, я попыталась взглянуть на ситуацию с точки зрения Идена.

– Это работает лишь до тех пор, пока тебе нечего скрывать. Быть может, у тебя никогда не было секретов? А что бы ты сделал, если бы были?

– В том-то и дело. Я живу по принципу того, что секретов не существует. Правда раскроется рано или поздно. Лучше уж я сам обо всем расскажу?

И это дало мне возможность услышать ту самую историю, которую я не смогла выудить у него в начале недели.

– Так что случилось с твоей бывшей девушкой?

На долю секунды улыбка исчезла с его лица, и я поняла, что застала его врасплох. Но он быстро оправился.

– Видимо, бесполезно просить тебя выключить рабочий режим, да?

Конец. Любой стоящий репортер дошел бы до сути и получил бы хоть какие-то сведения для утреннего выпуска. Я оценила разочарованное выражение его лица и простодушие в голубых глазах и, зная, что могу воспользоваться его открытостью, продолжила копать.

– Что? Нет, извини. Я спрашивала неформально. Прости меня. Считай, что это профессиональная деформация. Я умолкаю.

Он вздохнул.

– Во-первых, она не была моей девушкой.

– Нет? Но о вас писали как о паре целый месяц. – Я провела свое собственное расследование. В каждой статье ее называли девушкой Мики Синклера по имени Изабель Монтрель.

– Ну ведь желтая пресса дает самую точную информацию. – Он закатил глаза и рассмеялся. И уже не в первый раз я задалась вопросом, каково это – быть по ту сторону объектива, когда твои слова и поступки постоянно истолковывают превратно, чтобы разрушить репутацию, и каково воевать из-за статей, выпущенных ради чьей-то выгоды.