Георг Борн - Султан и его гарем

От Махмуда-паши они уже избавились, хотя он еще не умер, но болезнь его была такого рода, что он фактически был устранен. Теперь им угрожала новая опасность в лице Сади и Гассана.

В кругу визирей возникали уже мысли и планы, преследовавшие неслыханную цель – свержение с престола султана Абдул-Дзиса, который вел себя чересчур независимо, хотел возвести на престол сына своего Юсуфа и отменить старые законы престолонаследия.

Но об этих планах пока еще умалчивали, они возникали только в головах отдельных лиц.

Хотя великий визирь Махмуд-паша и не умер скоропостижно от яда, поднесенного ему греком Лаццаро в письме, однако заболел таким сильным воспалением, что в продолжение нескольких недель жизнь его была в опасности. Даже когда, по-видимому, последняя была устранена, состояние его здоровья было еще настолько опасным, что доктора предписали ему немедленный отъезд из Константинополя. Махмуд-паша должен был в сопровождении семейства отправиться куда-нибудь подальше, в высоко над морем лежащее место, и здесь попытаться восстановить свое расстроенное здоровье. О занятии прежней, крайне ответственной должности пока нечего было и думать.

Гассан через одного из слуг объявил ожидавшей его внизу, в карете, Сирре, что она свободна и может идти куда угодно. Итак, Сирра счастливо избежала всех опасностей, вырвалась из рук низвергнутого ею Мансура, – но куда было ей теперь идти?

Прежде всего ей хотелось отыскать Рецию. С этой целью она отправилась в дом убитой и уже схороненной Ганнифы, но нашла дом пустым. Наступила ночь. Пробродив по улицам Скутари, она велела перевезти себя в Галату. Казалось, что-то тянуло ее к жалкому, старому, грязному домишке ее бесчеловечной матери, Кадидже, от которой она никогда не видела ничего, кроме оскорблений и мучений.

Чудно создано человеческое сердце! Вечно стремится оно вернуться под родительский кров, будь это даже бедная, жалкая хижина, хотя ты там ничего не видел, кроме горя и лишений.

Что за таинственная сила влечет нас под родительский кров? Есть ли хоть один человек на свете, который бы не стремился к нему или даже в старости с отрадой не вспоминал о нем?

Итак, Сирра прокралась к жалкому, грязному деревянному домишке, где жила ее мать Кадиджа.

Дверь была заперта. Над подъездом, как почти во всяком турецком доме, помещался маленький балкон. Со свойственным ей проворством Сирра вскочила на балки, а оттуда уже и на балкон. С него она пролезла на чердак, где старая Кадиджа хранила разные ненужные и ломаные вещи и куда она никогда не ходила.

Тут Сирра расположилась на ночлег, и здесь намерена она была жить, подобно летучей мыши или сове, которые ищут себе убежища в заброшенных необитаемых местах, где они защищены от людского преследования.

Густой серый туман расстилался над улицами Лондона. Сквозь это покрывало не было видно ничего, кроме бесчисленного множества мерцающих огоньков уличных фонарей.

Экипажи двигались медленно, зато на тротуарах пешеходы с деловой суетливостью толкали друг друга.

В аристократическом квартале Лондона, известном под именем Вест-Энда, под вечер тоже господствовало сильное оживление, но пешеходов здесь было немного, разве только лакеи да повара. А все улицы были переполнены экипажами.

По Риджент-стрит, одной из лучших улиц Лондона, шел в этот туманный вечер какой-то молодой иностранный офицер. Он был в турецкой форме: серой военной шинели и фуражке. По-видимому, он искал нужный дом.

Навстречу ему попался лакей.

– Одно слово, – обратился к нему иностранец на чистом английском языке, – близко ли отсюда дом леди Страдфорд?

Лакей пристальным взглядом окинул молодого иностранного офицера.

– Да, милорд, – отвечал он, – на этой стороне, сейчас же за Кондуит-стрит.

Молодой турецкий офицер поблагодарил его и пошел дальше.

Завернув за угол вышеупомянутой улицы, выходящей на Риджент-стрит, он увидел впереди себя одетую в черное даму, которая переходила через грязное, сырое и скользкое шоссе. В это же время несколько кабриолетов мчались по улице в направлении Риджент-стрит.

Даме грозила опасность быть раздавленной.

Молодой офицер увидел, что лошади одной кареты чуть было уже не наехали на нее, и счел долгом спасти даму.

Схватить ее и поставить на тротуар было для него делом одной секунды.

– Прошу извинения, миледи, – сказал он, когда дама была уже в безопасности, – одна секунда – и вы были бы опрокинуты лошадьми.

Дама под густой черной вуалью, пораженная бесцеремонностью незнакомца, смерила его гневным взглядом и хотела уже высказать ему свое негодование, но внезапно изменила тон, узнав настоящую причину такого поступка иностранца и поняв, что обязана ему спасением.

Молодой офицер сразу понял, что она принадлежит к высшему кругу.

– Если так, то к чему извинения, милорд, – сказала она, – я не имею никакого повода сердиться на вас, напротив, должна быть благодарна вам за оказанную услугу.

Очевидно, что-то особенное заставило эту даму отправиться в такое позднее время одну, да еще пешком и под такой густой вуалью, чтобы не быть узнанной.

Молодой турецкий офицер был, по-видимому, заинтересован. Дама, в свою очередь, была удивлена, встретив в этот час на Реджент-стрит турецкого офицера не в экипаже, а пешком.

– Я, кажется, угадываю ваши мысли, миледи, – сказал молодой офицер, продолжая идти рядом с таинственной незнакомкой, – вас удивляет то, что я отправился в один из отелей этой улицы не в экипаже, а пешком.

– Еще более дивлюсь я тому, что вы, иностранец, так превосходно владеете английским языком, – прервала его дама. – Вы уроженец Востока?

– Точно так, миледи, я собираюсь сделать визит леди Страдфорд, отель которой должен быть здесь поблизости, – откровенно продолжал молодой офицер.

При этих словах дама чуть заметно вздрогнула, искоса взглянув на своего юного, простодушного спутника; вероятно, он принадлежал к иностранным дипломатам, но, казалось, мало еще освоился с ее тонкостями.

Но дама под черной вуалью жестоко ошибалась. Эта простодушная откровенность скрывала глубокий расчет и, действительно, имела быстрый и блестящий успех.

– Леди Страдфорд? – спросила она. – Вы разве ее знаете?

– Точно так, миледи. Год тому назад я имел честь быть представленным леди Страдфорд в Константинополе.

– Так она была и на Босфоре? – спросила дама, сопровождая слова свои язвительной улыбкой.

– Точно так, миледи! Но смею спросить, что значит это «и», с таким ударением произнесенное вами?

– То, что леди Страдфорд по разным тайным делам была уже в Париже, Мадриде и Риме!

– Я слышал, что леди служит дипломатии!

– Дипломатии, вот как! – сказала она, и в тоне ее голоса слышалось сильное раздражение. – Другие, – продолжала она, – напротив, утверждают, что леди просто авантюристка, цель которой составляют одни интриги!

– Это слишком суровый приговор, миледи!

– Ах, не говорите этого! – почти с гневом прервала дама своего спутника. – Такой авантюристке ни один приговор не может быть назван суровым! Эта леди Страдфорд – одна из тех темных личностей, о которых никто не знает ничего настоящего. Верно только то, что в Париже поведением своим она вызвала разные сплетни, наделавшие много шума, и что она в разводе с мужем.

– Так леди замужем?

– Разумеется! Разве вы этого не знаете? – отвечала таинственная незнакомка. – Впрочем, в ее духе оставлять всех в недоумении касательно своих семейных отношений, это ее метод!

Казалось, теперь только разговор приобрел интерес в глазах молодого офицера; после этих слов он решил, что дама под черной вуалью, наверно, соперница Сары Страдфорд.

– Известие, что леди Страдфорд замужем, действительно, застало меня врасплох, – сказал он.

– Замужем ли леди Страдфорд, я не знаю. Говорят только, что муж ее – капитан или адмирал сэр Страдфорд!

– Так адмирал!

– С адмиралом ли или с капитаном она в разводе, не знаю, слышала только, что в скором времени он вернется в Лондон из дальнего путешествия. Это вас удивляет, милорд, – сказала, смеясь, дама под вуалью. – Да, да, о, если бы только поклонники этой авантюристки знали, как они обманываются и как предмет их обожания обманывает своего супруга!

– Кто же эти поклонники, миледи?

– Какая нужда мне знать и называть всех их, милорд, говорят даже, что к числу их принадлежит и герцог Норфолк. Говорят так, правда ли, я еще не знаю!

– Герцог Норфолк! Приятель первого министра? – спросил изумленный турецкий офицер.

– Он самый. Видите там экипаж? – вдруг воскликнула дама, указывая на изящную карету, куда только что вошел господин, вышедший из роскошного, как дворец, дома леди Страдфорд. – Это герцог! Это действительно он!

Молодой офицер хотел задать еще один вопрос своей незнакомке, но она, не сказав ни слова больше, скрылась уже в тумане, расстилавшемся над Лондоном. Появление герцога Норфолка, которого она, казалось, ожидала, внезапно спугнуло ее; она поспешно удалилась, по всей вероятности, она была или отвергнутая возлюбленная герцога, или вообще соперница прекрасной Сары Страдфорд – так решил молодой турецкий офицер и, подойдя к дому известной англичанки, позвонил.

Мигом отворилась дверь, и молодой человек вошел в теплый, освещенный подъезд, образующий собою просторную, устланную коврами галерею.

Навстречу ему вышел швейцар в ливрее.

– Нельзя ли доложить обо мне леди Страдфорд? – обратился к нему молодой офицер.

Дворецкий позвонил, и через несколько секунд на ступенях лестницы явился лакей, которому швейцар поручил иностранца.

В это время Сара Страдфорд стояла в своем будуаре, куда она только что вернулась после отъезда герцога Норфолка, который привез ей роскошный букет.

Сара держала еще в руках душистый подарок из редких дорогих цветов, задумчиво смотрела она на цветы и в рассеянности ощипывала лепестки, на лице ее играла улыбка. Немного погодя, положив букет на мраморный столик, она подошла к зеркалу.