Георг Борн - Султан и его гарем

Кроме того, он думал еще более усилить впечатление, произведенное султанскими повелениями. Он хотел совершить покушение на жизнь принцев, и притом так, чтобы оно было приписано султану или султанше Валиде.

С этой целью он направился в келью дервиша Алаи, который с наступлением ночи оставлял свое обычное место вблизи Башни мудрецов.

Алаи лежал на полу своей темной кельи, в которую свет и воздух проникали только через узкое окно.

Но, несмотря на мрак, он узнал Мансура и упал перед ним на колени.

– Алаи! – сказал Мансур.

– Я слушаю, великий шейх.

– Ты молишься?

– Я молюсь день и ночь, но мои грехи так велики. Я должен постоянно кинжалом напоминать себе, что я заслуживаю смерть.

– Хочешь получить прощение грехов?

– Да, великий шейх, мудрый и могущественный Баба-Мансур! – вскричал в восторге дервиш. – Ты сжалился надо мной, ты хочешь дать мне прощение?

– Но ведь ты знаешь, что для того, чтобы заслужить это, надо свершить что-нибудь необыкновенное, какой-нибудь подвиг.

– Назови мне его, повелитель. Сжалься над твоим несчастным рабом!

– Тогда ступай в Долма-Бахче и проникни во дворец с кинжалом.

– И потом? Потом что?

– Ударь кинжалом, если увидишь принцев.

– Принцев? Они должны погибнуть?

– Сохрани тебя от этого Аллах! Ты должен дать схватить себя там!

– И это то дело, о котором ты говорил?

– Иди и исполни его! – приказал Мансур.

С этими словами он скрылся за выступом стены и оставил келью дервиша прежде, чем тот успел заметить его исчезновение.

– Где ты, великий шейх? – вскричал в изумлении Алаи, не видя больше Мансура. – Где ты?.. Здесь нет никого! Это было, значит, явление! Я повинуюсь его приказанию. Наконец я заслужу прощение!.. Прощение!.. Прощение!..

Слова Мансура Алаи счел за слова духа, посланного пророком, и слепо им повиновался.

Между тем султанша Валиде не теряла времени, и все принцы были арестованы и отвезены во дворец Долма-Бахче.

Там мушир Чиосси сообщил им, что султан приказал, чтобы они не выходили из дворца и не принимали никого, иначе как испросив прежде на это разрешение.

– Значит, мы здесь в тюрьме? – вскричал принц Мурад. – Я протестую против такого обращения с нами; ни я, ни мои братья не делали ничего против воли султана и во всем ему повиновались. Передайте его величеству султану, нашему дяде, что мы не будем никуда выходить из этих комнат, так как не согласны подвергаться таким унижениям. О! Скоро ли окончится наша жизнь, исполненная печали, горя и опасений!

Вскоре принцы получили также письмо султанши Валиде, в котором повторялись приказания султана и сверх того было добавлено:

«Принцы не должны иметь детей, иначе последних будут убивать тотчас же после их рождения».

Теперь принцы не могли ни одного часа быть уверенными в безопасности, так как преследование принцев крови было не новостью в Турции. В этом полуевропейском, полуазиатском государстве проклятие тяготело над тем, в чьих жилах текла султанская кровь.

С самого раннего возраста им угрожает смерть. Ни одного спокойного дня, ни одного веселого часа не выпадало на их долю.

Их жизнь проходила в беспрестанном страхе перед гневом султана и преследованиями султанши Валиде.

Вечером того же дня случилось событие, еще более усилившее опасения принцев.

В их комнаты проник неожиданно старый дервиш. Никто не знал, как он мог пройти внутрь дворца; вероятно, стоявшие у входов часовые не заметили его.

С обнаженным кинжалом бросился он на Мурада, наследника трона, и убил бы его, если бы принц Гамид не успел отвести вовремя руку убийцы.

На зов принцев сбежались слуги и схватили безумного Алаи, так как это был не кто иной, как тот помешанный дервиш, которому Мансур велел совершить покушение на жизнь принцев.

Слуги передали его часовым дворца. Те были из полка капиджи и потому отвели Алаи не в тюрьму, а назад, в развалины Кадри, где дервиш за свой поступок отделался только запрещением выходить из своей кельи в течение месяца.

Это приключение усилило боязнь принцев, особенно Мурада. Но было уже близко время, когда должна была кончиться их полная опасностей жизнь, а старший из принцев возложить на свою голову корону.

Увидя Рецию, Сади бросился вон из дворца принцессы. Никакая сила на земле не могла бы удержать его!

Между ним и Рошаной все было кончено. Поступок принцессы прекратил все его колебания. Его выбор был сделан навсегда.

Он смертельно оскорбил принцессу, оттолкнув ее от себя, чтобы возвратиться к своей первой любви.

Гнев и бешенство овладели гордой Рошаной. Она была покинута! Она должна была уступить сопернице! Это было позорно, невыносимо!

Страстная любовь к Сади в одну минуту обратилась в глубокую ненависть к нему и к Реции. Она хотела их обоих уничтожить, раздавись.

Демоническая улыбка пробежала по ее лицу, когда она вспомнила, что у нее есть средство отомстить. Дитя тех, кого она ненавидела, было в ее руках.

Между тем Сади, выйдя из дворца, поспешил в сад, который был отовсюду огорожен высокой стеной.

Вход в сад был заперт, и сбежавшиеся на зов Сади слуги и рабы объявили, что они не могут отпереть этой двери.

Одна эта дверь отделяла Сади от Реции, и он хотел во что бы то ни стало проникнуть в сад.

Тогда он вдруг вспомнил, что для этого есть еще другой путь, и поспешил к террасе, выходившей на канал, который доходил до самого сада принцессы.

Быстро сбежал он по ступеням лестницы, спускавшейся с террасы к самой воде, вскочил в лодку с двумя гребцами, к счастью тут находившуюся, и велел везти себя к саду дворца.

Гребцы не колебались исполнить волю паши и направили лодку к указанному им месту, откуда доступ в сад был легок.

Когда лодка остановилась у берега, Сади выскочил из нее и бросился по дорожкам и аллеям сада к тому месту, где он видел Рецию, работавшую над розовыми кустами.

Под надзором садовника и садовницы Реция работала вместе с другими рабынями; слезы отчаяния падали из глаз ее на роскошные цветы.

Вдруг ей показалось, что она слышит знакомый и дорогой ей голос.

– Реция! Реция! Моя бедная, дорогая Реция, – донеслось издали.

Послышались чьи-то приближающиеся шаги.

Садовник и садовница бросились на колени.

Кто шел?.. Кто назвал имя Реции? Страх и надежда боролись в душе несчастной.

Наконец она решилась поднять глаза. Это был Сади! Это был действительно он!

Упавшие на колени слуги с удивлением глядели на Сади. Что могло быть общего у могущественного паши и бедной невольницы? Этого они не могли понять…

– Моя дорогая Реция! – вскричал Сади, схватив в свои объятия дрожащую, безмолвную Рецию. – Наконец кончились твои несчастья!

– Ты меня не позабыл? – сказала слабым голосом Реция. – Ты меня не покинешь?

– Никогда! Я хочу быть твоим, я увезу тебя с собой!

– Это сон! – сказала Реция улыбаясь сквозь слезы. – Этот сон так хорош, что я хотела бы, чтобы он продолжался вечно!

– Он и будет вечен! Но это не сон, это действительность, моя дорогая!

Это была трогательная сцена!

Даже невольницы, столпившиеся кругом, не могли удержать слез, хотя и не понимали всего значения этого свидания.

Сади бросил невольницам горсть денег и, схватив в объятия Рецию, понес ее к ожидавшей его на канале лодке.

– И ты меня не позабудешь? Я буду снова твоей, совсем твоей? И ты снова будешь моим Сади? – спрашивала Реция нерешительным голосом, как бы все еще не доверяя своему счастью.

– Да, я буду тебя защищать! Я отведу тебя в мой дом, гарем которого пуст.

Реция не осмелилась спросить про Рошану.

– Пуст? – спросила она только. – Твой гарем пуст? А ты так высоко поднялся? Ты – паша, ты богат и знатен!

– Ты одна можешь войти в мой гарем, быть моей женой! Ты одна должна быть радостью и гордостью Сади. Ты не должна делить с кем-либо моей любви!

– О! Теперь я вижу, что ты такой же, как и прежде! – вскричала в восторге Реция. – Это твои слова! Ты мой прежний Сади! Куда ты меня везешь? – спросила Реция, когда лодка переехала через пролив и они сели в наемную карету, попавшуюся им на берегу.

– В мой дом, который отныне будет также твоим, – отвечал Сади.

Через несколько минут экипаж остановился у дворца великого визиря. Реция взглянула с удивлением на Сади.

– Как, твой дом здесь? – спросила она.

– Да, здесь ждет нас счастье!

– Значит, ты великий визирь?

– Для тебя я был и всегда буду твоим Сади, – отвечал он с улыбкой, – так как все, что ты здесь видишь, все эти почести и богатство, все это непрочно и неверно! Вот твое царство, – сказал Сади, вводя Рецию в великолепно убранные, но пустые комнаты гарема. – Здесь ты должна быть госпожой!

Счастье Реции и Сади было бы полное, если бы нашелся пропавший ребенок, маленький Сади, исчезнувший таким таинственным образом; но все поиски его были бесплодны.

Сади позволил Реции взять к себе несчастную дочь Кадиджи, Сирру. Но Черный гном отказалась от предложенной ей спокойной жизни и осталась по-прежнему в бедной хижине матери, продолжая свои поиски пропавшего ребенка.

Сади между тем работал дни и ночи, стараясь отвратить опасности, угрожавшие стране и трону, стараясь провести задуманные им нововведения и улучшения.

Из всех советников и приближенных султана он один только употреблял свое влияние и власть на пользу отечеству. Он видел собирающиеся на горизонте мрачные тучи, на которые султан не обращал внимания; он видел всю опасность, грозившую трону от тех, кого беспечный Абдул-Азис дарил своим доверием, и все его усилия были направлены на то, чтобы обезвредить всех врагов султана в стране, в серале – повсюду. В этом деле он мог рассчитывать только на помощь одного Гассана.

Зора все еще не возвращался. Хоть Сади и был бы рад видеть его около себя, но присутствие его в Лондоне было необходимо. Кроме этих двух, у Сади не было больше друзей при дворе, и он стоял один на такой высоте.