Когда карета с преступницей подъехала к подмосткам, на которых возвышалась виселица, Будимир прежде всего приказал своему помощнику продеть веревку сквозь массивное железное кольцо в передней перекладине.

Между тем отряд кавасов широко оцепил подмостки.

Только что Будимир попробовал, хорошо ли действует опускной клапан, как вдруг прискакал гонец от Мансура с приказанием поспешить с исполнением приговора, дабы не привлечь большого внимания.

На место казни прибыло уже несколько имамов, на которых возложена была обязанность перед казнью призвать преступников к покаянию и молитве. Не раз приходилось им исполнять эту обязанность – сотни, даже тысячи преступников в последнюю минуту жизни видели они, – но и они содрогнулись при виде Сирры. Такого страшного существа, такого безобразия они никогда еще не видывали.

На Сирре надета была длинная красная одежда приговоренных к смерти.

В этом ужасном костюме она казалась еще страшнее, чем когда-либо.

Сирра проворно и ловко, словно кошка, влезла на подмостки, когда помощник палача снял с нее веревки, кроме одной, привязанной к ее руке. Подобно тому, как водят на цепи диких зверей, так и помощник палача на веревке ввел Сирру на подмостки.

Небольшая кучка зрителей из народа с ужасом и отвращением смотрела на преступницу – на это страшное существо, влезавшее на подмостки. Они не знали, что это была пророчица, бывшее орудие Шейх-уль-Ислама.

Напрасно искала Сирра удобного случая вырваться из рук палача. Она была таким созданием, для которого ничего не значило при случае обновить рубцы, покрывавшие лицо и шею Будимира! В бешенстве и отчаянии она была страшна, владея тогда ужасной силой, и готова на все, чтобы только освободиться или отомстить за себя.

Но помощник палача был осторожен! Он оставил одну веревку на руке Сирры. В то время как он поднимался по ступеням подмосток, рядом с ним лезла и она, будучи не в силах убежать; слуга Будимира крепко держал ее.

Солнце, так долго огненным шаром видневшееся из-за тумана и туч, уже склонялось к горизонту, через минуту оно должно было исчезнуть – а казни в Константинополе совершались всегда после заката.

Когда Сирра подошла к столбам, составлявшим виселицу, слуга передал своему господину веревку, на которой он держал Сирру, словно дикого зверя.

К ней подошли имамы. Она потребовала, чтобы ее прежде всего освободили от позорной веревки.

Один из имамов дал знак палачу исполнить желание преступницы, и вот последние оковы сняты были с Сирры.

Она увидела себя теперь свободной, но Будимир и его помощник были так близко, что стоило им только протянуть руку, чтобы снова схватить ее.

Имамы призвали осужденную к молитве и показали ей место, где должна она была совершить ее. Сирра последовала приглашению и опустилась на колени. Ей было это очень кстати: теперь она избавилась от неприятного соседства черкеса-палача.

Минута, назначенная для молитвы, была последняя в жизни преступника! И так уже слишком долго длилась вся эта церемония! Будимир думал о приказании Шейх-уль-Ислама. Казнь должна была совершиться сию же минуту.

Однако он не смел помешать молитве. Сложив свою руку на груди для молитвы, Сирра обдумывала возможность побега. Она все еще не отказалась от мысли избежать виселицы, все еще не приготовилась к смерти. Неужели она должна была умереть безвинно, неужели Мансур должен был победить, он и грек восторжествовать? Нет, этого не должно случиться! Даже в последнюю минуту она не отчаивалась! Одно, что ее беспокоило, – это длинная красная одежда! Если бы она на самом деле рискнула на попытку к бегству, эта длинная одежда стала бы ей непреодолимым препятствием, а скинуть ее она не могла. Будимир крепко привязал ее к телу.

Однако она должна была на что-нибудь решиться; время, данное ей для молитвы, уже проходило – палачом овладело нетерпение. Через минуту, когда он схватит ее и набросит петлю на шею, будет уже поздно, тогда все уже будет кончено!

Не теряя ни минуты, Сирра внезапно вскочила, прежде чем Будимир и слуга его могли схватить ее, своею единственною рукою быстро сорвала с себя красный балахон и, оставшись в своей обычной черной одежде, проворно и ловко, как кошка, спрыгнула с подмостков в середину отступивших от ужаса жандармов. Громкий крик раздался из толпы свидетелей этого неожиданного происшествия при казни; безобразное создание, на которое с тех пор, как явилось оно на подмостки, все смотрели с удивлением и отвращением, теперь внезапно приобрело в глазах зрителей дьявольский характер, и большинство из них расступилось с громким криком.

Но Будимир не хотел так легко отказаться от своей жертвы. Вместе с помощником он бросился в погоню за осужденной, в то время как кавасы разбежались с диким криком, а все свидетели этой страшной, дикой погони в ужасе расступились.

Несмотря на свою ловкость и проворство, она ошиблась в расчете: число зрителей было так незначительно, да и те, которые были, так боязливо отступали перед нею, что она тщетно пыталась найти среди них защиту и спасение. Она бросалась туда и сюда, преследуемая палачом и его слугой, – но все было напрасно. Недолго продолжалась эта погоня и кончилась неудачно для Сирры, которая снова очутилась в руках черкеса-палача.

Будимир опять втащил свою жертву на подмостки. Хитрой Сирре вторично чуть было не удалось убежать от него – в третий раз этого не должно было случиться. Со свойственной ему уверенностью и искусством он накинул ей петлю на шею, в то время как она стояла на опускном клапане – через минуту Сирра, вися на веревке, качалась бы в воздухе…

Но вот по дороге с другой стороны ворот показался во весь опор мчавшийся всадник, издали махавший белым платком. Палач, глаза которого от бешенства и напряжения во время погони за преступницей налились кровью, не видел всадника, но имамы закричали ему, чтобы он остановил казнь.

Уже нога Будимира была на засове, руки Сирры были уже завязаны на спине – и петля накинута ей на шею.

В эту минуту всадник подъехал к подмосткам. Это был Гассан, адъютант султана.

– Именем могущественного султана, остановись! – закричал он. – Осужденная помилована! Именем его величества, она должна остаться в живых! – слова эти подействовали.

Во всаднике, проворно соскочившем с коня, черкес-палач сразу узнал адъютанта султана.

Сирра поняла, что она спасена.

Петля уже так крепко стягивала ей шею, что она заранее предвкушала ужасную смерть на виселице, и теперь в последнюю минуту ей вдруг подоспела помощь.

Будимир выпустил из рук веревку. Гассан подал ему приказ султана.

– Я прибыл не слишком поздно! Осужденная невинна в убийстве! – воскликнул Гассан и затем приказал кавасам привести карету.

Палач был лишен своей жертвы! Изумленные имамы тихонько перешептывались между собой – Сирра же, как только сняли с нее петлю, дрожа опустилась на колени.

Все зрители: мужчины и женщины – были крайне удивлены тем, что осужденная в последнюю минуту была помилована; этого никогда еще не бывало! В это время Гассан приказал освобожденной из рук палача девушке сесть в приведенную карету и ехать в Беглербег; сам вскочил на лошадь и последовал за каретой. Любопытные разбрелись, не увидев ожидаемой казни.

Имамы поспешили в конак Шейх-уль-Ислама донести ему о случившемся, но не застали дома Мансура-эфенди.

Черкес-палач был в крайнем негодовании, хотя он и должен был получить такую же плату за казнь, как если бы Сирра действительно была повешена, однако он был сильно раздражен тем, что у него похитили жертву в последнюю минуту, когда им овладела уже жажда крови.

Когда кавасы и любопытные все разошлись, он все еще оставался вместе с работником на подмостках. В слепом бешенстве он начал рубить столбы виселицы и ломать подмостки. Глухие удары топора доносились до ближайших улиц Скутари, между тем как вечер быстро покрыл своею мглою город и место казни.

В это время карета, в которой ехала избавленная от ужасной смерти Сирра, доехала до Беглербега. Здесь у больших проезжих ворот Гассан приказал спасенной им девушке подождать немного, пока он вернется.

После этого он отправился в покои султана и доложил ему, что пророчица еще не казнена, а ждет внизу, чтобы выступить свидетельницей против Мансура и раскрыть его преступления.

– Я не желаю более ни видеть, ни выслушивать ее! – воскликнул Абдул-Азис. – Она должна радоваться, что избежала смерти, а в доказательствах вины Шейх-уль-Ислама мы более не нуждаемся. После того как он сегодня же вечером уже отрешен от должности, я желаю, чтоб Феми-эфенди занял его место, и приказываю, чтобы он от моего имени передал это бывшему Шейх-уль-Исламу; пусть он радуется, что сильнее не почувствовал моей немилости. Тебе же обязаны мы благодарностью за твои неусыпные старания постоять за истину и обличить виновных, тебе и Сади-паше!

Мы желаем дать тебе новое доказательство нашей благосклонности и с этого дня жалуем тебя великим шейхом нашего двора. Ты знаешь, сан этот равносилен званию визиря.

Гассан преклонил колено перед султаном и благодарил его за эту необыкновенную милость. Титул великого шейха при Константинопольском дворе давно уже был вакантным. Последним владельцем его был принц. Теперь же Гассан как любимец султана носил этот титул, дававший ему право не только по-прежнему быть всегда в свите султана, но и занять одну из высших должностей, приносящую огромные доходы.

Когда через несколько дней после того великий визирь занемог так опасно, что едва ли можно было надеяться на его выздоровление, большинство его дел и докладов султану принял на себя Сади-паша. Абдул-Азису он был симпатичнее других, к тому же он пользовался полным доверием Махмуда-паши и более всех был посвящен в его дела.

Гуссейн Авни-паша и его сослуживцы с досадой смотрели на нового молодого советника султана. Сади возвышался по службе слишком быстро. Они начали бдительно наблюдать за ним. Хотя он еще и не мог вытеснить их, но все-таки положение его начинало сильно тревожить их.