Мало-помалу на обширном поле водворялась тишина, только собаки с громким лаем бродили еще по лагерю, забираясь в глубину его, к кострам, где они поедали остатки мяса и кости. По временам раздавался однообразный оклик часовых: «Кто идет?»

Вот картина турецкого лагеря. Теперь бросим взгляд на лагерь восставших боснийцев и герцеговинцев, пестрой толпы людей в разнообразнейших костюмах, зачастую слабо вооруженных, которые близ одной деревни расположились на несколько дней для отдыха, между тем как предводитель их ждет еще подкрепления из окрестных деревень и всех призывает принять участие в борьбе за веру и отечество.

Восстание начинается! Из всех деревень, через которые проходят восставшие, примыкают к ним новые борцы за веру и свободу, благословляемые женами и невестами. Отважное мужество и воодушевление всецело овладели ими! Они были в том возбужденном состоянии, в котором воины, презирая опасность, смело идут на смерть.

Вот в лагере за деревней, словно цыгане, столпившись у огня, лежат эти мощные, стройные люди с угрюмыми лицами, обрамленными черными кудрями и усами, с темными сверкающими глазами. Пристально смотрят они в ярко-красное пламя, и один из них рассказывает о новых оскорблениях турками. Ночной ветерок колышет над ними верхушки вековых деревьев, а вдали слышится тихая музыка скрипок и цимбал – там танцует веселая, пылкая молодежь с красивыми черноглазыми деревенскими девушками, забывая на время смерть, на которую они идут.

Как обнимаются они в диком, бешеном танце.

Сегодня танцуют – завтра будут биться! Сегодня целуются – завтра будут истекать кровью, сегодня веселятся, пьют, едят – завтра пойдут на смерть!

В шинке, расположенном на краю деревни, два бледных, чернобородых вождя с каким-то высоким иностранцем сидят за столом и пьют вино. Он сам присоединился к ним и, яркими красками рисуя злодейства последователей полумесяца, разжигает в сердцах их еще большую ненависть к притеснениям, в сильном негодовании подстрекает восставших к решительным действиям.

По-видимому, он отлично знаком с местностью, а между тем он ни босняк, ни серб, ни болгарин!

Он говорит обоим славянским предводителям, что слабый турецкий отряд под. предводительством паши прибыл в лагерь в двух милях расстояния от лагеря восставших и ждет подкрепления. Он так увлекся своим красноречием, что даже не замечает, что в тени открытого портика два больших черных глаза наблюдают за ним и что стоящий в темноте слышит каждое его слово.

– С рассветом нападите на этот отряд, и вы наверно одержите победу, – продолжал иностранец, – первую победу в вашем походе против ваших притеснителей. Враги ваши слабы, они и не думают о нападении. Позовите сюда ваших солдат и начните атаку!

– Что там такое? – перебил один из вождей иностранца. – Кто там? Что случилось?

Громкий крик раздался в портике, толпа мужчин и женщин обступила какого-то необыкновенно высокого полунагого человека.

– Укротитель змей! Посторонитесь! Укротитель змей! – слышалось со всех сторон, и собравшаяся толпа проводила старика, вокруг мускулистых, загорелых, обнаженных рук которого обвились змеи, до залы, где сидели оба вождя вместе с иностранцем.

Укротитель змей был в старой грязной чалме, с амулетом и дудкой на шее и в коротких, до колен, широких шароварах. Лицо его, так же как руки и ноги, было сильно загорелое, и резкий контраст с темным цветом кожи представляла длинная белая борода. Он казался очень старым. Был худощав, но рослый, мускулистый, сильный. Рубашка, покрывавшая верхнюю часть туловища, расходясь спереди, обнажала худощавую, но широкую и сильную грудь.

– Дайте место укротителю змей! – слышалось из толпы. – Он заставит сейчас танцевать змей!

И в несколько минут около странного старика образовался кружок любопытных из девушек и парней.

Старик бросил шкуру на гладко утоптанный глинистый пол шинка, поджав ноги уселся на нее и снял с рук пять-шесть змей, которые, повертевшись несколько минут, спокойно улеглись около своего хозяина.

При виде длинных извивающихся змей присутствующие, особенно девушки, в ужасе отскочили назад, затем снова образовали круг, увидев, что страшные животные, повинуясь знаку своего господина, смирно легли у его ног.

Но вот укротитель змей заиграл на дудке, и притихшие, словно сонные, животные, услыхав эти звуки, мигом вскочили одна за другой. Странно было смотреть, как они, привлекаемые музыкой, прямо, как стрела, тянулись кверху, приближали голову к дудке и трясли своим острым раздвоенным языком.

Тут старик стал извлекать другие звуки из своей дудки, змеи вскакивали, приседали и принялись как бы танцевать под музыку.

Это вызвало у присутствующих громкие крики одобрения: одни бросали старику деньги, другие предлагали ему вина, но старик отказался.

– Турок, он турок! – послышалось несколько голосов, но они заглушены были всеобщим интересом к танцующим змеям.

Но вот старик оставил дудку, музыка смолкла, а змеи остались стоять в той же позе перед своим укротителем – длинным рядом, приподнявшись всем корпусом и высоко вытянув головы.

Старик взял маленькую палочку и коснулся ею затылка первой змеи, она, словно мертвая, мгновенно упала, как бы по мановению волшебного жезла. И со второй, третьей и так до последней повторил он свой фокус; все повиновались ему и, словно мертвые, попадали на землю. Это был, по-видимому, конец странного представления. Между тем как старик все еще оставался на земле со своими змеями, толпа любопытных разошлась, только за столом пировало еще несколько человек.

Оба начальника и сидящий с ними иностранец, казалось, совсем позабыли о странном зрелище. Они все еще были увлечены жарким разговором, а иностранец прилежно пил за их здоровье.

– Если вы соберете всех ваших солдат, то у вас будет достаточно сил для того, чтобы обратить в бегство весь корпус паши! – сказал он так громко, что ни одно слово не ускользнуло от сидевшего сбоку укротителя змей. – Он еще не знает, что вы со всех концов собираетесь сюда, иначе он не отважился бы зайти так далеко! До наступления утра вы должны выступить со своими храбрыми воинами, а на рассвете сделать нападение.

– Не делайте этого! – внезапно прозвучал глубокий, сильный голос – он принадлежал укротителю змей. – Это было бы для вас гибелью!

Незнакомец вскочил с места.

– Кто сказал это? – гневно вскричал он.

– Я, Абунеца, укротитель змей! Не полагайтесь на слова этого человека, он хочет заманить всех вас на смерть!

– Допросить старика! – закричали другие, а иностранец громко выражал свою ярость и, казалось, не хотел допустить, чтобы услышали укротителя змей.

– Это турок, шпион! – закричал он, указывая на Абунецу. – Он держит змей только для виду!

– Он – турок! Он отказался от вина, – раздалось в толпе.

– Паша подослал его выведать численность ваших сил, – продолжал иностранец. – Он – шпион!

– Шпион! Да, да! Он шпион! – кричали многие.

Абунеца поднялся с места.

– Делайте что угодно, господа, – сказал он, – возьмите меня под стражу, как шпиона, или выступайте против паши, – говорю вам, что вы погибли, если сделаете нападение! Не хотите верить моему предостережению, так слушайте вон того…

Присутствующие, по-видимому, разделились на две партии.

– Тот же, что назвал меня шпионом, – явился сюда подстрекать вас к нападению и тем предать вас в руки паши, – продолжал укротитель змей. – Берегитесь его, он – орудие Мансура, служитель бывшего Шейх-уль-Ислама, он пришел заманить вас на смерть.

– Замолчи, старый пес, или я выбью из тебя наглость! – закричал иностранец и, бешено размахивая кулаком, подступил к Абунеце.

– Не трогай меня, Алабасса – младший ходжа из Перы, или ты пропал! – отвечал укротитель змей.

– Он знает его! Он его знает! – воскликнули присутствующие, обступая обоих противников. – Он знает его имя! Он назвал его младшим ходжой! А тот назвал старика шпионом!

Иностранец, которого укротитель змей назвал Алабассой, орудием бывшего Шейх-уль-Ислама, был вне себя от гнева; злоба кипела в нем на старика, который снял с него маску и назвал его последователем Мансура! Откуда мог знать это укротитель змей? Почему знал он его имя? С бешенством напал он на старого Абунецу и ударом кулака хотел заставить его молчать, считая, что лучше всего избавиться от опасного врага! Он полагал, что старость сделала Абунецу неспособным к серьезному сопротивлению и поэтому ему нетрудно будет справиться с ним.

Но расчет Алабассы оказался неверным. Нападение его неожиданным образом приняло другой оборот, чем он предполагал!

Оба вождя оставались пока безмолвными свидетелями происшедшей ссоры. Они не знали, кому из двоих верить! Алабасса выказал себя их другом и доброжелательным советником, пил с ними вино и призывал их к нападению – они никак не могли поверить, чтобы он мог быть изменником! Другой был – бродяга, укротитель змей, по-видимому принадлежащий к врагам или туркам!

Итак, положение старого Абунецы было далеко не завидное! Он был посреди мятежников, которые ненавидели и опасались каждого турка! Поведение присутствующих уже убедило его, что между ними не было ни одного, кто бы поддержал его сторону! Никто не помогал ему, никто не удерживал его противника, когда он, размахивая кулаками, бросился на старика – все оставались безучастными зрителями происшедшего жестокого кулачного боя, никто не вмешивался в него – все стояли кругом и смотрели, даже оба вождя, и те, сидя за столом, равнодушно взирали на бойцов, спокойно пуская голубоватый дым из своих коротких глиняных трубок.

Алабасса, шпион Мансура, боялся, что если только ему не удастся заставить молчать проклятого старика, который обличил его, то как изменника его могут повесить на одном из ближайших деревьев.

Но его бешеный удар кулака по голове старика отскочил от нее, словно она была из железа. Но тем не менее никто из присутствующих не сомневался, что в этой борьбе старый укротитель змей должен уступить, так как противник его был моложе и, казалось, значительно превосходил его силой.