Георг Борн - Султан и его гарем

Реция кивнула утвердительно головой и открыла маленькое отделение ящика, наполненное опиумом, бальзамом и янтарем, и подала солдатам небольшие мешочки с опиумом.

– А где же табак? – спросили те.

Реция пожала плечами и покачала отрицательно головой.

– Что ты – нем? – спросил один из солдат.

– Я охрип! – отвечала Реция, сдерживая голос. – У меня нет табаку.

– А что же у тебя тут? – спросил солдат и хотел было уже открыть большое отделение.

– Тут флаконы с духами и эссенциями! Возьмите опиум даром, только пустите меня во двор, я хочу поторговать там.

– Эй! Отопри ворота! – крикнул своему товарищу солдат, очень довольный неожиданным подарком, которого трудно было ожидать от торговца.

Ворота отворились, и Реция вкатила свою тележку на обширный двор Сераскириата.

Было уже довольно темно, так как солнце закатилось.

По двору ходили взад и вперед несколько солдат и офицеров. Тут и там стояли часовые.

Перед Рецией возвышалась старинная мрачная башня, где был заключен ее Сади.

– Дверь башни открыта? – тихо спросила Сирра.

– Нет! – отвечала Реция, наклоняясь над ящиком.

– Подъезжай потихоньку к ней, дорогая Реция, ее сейчас откроют.

Подчиняясь совету Сирры, Реция покатила свою тележку к башне.

Ее прибытие никого не удивило, только несколько солдат подошли к ней, рассчитывая купить опиума.

Прошло несколько минут, и наконец железная дверь башни отворилась. В это время меняли караулы и солдаты ужинали.

Реция воспользовалась удобной минутой и подкатила тележку к самой башне. Около нее в это время не было никого, и Сирра, поспешно выбравшись из ящика, проскользнула в дверь башни и исчезла, взбежав по ступенькам темной лестницы.

Как охотно последовала бы за ней Реция. Как хотелось бы ей увидеть снова Сади! Но наверху лестницы стоял еще караул; ловкой Сирре ничего не стоило пробраться мимо незамеченной, но Реции нечего было и думать о такой безумной попытке.

На дворе и внутри башни зажгли фонари, так как стало уже совершенно темно. Реция была почти одна и с лихорадочным нетерпением ожидала возвращения Сирры. Каждую минуту ждала она, что вот на пороге башни покажется Черный гном в сопровождении ее дорогого Сади.

Но время шло, а Сирра не возвращалась, солдаты отужинали и снова вернулись во двор. Волнение Реции было так велико, что она не обращала никакого внимания на свои товары, чем пользовались солдаты, забирая то одно, то другое.

Наконец страх овладел Рецией. Не будучи в состоянии долее ждать, она подошла ко входу в башню и начала подниматься по лестнице. Никто ее не удерживал.

Вдруг до нее донесся какой-то неясный шум. Она прислушалась, и ей показалось, что слышатся слова: «Гуссейн-паша идет! Принцесса идет в башню!»

Ужас объял Рецию.

Уж не ослышалась ли она? Нет! Голоса приближались, и слова «Гуссейн-паша» и «принцесса» были ясно слышны.

Зачем могла прийти еще раз в башню Рошана? Уж не боялась ли она, что Сади удастся соединиться с Рецией? Уж не предчувствовала ли она близость последней?

Реция хотела выйти из башни, но было уже поздно. Не успела она спуститься с нескольких ступеней, как принцесса вошла уже в башню в сопровождении Гуссейна-паши.

Каждое слово их было слышно Реции, ее отделяло от них только несколько шагов. Она принуждена была схватиться за стенку, чтобы не упасть. Реция понимала, какой страшной опасности подвергается в эту минуту: узнай ее принцесса – и все погибло.

Наконец они поравнялись, но принцесса прошла молча мимо, бросив только подозрительный взгляд на персидского торговца. Реция вздохнула свободно. Гуссейн-паша также не обратил на нее внимания и продолжал подниматься вверх по лестнице вслед за солдатами, несшими фонари.

Но Реция слишком рано радовалась своему спасению. Как ни было закутано лицо торговца, все-таки принцессе бросилось в глаза ее сходство с ее соперницей, и этого было достаточно.

– Стой, благородный паша! – вскричала, останавливаясь, Рошана. – Заметил ты этого перса?

– Который сейчас прошел мимо нас, ваше высочество?

– Да, того самого! Это не мужчина!

– Не мужчина? – спросил с изумлением Гуссейн.

– Это была переодетая женщина, мой благородный паша, – сказала принцесса.

– Слова вашего высочества изумляют меня, я не понимаю, зачем могла прийти сюда женщина.

– Чтобы проникнуть к заключенному Сади-паше! Чтобы освободить его с помощью этого переодевания! Мне кажется, что я узнала в этой женщине жену Сади-паши!

Эти слова произвели сильное впечатление на Гуссейна. Он поспешно взошел на лестницу и приказал стоявшим в первом этаже караульным схватить находящегося там персидского торговца.

В это время Реция, собрав все силы, поспешно сбежала вниз по лестнице.

Можно было подумать, что за ней гнались фурии.

Она бросилась к выходу, не думая уже о своем ящике с товаром.

Но железная дверь башни была заперта!

Все пути к спасению были отрезаны, и в ту же минуту до слуха Реции донеслось приказание Гуссейна-паши.

После бесчисленных схваток с переменным успехом войска Абдулы Керима-паши продвинулись вперед. Несмотря на мужество маленькой сербской армии, ей не удалось остановить наступление турок.

В это же время черногорцы одерживали победу за победой, и их пример еще более воодушевлял сербов и поднимал их дух…

Места, где происходили военные действия, были совершенно опустошены. Повсюду, где ни проходили турки, оставались груды развалин и трупов. Невозможно описать все жестокости, которые они совершали, особенно черкесы и башибузуки.

Черкесы и башибузуки зверски мучили раненых и пленных сербов.

Предстояло большое сражение.

Турки расположились на отлогой возвышенности за укреплениями, в миле расстояния от них развернули и сербы свою боевую линию. Они хотели разбить турок и отбросить их назад, за границу Сербии.

Им нужна была решительная победа! Разве могла геройская горстка сербов сдержать напор превосходящих сил врага! Даже если бы им удалось выйти победителями из этой битвы, уничтожить стоящие против них силы, то ведь и тогда через какое-то время турки получили бы подкрепление, так как азиатские орды были неистощимы. Между тем сербы давно уже выставили в поле все способное носить оружие население.

В турецком войске, благодаря стараниям Мансура, ходили по полкам дервиши, проповедуя беспощадную войну полумесяца против креста.

Что могли сделать там и сям появлявшиеся золотые маски? Им удавалось повсюду убирать агитаторов Мансура – никто не знал, куда они пропадали, вчера еще ходили они по лагерю, проповедуя священную войну, а сегодня их уже не было, они исчезали бесследно. Но это мало помогало! Мрачный дух Мансура овладел умами, и никакая земная власть не могла положить предел ужасам и жестокостям. Даже турецкие генералы объясняли, когда им жаловались на жестокость солдат, что таков обычай в турецком войске, и они не хотят и не могут его изменить…

Наступил день битвы.

На рассвете выступили сербские колонны.

Генерал Черняев любил длинные боевые линии, и поэтому армия сербов была растянута между тремя деревнями.

Взошло солнце и осветило поле битвы, рассеяв последний утренний туман. Турецкие батареи заговорили и встретили нападающих убийственным огнем.

Сербские военачальники предвидели этот маневр и отрядили часть кавалерии для нападения на неприятельские батареи с фланга.

Но турецкие генералы вовремя заметили это, и, прежде чем сербы успели принудить к молчанию батареи, отряд арабов, как белое облако, бросился им навстречу, и началась страшная схватка, кончившаяся наконец тем, что сербы раздались в обе стороны и открыли таким образом поспешно сооруженные батареи, которые открыли огонь по арабам и обратили их в беспорядочное бегство.

Этот легкий маневр изменил ход битвы. Сербские всадники, освободившись от своего врага, бросились на помощь своим пешим отрядам и так ударили во фланг турецкой пехоты, что та дрогнула и начала отступать. Но турецкий главнокомандующий был бдителен и успел послать вовремя в дело резервы. Это остановило наступление сербов, и завязался кровопролитный рукопашный бой, продолжавшийся с переменным успехом в течение нескольких часов.

В это время левое крыло сербов оказалось в очень опасном положении. Турки развернули здесь свои главные силы, чтобы отбросить значительно выдвинувшиеся вперед войска сербов и принудить к отступлению всю армию.

Большая часть турецкой кавалерии бросилась на сербов, и последние, несмотря на свое геройское мужество, принуждены были отойти к деревне. Здесь они засели в дома, за разрушенные стены и заборы и встретили нападавших таким убийственным огнем, что те, после нескольких неудачных попыток, отступили.

Взбешенные упорным сопротивлением, турки выдвинули орудия, и через час вся деревня была уже объята пламенем.

Тогда турки снова бросились вперед с дикими криками, надеясь на этот раз уничтожить ненавистных врагов.

Потери сербов были ужасны! Уцелевшие от ядер и осколков собрались на церковном дворе, обнесенном каменной стеной, и решились здесь защищаться до последней капли крови.

Увидя, что число врагов ничтожно, турки удвоили усилия и, устилая церковный помост грудами трупов, ворвались наконец за ограду.

Сербы принуждены были отступить.

Но в эту минуту к ним подоспело подкрепление; с новыми силами бросились они вперед, и перевес снова перешел на их сторону. Турки принуждены были оставить деревню.

Наступил вечер, и темнота разделила сражающихся. Ни та, ни другая сторона не имела решительного перевеса. Враги сохранили свои прежние позиции. Правда, левое крыло сербов было оттеснено назад, но зато на правом крыле была взята одна турецкая батарея.

После диких криков боя и грома выстрелов наступила глубокая тишина. Только кое-где раздавались одиночные выстрелы да слышались крики часовых.