Когда они уселись за стол и отведали ароматного, крепкого кофе, приготовленного миссис Пост, Грей заметил:

— Кажется, сегодня будет погожий день.

— Да, — согласилась Джек. — Скоро взойдет солнце. Оба они какое-то время пытались делать вид, будто смакуют кофе, но наконец Джек не выдержала.

— Пойду проведаю Джорджи, — быстро проговорила она и поднялась.

— Нет, пожалуйста, не уходи. Я понимаю, я сбежал, оставил тебя одну, и теперь будет только справедливо, если ты поступишь со мной так же. Но я не в состоянии перенести это. Давай поговорим.

— Но мне нечего тебе сказать. — Джек вцепилась в спинку кресла так, что побелели пальцы. — Впрочем, я забыла одну вещь. Сегодня тетушки возвращаются домой. Их очень беспокоило твое исчезновение вчера вечером, и Джорджи тоже.

— Я знаю.

Грей чувствовал, что откладывать объяснение больше невозможно.

— Помнишь то письмо, которое Куинси всучил мне вчера, когда я потащил тебя в спальню? Она кивнула.

— Наутро я прочел это письмо. Его прислал лорд Берли. Он писал, что должен срочно повидать меня. Я отправился к нему и выяснил все, что он собирался мне сообщить.

Джек видела, что Грея терзает невыносимая боль, вызванная, как она теперь уже не сомневалась, той тайной, которую он узнал. А может, она все это напридумывала от страха? Нет, ей вовсе не хочется ничего знать, совершенно не хочется!

Она задрожала от ужасного предчувствия, и ей пришлось снова вернуться в кресло, чтобы не упасть.

— Прошу прощения за то, что не вернулся домой вчера вечером. Я просто не в состоянии был это сделать. Наверное, я повел себя как безвольный трус. Я не устоял перед таким ударом, не смог с этим справиться, хотя и пытался.

Удар. Да, он перенес удар — Джек видела это по его лицу. Она застыла, затаив дыхание и обмирая от страха, в ожидании этого самого удара, хотя до сих пор не имела понятия, о чем пойдет речь.

— Мой крестный открыл мне, что у нас с тобой был один отец, Джек, — не в силах и дальше таить это в себе, произнес Грей. — Томас Леверинг Бэскомб произвел на свет не только тебя, но и меня.

Джек замерла с полуоткрытым ртом, позабыв, что только минуту назад собиралась что-то сказать. Нет, этого не может быть, она просто ослышалась! Ее рассудок все еще блуждает в сумерках собственных страхов — и оттого ей показалось, что Грей произнес какую-то смешную чепуху, не укладывающуюся в голове. Скорее всего он собирался признаться ей, что успел ее разлюбить, или что собрался привести в дом свою любовницу, или… Ах да, это вероятнее всего — что не желает больше держать Джорджи у себя в доме. Ну что ж, она сумеет пережить любой из этих ударов.

— Джек, ты — моя сестра по отцу.

Его — кто?.. Сестра? Нет, конечно, это неправда!

— Не может быть.

Ее голос был едва слышен.

— Сначала я тоже не поверил, но лорд Берли привел слишком убедительные аргументы. Об этом рассказал ему Томас Бэскомб, твой отец.

Медленно, чувствуя, как слабеют ноги, Джек приподнялась с кресла и оперлась ладонями о стол.

— Это все несусветная чушь. Я отказываюсь в это верить.

— Отец мечтал назвать тебя Грациэллой. Ты рассказала об этом сама. Меня, твоего старшего брата, назвали Грейсоном, и он хотел, чтобы наши имена звучали похоже. Однако твоя мать предпочла, чтобы ты звалась Уинифред. Догадывалась ли она о моем существовании? Лорду Берли это неизвестно.

— Значит, мой отец соблазнил благородную леди, зачал с ней сына и отказался жениться? Но Томас Леверинг Бэскомб был честным человеком! Он никогда бы так не поступил! Никогда!

— Единственное, о чем можно теперь сказать с уверенностью, — что твой отец и моя мать любили друг друга и были близки. Но его неожиданно отправили в Колонии для переговоров о мире между Америкой и Англией. Он не знал, что моя мать успела забеременеть, а когда вернулся, у нее уже родился я и она вышла замуж за человека, чей титул я теперь ношу.

— А как ты докажешь, что это правда? — воскликнула Джек.

— Письменных свидетельств не осталось. Есть только слово лорда Берли.

— И ты так легко поверил во всю эту чушь, которую он нагородил?!

— Я не хотел ему верить. Но где-то к середине прошлой ночи я понял, что он сказал мне чистую правду, и сделать вид, будто я по-прежнему ничего не знаю, значило бы совершить преступление.

Выпрямившись, Джек отступила назад.

— Теперь мне все ясно. На протяжении целой ночи ты изволил сидеть, забившись в какую-то дыру, и в полном одиночестве не спеша занимался самоистязанием, а сегодня утром с гордостью объявил всему свету, что родился новый философ. Зато у меня не было такой возможности, и теперь моя очередь убежать. Сейчас я иду к Джорджи, а потом мы с ней отправимся в город — я обещала купить ей розовую ленту для волос.

— Но, Джек, нам нужно принять какое-то решение!

— Об этом мы побеседуем с тобой завтра утром. Кто знает — может, к тому времени я тоже предпочту стать философом!

Глава 27

Было восемь часов вечера, когда Джек вошла в кабинет мужа. Шторы на окнах были плотно задернуты, а огонь в камине почти погас; лишь редкие оранжевые вспышки иногда пронзали темноту, делая еще отчетливее сумеречные тени по углам.

Она не сразу разглядела Грея. Барон сидел за рабочим, столом, опустив голову на руки.

Джек подошла к стоявшему на столе массивному подсвечнику, зажгла в нем все свечи и тут убедилась, что барон спит.

— Грей!

Кажется, кто-то окликнул его, какой-то пронзительный голос, совершенно ему незнакомый.

— Грей, проснись!

Опять тот же голос, суровый и холодный. Барон с трудом открыл глаза, поднял голову и увидел перед собой ярко освещенное лицо Джек.

— Привет! Кажется, я задремал, а сейчас мне приснилось, что кто-то зовет меня противным жестоким голосом. Теперь я вижу, что это был не сон. Но неужели ты способна так обращаться ко мне?

Вот как, ее голос показался Грею жестоким? Что ж, тем лучше! Она действительно ожесточилась, застыла изнутри и теперь была похожа на хрупкое зеркало: стукни по нему посильнее, и оно рассыплется на множество осколков, которые никогда не соберешь вновь. Одно Джек понимала с беспощадной ясностью — у нее нет иного выхода, кроме как предельно собраться, стать жестокой и целеустремленной. Если только Грей разглядит за внешней оболочкой израненную, трепещущую от ужаса душу — конец всему. Тогда ей придется сдаться, смириться с тем, что жизнь разрушена без возврата.

Джек сделала глубокий вдох и затем произнесла:

— Я пришла сообщить тебе свое решение, но…

Барон моментально позабыл про сон. С напряжением и даже с некоторым страхом глядя на Джек, непреклонную, холодную, как луна, он ожидал, что же будет дальше.

— Сначала я бы хотела получить ответ на один вопрос.

— Конечно.

— Ты любишь меня?

Это был удар ниже пояса. И все равно он не должен терять голову, допускать опасную близость — только так он может защитить не только себя, но и ее.

Слегка постукивая по столу кончиками пальцев, барон произнес:

— Я не верю во все эти французские бредни про любовь с первого взгляда, Джек. Наверное, мы бы неплохо подошли друг другу: у нас было неплохое начало, но, по сути, дальше этого так и не пошло.

Джек безошибочно различила тонкий, уязвимый щит его внешней невозмутимости, возведенный ради нее, ради необходимости спрятать глубоко внутри горе и боль, и это ее ничуть не удивило. Она даже нашла в себе силы улыбнуться.

— А я-то гадала, что ты придумаешь на этот раз, какой ложью постараешься заморочить мне голову. Ну что ж, эта ложь по крайней мере не самое худшее из того, что я уже успела услышать, и я как-нибудь сумею ее пережить. — Внезапно появившаяся на лице Джек улыбка расцветала все шире. — Пусть все, что было между нами, считается неплохим началом, которое остается в прошлом только для тебя, но не для меня!

Грей отшатнулся, его руки безвольно упали на колени. Ну как заставить ее понять и принять необходимость смириться с очевидным, с тем, что все равно уже не исправить? В конце концов он решил запастись терпением и произнес как можно ласковее:

— Джек, мы больше не можем говорить про нас как про мужа и жену, и нам придется с этим смириться. Однако меня крайне волнует то, что ты могла забеременеть.

— А я бы совсем не расстроилась, если бы это случилось.

Этот ответ не на шутку встревожил Грея. Он открыл было рот, чтобы возразить, но Джек оборвала его на полуслове:

— Нет, Грей, выслушай меня до конца! Лорд Берли ошибся. Томас Леверинг Бэскомб не мог быть одновременно моим и твоим отцом. Я отказываюсь в это поверить. Нам остается лишь найти доказательства, и тогда мы легко развеем все эти нелепые подозрения.

От удивления у Грея глаза полезли на лоб.

— Ты не веришь, что лорд Берли сказал правду? Думаешь, это сказка, выдумка, которую рассказывают детям на сон грядущий?

— Именно так, — не допускающим возражения тоном произнесла Джек и, повернувшись, стала нетерпеливо мерить комнату стремительными шагами. Наконец, замерев в дальнем конце кабинета, она в упор посмотрела на мужа. — Мне непонятно, с какой стати ты так легко принял все, что сообщил тебе лорд Берли, за чистую монету — ведь у него нет никаких доказательств! Ни записки, ни даже клочка бумага — ничего! Ни одного свидетельства, подтвержденного третьим лицом. Да, это сказка, и хотя твой крестный твердо верит в ее правдивость, она не станет от этого реальностью! Понимаешь, лорд Берли принял за правду утверждение моего отца, что моя мать забеременела именно от него, а ты, Грей, склонился перед его слепой верой. Оно и неудивительно — ведь ты знаешь этого джентльмена всю жизнь. Ну а я никогда в глаза не видела лорда Берли, не сидела возле одра болезни этого несчастного старика, не слушала его суровых обличений и сожалений по поводу твоей участи — по поводу участи нас обоих. Ты поставил меня перед фактом, но этот факт не сумел уничтожить нашу любовь, хотя и причинил боль нам обоим. Теперь слезы высохли, боль притупилась, и вот я говорю тебе: это не может быть правдой! А раз так, нам остается только решить, как мы будем добиваться истины.